Фриц Маутнер - Ипатия Страница 15

Одобрительный шепот прошел по рядам. Только из левого угла от входа послышались смешки. Там стояли эксуконциане, или нигилисты, и насмехались над премудростью Библия.

Библий воскликнул раздраженно:

– Священники считают нашего старого друга человеком с погибшей душой, целиком находящегося в их власти. Этому убеждению обязана наша партия возможностью вот уже двадцать лет собираться здесь для безопасных совещаний. Должны ли мы отказаться от этого преимущества?

– Нет! – крикнул каменотес из своего угла. – Если партия стремится только к безопасным совещаниям! Но мы хотим наверх, на улицу, с оружием… Революция!

– Революция! – сотней голосов прозвучало из угла пещеры.

– А хотите вы закончить так, как вот этот?

Как ни теснились люди, они расступились, и внезапно все увидели труп, лежащий рядом с кафедрой, труп одного из братьев, выступившего в церкви перед молящимися против проповеди какого-то священника и объявившего себя назареем. Его хотели принудить назвать имена товарищей, но он молча умер под пытками.

Вид мертвого на мгновение заставил замолчать оппозицию. Затем каменотес протиснулся через толпу, поставил одну ногу на труп и закричал:

– Этот мертвый, разодранный муками палачей, взывает: горе фарисеям![13] Сын плотника пришел в мир, что бы разбить ярмо и уничтожить проклятие Адама, дабы желающие быть сынами божьими не трудились в поте лица! В римском государстве, ставшем заговором нескольких тысяч против стольких миллионов, произнес он слова свободы, и из жилищ, подобных могилам, выступили изможденные братья, как в давно минувшие дни. Тогда ужаснулись проклятые, могучие и господствующие и заключили между собой новый союз и деньгами, и почестями купили хранивших слово освободителя. И тогда сами они назвали себя отцами и епископами и вступили в союз с римским императором, и словами освободителя, как бичами, загнали снова в подземелье истощенных братьев и покрыли землю покровом еще более плотным, чем он был раньше. Нас обманули! Долой предателей! К оружию! Революция!

Несколько минут шумели сторонники каменотеса. Затем стало тихо, и Библий спокойно, как будто никакого перерыва не было, произнес:

– Давайте же похороним погибшего.

Торжественная процессия с тихими погребальными песнопениями понесла труп узкими, темными коридорами и извилистыми ходами по направлению к пустыне в старый египетский город мертвых. Дважды переходили они узкие коридоры и громадные пещеры – христианские кладбища времен гонений. Затем вместо высеченных под землей ходов начались естественные расселины[14], которые привели в просторную пещеру, вместившую всех собравшихся. Высеченные на стенах надписи указывали, что это было кладбище назареев. Старый солдат шепнул сыну, что отсюда, в том месте, где небольшие ступеньки ведут в одну из могил, через узкую, но вполне проходимую расщелину можно подняться в забытую и скрытую египетскую гробницу, а оттуда выйти в пустыню.

После того как труп уложили в одну из пещер и отверстие было замуровано, Библий произнес речь, призывая товарищей к благоговению и единодушию.

Прошло добрых полчаса, когда, наконец, приступили к главной цели собрания. В первый зал уже не возвратились. Из осторожности с наступлением рассвета товарищи должны были вернуться в Александрию со стороны египетского кладбища.

Библий поставил на обсуждение вопрос о предстоящих скоро выборах и предложил, так же как перед этим в кругу своих приверженцев, голосовать за Тимофея. Завязались дебаты, сначала мирные, так как большинство ораторов, высказав свои личные соображения, присоединились к совету мученика. Только после того, как один из недовольных священников, желая получше раскрыть назареям личность Тимофея, имел неосторожность прочитать его символ веры, противники получили хорошее оружие.

Каменотес противопоставил этому символу тезисы своей группы. Из всего Ветхого и Нового завета он признавал подлинной одну Нагорную проповедь, комментируя которую под восторженные крики своих приверженцев, он требовал низвержения существующего строя и признания этого учения истинным назарейством. Так же резко возражал Библий. Он прочитал старый назарейский символ веры, образовавшийся из учения Ария и пятьдесят лет тому назад ставший основным учением партии. Другие ораторы также попросили слова. Ремесленники и духовенство умно и ловко говорили в пользу учения Библия; дико и грубо, но с фанатической верой высказались трое рабочих в пользу замечаний каменотеса. Спор обострился. В вопросе о высокой человечности Иисуса Христа было полное единодушие; а об истинной божественной воле три часа продолжался словесный поединок.

