Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра Страница 15

Последние доводы подействовали, и железнодорожники, тяжело вздыхая, покинули контору.

Приезд Лангерта весьма удивил Коркеса. Поездка из Варшавы во Львов в нынешних условиях представлялась ему чуть ли не подвигом.

Но капитан без тени смущения пояснил, что война не изменила отношения людей к деньгам и они по-прежнему остаются самым надежным средством получать пропуска и свидетельства о непригодности к военной службе.

– Да-да, – понимающе кивал адвокат, которому жизненный подход молодого человека весьма импонировал. – Ну что ж, давайте посмотрим, что мы имеем с вашим делом, – засуетился он, доставая из шкафчика папку с надписью Testament Augusty Matachowskiej[50]. – Как я вам уже писал, ваша тетушка завещала сумму в тридцать тысяч крон на публичные цели: пять тысяч на польские школы и так далее. Она не оставила каких-либо пожеланий в отношении оставшихся в банке десяти тысяч крон и своего дома. Вы, конечно, понимаете, что с оформлением ваших прав следует повременить. Кто знает, может, уже в ближайшее время все станет на свои места. – Какие места, Коркес не уточнил, лишь, нагнувшись, многозначительно прошептал: – Ходят слухи, что в сторону Перемышльской крепости уже двигаются немецкие части. Я думаю, поэтому русские начали вокруг Львова эти масштабные саперные работы.

В дверях показалась секретарша и сообщила, что явился управляющий завода «Металл» с улицы Крашевского[51]. Коркес поспешил закончить дела с Лангертом. Укладывая папку с завещанием обратно в шкаф, он пояснил:

– Пока вы можете свободно поселиться в квартире вашей покойной тетушки. За домом присматривает вполне порядочная семья русинов, которая проживает на первом этаже. Они уведомлены о вашем возможном приезде и помогут вам устроиться. Наберитесь терпения, мой друг, – ждать осталось недолго.

В дверях Лангерта чуть не сбил с ног сильно запыхавшийся господин, который уже с порога начал громко негодовать по поводу изъятия русскими с его завода без надлежащей компенсации динамо-машины и фрезерного станка.

Дом Матаховской на Черешневой стоял среди подобных ему двухэтажных особнячков, странным образом сохранившихся в этой, почти центральной, части города. Дверь открыл пожилой мужчина, который представился Василием Ваврыком. Он не выразил особого удивления приезду наследника и без лишних вопросов проводил капитана на второй этаж.

Квартира Матаховской была уставлена старинной мебелью, на полу лежали порядком выцветшие ковры, а все стены были увешаны семейными фотографиями и картинами с горными пейзажами Карпат. В гостиной выделялась одна из картин в большой позолоченной раме с портретом импозантного господина в конфедератке с овчинным околышем, очевидно супруга покойной. Самой главной роскошью квартиры была широкая двуспальная кровать с огромным резным изголовьем. В кабинете на столе рядом с Библией и засохшей чернильницей капитан нашел семейный альбом. Просматривая его, он обратил внимание на фотографию молодой супружеской пары с сидящей перед ней в кресле солидной дамой. Мужчина в форме австрийского офицера, в темно-синем мундире с саблей и парадном кивере, был очень похож на фотографию Лангерта.

Капитан открыл саквояж и достал вещи. Перспектива проживания в чужой квартире со старушечьими запахами его не вдохновляла, но какое это имело значение по сравнению с важностью предстоящей операции, исход которой, по словам командующего армией, мог повлиять на успех всей осенней кампании.

Глава 15

Разработка резидента

Сообщение агента Равского о выслеженном им подозрительном субъекте поступило в Особое отделение штаба губернатора одновременно с телеграммой из Одессы. Начальник одесских жандармов полковник Шредер сообщал о некоем Андреусе, якобы заброшенном во Львов для руководства всей шпионской сетью немецкого разведцентра. Приметы обоих во многом совпадали. Установить неизвестного не представило труда. Уже на следующий день он явился в районный полицейский участок для регистрации и назвался австрийским подданным Владиславом Лангертом, приехавшим из Варшавы по наследственным делам.

В Варшаву был срочно направлен запрос, а за объектом установлено наружное наблюдение. В проверку были взяты сосед объекта и посещаемый им адвокат Коркес.

