Перл Бак - Императрица Страница 15

— Женщин? — переспросила Ехонала.

Ее развеселила представившаяся ей картина — белый мужчина стоит на коленях перед женщиной. Она прикрыла улыбку рукавом, хотя и не смогла удержать смешок. Принц Гун повернул голову, поймал ее озорной взгляд и сам начал беззвучно смеяться. Засмеялся и главный евнух, а затем, пряча лица за широкими шелковыми рукавами, в смехе зашлись и фрейлины.

— И до сих пор белые люди отказываются вставать на колени перед Сыном неба? — спросила Ехонала, перестав смеяться.

— До сих пор, — ответил принц.

Ехонала ненадолго замолчала. «Когда будет править мой сын, — подумала она, — белые люди непременно станут перед ним на колени. А если они откажутся, я прикажу их обезглавить».

— А теперь? — спросила она. — Мы все еще беспомощны?

— Нам следует сопротивляться, — сказал принц Гун, — хотя у нас нет современного оружия и мы не можем сражаться с ними. Надо действовать по-другому — проволочками и помехами. Мы не должны позволять иностранцам хозяйничать у нас в стране. Теперь, когда появились еще и американцы — последователи англичан, которые тоже настаивают на подписании выгодных для них договоров, мы вынуждены заключить мир с другими западными державами. Мы просили их правительства не оказывать поддержки американским торговцам опиумом, и они дали согласие.

— К чему все это приведет? — спросила Ехонала.

— Кто знает, — ответил принц Гун.

Наставник тяжело вздохнул, и по его лицу пробежала тень. На красивом лице появилась озабоченность и грусть, а поверх тонкого рта и между темными бровями пролегли глубокие складки.

Он встал и поклонился.

— На сегодня, думаю, достаточно. Я обрисовал вам, самая прекрасная, некоторую историческую канву. В дальнейшем, если пожелаете, я более подробно расскажу об этих событиях.

— Спасибо, буду вам очень благодарна, — сказала Ехонала.

Она встала и поклонилась.

Так окончился этот день, а ночью Ехонала не могла уснуть. Какова будет ее судьба? Ее сын должен возродить империю и прогнать иностранцев за море.

Ехонала больше не чувствовала себя во дворце пленницей. На ней сошлись народные надежды. Что она ела, хорошо ли спала, ощущала томление или боль, цвет ее лица, смех, ее упрямство и капризы — все вдруг стало важным. В ореоле этих волнений и забот прошли зимние месяцы. День за днем на безоблачном небе светило солнце, и его лучи оживляли город. Страна жила надеждой, народ воспрял духом, да и дела шли хорошо. Длинноволосые мятежники-южане осели в городе Нанкине; на север доходили слухи, что их предводитель обзавелся гаремом, безудержно наслаждается вином и изысканной пищей. Но Ехоналу это не слишком успокаивало — настоящим врагом она считала не бунтовщика-китайца, а белого человека.

Хотя почему? Пусть они возвращаются к себе домой, тогда не придется враждовать и с ними. «Надо жить в своем мире, своими традициями», — думала Ехонала.

В эти дни у нее в душе царил покой, никогда прежде она не чувствовала себя такой здоровой и цветущей. Было ли это влиянием тех травяных настоев, которые она пила, или же материнство давало ей жизненную энергию — она не знала. Но что особенно странно — она больше не испытывала ненависти к Сыну неба. Конечно, она не полюбила его, но она жалела этого слабого человека, укутанного в золотые императорские халаты. Ночью Ехонала убаюкивала его на своих руках, а днем неизменно выказывала ему огромное уважение. Разве не был он отцом ее сына?.. А был ли он отцом ее сына? Коварный вопрос таился в ее сердце. Весь мир должен знать, что отец ее сына — император. Но тайно в ней трепетало воспоминание о Жун Лу и о том дне, когда они встретились у нее в спальне.

В Ехонале жили как будто две женщины: одна была горда, что носит в себе наследника Трона, другая мечтала о тайной любви. Как мать будущего правителя, она усердно изучала историю народа, которым будет править ее сын, читала старинные книги и беседовала с принцем Гуном. Любовь, горячая земная любовь открывала перед ней красоту мира, в который придет ее ребенок. Иногда после полудня, вместо того чтобы уединиться в библиотеке, она часами гуляла со своими фрейлинами, а ее евнух Ли Ляньинь ходил следом. Они ни разу не вышли за стены Запретного города, но и внутри этих стен было столько красивых уголков! Когда солнце поднималось высоко и не дул холодный ветер, она бродила вдоль высоких розово-красных стен по проходам, соединявшим дворцовые дворики. Императорский город опоясывали тройные стены. Войти в город можно было через ворота, выходящие на четыре стороны света. В огромных первых воротах было еще три небольших входа, ведущих к мостикам, дворцовым садам и тронным залам. Залы всегда смотрели на юг, а их цвета обозначали разные стихии. Даже теперь, в зимние холода, сады были прекрасны: северный бамбук зеленел под снегом, а индийский был покрыт алыми ягодами. У Ворот небесного спокойствия возвышались две колонны из белого камня, украшенные крыльями и фигурой дракона. К этим колоннам она часто приходила, а почему — и сама не могла объяснить. Разве что настроение у нее улучшалось.