Наконец, вновь выступил Библий и, рассчитывая нанести серьезный удар противнику, предложил выслушать мнение беспартийного новичка Вольфа. Этот юноша, единственный ученый в собрании, учившийся в Афинах, должен был знать истину.

Все смолкло, взоры присутствующих устремились на юношу, скрестившего руки на груди и слегка прислонившегося к каменной стене. Старый солдат, прикрепивший неподалеку один из факелов, старался прочесть мнение сына по выражению его лица. Вольф же обрадовался возможности высказаться, он поднял правую руку и начал говорить обычным, спокойным тоном:

– Я поддерживаю кандидатуру Тимофея, и прошу всех, также и экскунцианцев, голосовать и агитировать за него против христопродавцев, потому что Тимофей – хороший человек, а у нас еще никогда не было на месте александрийского архиепископа такового. Если должен быть верховный епископ, то я за Тимофея, но если скажут, что нам вообще не нужен главный епископ, то я соглашусь и с этим. Братья, коль вы начали меня слушать, то выслушайте до конца. Мне кажется, вы полностью не осознаете, что это нечто совершенно новое – обязанность больших человеческих масс верить в одно и то же. Да, я прочитал много книг и заверяю вас, что это нововведение впервые установили христианские епископы. Действительно, богами римлян и греков были ложные идолы. Но последние были хорошими, ибо никого не принуждали приносить им жертв. И сам Иисус Христос отменил закон насилия в своем народе. Вы же, милые братья, были мне дороги, так как вы единственные среди христиан, – так думал я до сего дня, – не насильники и не глупые пастыри. Только в одном добились мы согласия, что наш Мессия Иисус Христос спас нас своим примером и своей любовью от наших грехов и человеческих слабостей. Спас каждого в отдельности, так как у каждого из нас есть свои слабости. Общим у нас может быть только чувство, а не слова, только любовь, а не формула. Но если вы спорите о вещах, которых не знаете, то вы такие же попы, как и все другие. Попы, если сейчас вы спорите о символе веры первых назареев, попы, если из всего прекрасного мира евангелий выбираете несколько строк и к ним одним хотите привязать нас. Под покровом ночи собрались мы здесь, чтобы со временем завоевать свободу нашим душам, и мои руки не оставят вас в кровавый день. Но вы недостойны бороться за свободу своих душ, если подобно монахам, приковываете себя к словам и символам. Только одно должно нас связывать – наше чувство, наша любовь к Спасителю и друг к другу! Кто в остальном не свободен, тот не назарей!

В подземном зале стало тихо. Внезапно сотни собравшихся испустили крик, подобный радостному боевому кличу. Затем снова все стихло.

Библий простер правую руку, так что кровавый обрубок показался из белого рукава. Он крикнул:

– Так ты отступник? Мы издалека взирали на тебя, мы радовались твоему усердию и надеялись когда-нибудь видеть тебя, одного из наших, на месте епископа!

Вольф пожал плечами. Перед ним стоял отец, который поднял руку и прошептал:

– Но ведь я поклялся…

Библий властно возвысил голос:

– Вольф, сын старого солдата, обманул нас! Его отец поклялся нам, что его сын станет монахом, и там, в пустыне, подготовит почву для истинного христианства и придет на наш зов, когда мы станем достаточно сильны, чтобы одного из наших людей назвать главой христианства!

После этих слов Библия Вольф вскочил на какой-то обломок и, держась левой рукой за выступ чьей-то могилы и вытянув вперед правую руку, крикнул:

– Христианство не должно иметь никакого главы, а в полной свободе пребывать в каждом из нас! Вычеркнуть меня из человечества, принуждать стать монахом – никто не имеет на это права! Этого мог бы пожелать только я сам, имей я в себе частицу духа Иоанна Крестителя! Братья, не заставляйте меня! Поистине, я верный христианин и скорее умру, чем отрекусь от Господа или принесу жертву римским идолам. Но вашим идолам я также не поклонюсь! Жалейте меня, если хотите, так как я не таков, каким хотел бы быть. Я люблю Спасителя, но я не настолько христианин, чтобы следовать всем его заповедям! Я не могу любить своих врагов, не могу подставит своей щеки под удар, не могу отказаться от красоты мира. Может быть, когда христианству исполнится две тысячи лет и оно станет не словами, а чувством, тогда легче будет следовать учению Христа. Я хочу умереть за Иисуса, но до этого наслаждаться прекрасным миром его отца!