Подозрения в отношении объекта у офицеров Особого отделения значительно возросли, когда филеры доложили о его профессиональных действиях по обнаружению слежки. А вскоре из Варшавы пришел ответ, что человек с запрашиваемыми данными еще в сентябре месяце был арестован с поддельными документами и этапирован в Брест-Литовск.

Для организации разработки Лангерта материалы на него были переданы во Львовское жандармское управление, функциями которого являлись политический розыск и производство расследования по делам шпионажа в пределах Галиции. Объекту присвоили кличку Резидент. Контроль над делом взял непосредственно начальник управления полковник Мезенцев – человек с богатейшим опытом разыскной работы в охранных и жандармских ведомствах.

С учетом важности дела слежку за резидентом решили проводить в исключительных случаях. «Хочешь завалить разработку – пускай филеров», – следовал своему железному правилу Мезенцев. Для выявления связей объекта полковник распорядился организовать рядом с его домом стационарный пункт наблюдения, а в квартире незаметно провести обыск во время отсутствия хозяина. Для этого понадобилось вывести из дома супругов Ваврык. Повод их вызова в полицейский участок быстро нашелся. Выяснилось, что их сын служит в украинском легионе под командованием генерала Гофмана где-то в закарпатских селах. Более того, его имя оказалось в списках участников съезда украинской партии, проходившего за год до войны в еврейском центре Jad Charusin.

Одновременно шло изучение адвоката Коркеса с целью его вербовки для использования по делу. Личность этого адвоката уже была известна в жандармском управлении по его многочисленным ходатайствам об освобождении из тюрьмы своих подопечных. Было решено использовать последние хлопоты Коркеса в отношении некоего Альфреда Мюнтера – семидесятилетнего землевладельца из Куликово Жолкевского уезда. Согласно заявлению Коркеса, старика посадили потому, что он не собрал сорока рублей на взятку какому-то жандармскому офицеру, угрожавшему ему расстрелом за то, что его сын служит лейтенантом в австрийском пехотном полку. С этим к нему явился ротмистр жандармского управления Комадзинский. Адвокат был ужасно перепуган, но быстро воспрянул духом, сообразив, что от его правильного поведения старика могут не депортировать в Поволжскую губернию. Он охотно ответил на все интересующие вопросы офицера, в том числе и в отношении всех своих клиентов по имущественным делам. При этом без тени смущения заверил о готовности и впредь оказывать содействие новой власти. Последующие встречи показали, что он правильно понял свою роль. Уже вскоре он доверительно сообщил ротмистру, что на городской электростанции работает с десяток российских дезертиров, а каменщик из села Радия хранит в сарае в мешке ружье. Правда, при этом адвокат не преминул обратиться к жандарму с ответной просьбой: оказать содействие некоему Менделю Голюрману в открытии заведения торговли табачными изделиями на Городоцкой, три.

Время шло, однако, несмотря на все предпринятые меры, ведомство Мезенцева ничего существенного в отношении Резидента так и не получило. Лангерта никто не посещал на дому, а его редкие выходы в город выглядели обычными прогулками.

Стало также очевидным, что Коркес в качестве агента не годится для данной разработки, и опытный полковник распорядился найти для этого более подходящую кандидатуру.

Такой случай представился, когда выяснилось, что Лангерт иногда захаживает в кнайпу «Вулий».

Глава 16

Подстава агента

«Вулий» на углу Академической[52] и Зиморовича[53] всегда был излюбленным местом городских артистов, музыкантов и прочих творческих личностей. Многие из тех, кто не покинул город, по-прежнему приходили сюда, чтобы хоть немного отвлечься от суровых будней военного времени и как прежде, в своем кругу за чашкой кофе, посмаковать свежие новости и слухи, вспомнить былую жизнь на сцене и вокруг нее.

Около девяти часов вечера, без проводов услужливого швейцара, последние посетители тихо, без былого шумного веселья, выходили на улицу, где вместо оживленной суеты их встречало молчаливо-гнетущее безлюдье предкомендантского часа.

Оперный певец городского театра Альфред Сташевский, рассеянно слушая вице-председателя театрального общества Стефана Дындры, разглядывал посетителей в зале.

– Дирижер Солтыс был великолепен, если не считать несколько растянутое allegretto, – доносилось с соседнего столика.