В сопровождении фрейлин она гордо обходила дворцы, дворики и тронные залы и все лучше узнавала этот северный священный город — центр Земли, подобно тому, как полярная звезда^- центр неба. Ах, как хорошо, что она выбрала этот город местом рождения своего сына и его домом!

На третью весеннюю луну нового года, в день, назначенный Небом, Ехонала произвела на свет сына. В присутствии старших придворных дам, которые заняли место вдовствующей императрицы, родился, наконец, бесспорный наследник трона. Пока Ехонала еще мучилась на стуле, повитуха схватила ребенка и высоко подняла его перед дамами.

— Смотрите, почтенные, — закричала она, — это мальчик, здоровый и сильный!

И Ехонала, еще не придя в себя, взглянула вверх и увидела своего сына. Он лежал на руках у повитухи, двигал ручками и ножками, открывал рот и громко кричал.

Наступила мягкая весенняя ночь. Двор перед маленьким дворцом Ехоналы был освещен светом фонарей, установленных на жертвенном алтаре. Со своей постели она смотрела сквозь низкие решетчатые окна на принцев, придворных дам и евнухов, которые стояли по ту сторону церемониального стола. Отблески свечей мерцали у них на лицах и на атласных одеждах, расшитых золотом и серебром. Был час принесения жертвы по случаю рождения ребенка. Сам император пришел к алтарю, чтобы поблагодарить Небо и объявить о своем наследнике. На столе лежали три приношения: вареная свиная голова, белая и безволосая, вареный петух, весь ощипанный, кроме головы и хвоста, а между головой и петухом — живая рыба, которая билась в сети из алого шелка.

Ритуал был сложным, выполнять его должен был Сын неба. Рыбу выловили из лотосного пруда, и ее следовало вернуть живой в ту же воду, иначе наследник не доживет до зрелого возраста. Нельзя было спешить и нарушать торжественность ритуала — Небо могло оскорбиться. В глубокой, никем не нарушаемой тишине, император поднял руки, молча опустился на колени перед Небом, которому он один имел право поклоняться, и нараспев прочитал молитвы. Закончив, он схватил живую рыбу и передал ее главному евнуху. Тот поспешил к пруду, бросил рыбу в воду и стал внимательно следить за ней. Высоко подняв фонарь, Ань Дэхай не отрывал глаз от воды. Двор молча ждал. Император неподвижно стоял перед алтарем.

В воде блеснуло серебро.

— Рыба жива, высокочтимый, — закричал евнух.

При этих словах собравшиеся с облегчением засмеялись и заговорили. Захлопали хлопушки, полетели птицы, выпущенные из клеток во всех дворцах, и фейерверк осветил небо. Ехонала приподнялась на локте, и ей показалось, что небо раскололось: на фоне искрящейся звездами темноты, из самой ее середины начала выплывать огромная золотая орхидея с лепестками, тронутыми пурпуром.

— Госпожа, это в вашу честь! — в страшном возбуждении закричала служанка.

Когда над городом расцвел фейерверк, сотни тысяч голосов слились в крик радости, а Ехонала, откинувшись на подушки, радостно засмеялась. Как часто ей хотелось быть мужчиной, но как довольна она была сейчас, что она — женщина! Какой мужчина мог познать такой триумф?! Разве мог он принести императору сына?

— Супруга, моя кузина, тоже во дворе? — спросила она. Старая женщина выглянула в окно:

— Я вижу ее, окруженную фрейлинами.

— Выйди к ней, — приказала Ехонала. — Пригласи ее зайти. Скажи, что я томлюсь желанием ее увидеть.

Женщина вышла, горделиво приблизилась к супруге императора и пригласила ее к постели кузины.

— Госпожа считает супругу Дракона своей старшей се строй, — уговаривала служанка.

Но Сакота покачала головой:

— Я поднялась с постели, чтобы присутствовать при жертвоприношении. Я не очень хорошо себя чувствую и вернусь в постель.