Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ Страница 15

Пожалуй, довольно, чтобы дать тебе понятие об успехе нашего Генричка. В Петербурге говорят о революции в Париже. Об уличных боях. Но об этом я тебе расскажу во время встречи. Цена франка чрезвычайно упала. Как хорошо, что наши сбережение мы держим в золотых рублях… Мы уезжаем в Ревель, Ригу, Дерпт и Митаву. Таким образом, возвращение нам не только ничего не будет стоить, но еще и кое-что заработаем. Заботится ли Марыся о детях и о твоем обеде?

Твоя тоскующая Регина.

Дорогой Тадеуш! Мой милый муженек!

Кажется, что из нашей поездки в ближайшем будущем и даже в начале учебного года ничего не выйдет. Мы были в Ревеле. Это портовый город на Балтийском море, полный очарования. Старинные стены, крепостные ворота, готические костелы, люди сдержаны и неразговорчивы. И здесь много поляков. Концерт земляка — вот они и пришли, принесли цветы, приглашают в свои дома. Отказать им трудно, они так любезны! Столетний старичок Грохольский угощал нас черешнями из своей оранжереи. Он расспрашивал о Колонтае, Сташице, князе Любецком, Эльснере, Курпиньском и не верит газетным известиям. Благодушный старичок говорит: «Эх, моя милая! Они все лгут. В Ревель приходят корабли: английские, немецкие, датские, шведские, голландские, французские; случается поговорить с просвещенными людьми. Польша была и снова будет! Французский народ требует объявления войны России для освобождения Польши. Это было 15 мая. Моя дорогая! Тогда же некий Барбе захватил парижскую ратушу и объявил независимость Польши. Вот как обстоят дела», — шепчет столетний Грохольский. Польский вопрос стоит ныне на первом плане борьбы народов в Европе.

На Ревельском концерте Генек как всегда играл волнующе и господин Тимошенко удовлетворенно потирал руки — билеты были распроданы. Может, я плохо делаю, что пишу о Грохольском, но теперь везде говорят о движении в Германии, Венгрии, Италии и Австрии.

…генеральша, баронесса Анжелика де Рэнне, урожденная Иодко, после рижского концерта Генека была по отношению к нам столь гостеприимна, что мне пришлось принять ее приглашение в имение около Пленена. Имение находится на берегу Балтийского моря. Это прежнее герцогство Курляндское. Еще во времена Станислава Августа это герцогство граничило с Речью Посполитой. Население — латыши. Здесь много польских имений. Надо здесь быть чтобы понять энтузиазм, господствующий в концертных залах Митавы, Дерпта. Аплодисменты, цветы, приглашения к Вейссенгофам, Тизенгаузенам, Гильсенам, Платерам. Генек очень плохо выглядит— ему бы пригодился морской воздух. Баронесса де Рэнне упрашивает провести лето в Пленен. Врачи тем более…

Баронесса Иодко де Рэнне сказала о Генеке так:

— Он нас покорил своим оригинальным талантом. Он сыграл нам романс своего сочинения, который вызвал у нас слезы. Мы с его матерью играли пьесу Бетховена в четыре руки, а он внезапно схватил свою скрипку и, шагая по комнате, божественно аккомпанировал. В Пленен наш сын играл два раза в переполненном зале в пользу бедных. Баронесса одолжила свой рояль. Элегия Эрнста, фантазия Арто, собственные сочинения нашего Генека глубоко взволновали слушателей. Баронесса назвала смычок Генека волшебным. „Son céleste archet fut balsam pour mon âme…" [14] Она повторяла это несколько раз и заявила, что ее дочь, баронесса Бэр написала стихи в альбом Генека.

Генек написал ноктюрн… dédié à Madame la Générale de Roenne. Souvenir de reconnaissance pour I'accueil bienveillant, que Madame la Générale а bien volulu m'accorder, par son très humble serviteur Henri Wieniawski… [15]

Дорогой муж!

Наконец-то мы возвращаемся в Люблин. По дороге мы остановились в Вильно. Станислав Монюшко был к нам очень любезен. Какой милый человек, а как музыкален! Он восхищен нашим сыном. Монюшко с ним играл. Генеку он тоже понравился.

ОПЯТЬ В ВАРШАВЕ

Трактирчик мамаши Колдрасиньской находится против дворца Паца и принадлежит Колдрасиньскому, но никто иначе не говорит: Торговля у мамаши Колдрасиньской.

Несмотря на то, что на дворе октябрь, термометр опускается не ниже десяти градусов, поэтому баварское пиво производства А. Ленцкого все еще пользуется опросом. Именно в этом трактирчике удобнее всего встретиться с коллегой квартирмейстером и поговорить с ним, ведь он живет по-близости в районе улицы Медовой. Давно уже они не виделись. То есть с того времени, когда маэстро Панофка определил, что Генека нельзя не учить! Как же приятно тогда проходила беседа в ресторане Польской гостиницы на улице Длугой, вблизи Арсенала. Что-то нового скажет теперь друг-квартирмейстер?

Как бы только не опоздать. На Козьей улице движение, на Сенаторской толпы людей, на Медовой двери магазинов не закрываются. К доктору подошел посредник в лапсердаке. Он уже с первого взгляда узнал приезжего.

— Может быть вам что нибудь надо? — хитро спрашивает он.

Доктор улыбнулся. Ему этот вопрос знаком. И в Люблине часто еврейские факторы обращаются к приезжим с этими словами.

— Хаимок, мне ничего не нужно.

— О, вы меня знаете? Ну, так я, наверное, что нибудь заработаю.

— В другой раз, сегодня я занят.

— Когда и куда мне прийти? Может быть вам нужна кормилица для детей? Продается раздвижной стол и шесть кресел. А может быть вы желаете погулять? — не отстает фактор.

— В Варшаве холера, а ты хочешь гулять? Подумай, Хаим?

— Извините, пожалуйста, — что я вижу, и вы идете к мамаше Колдрасиньской? Приятного аппетита.

Доктор вошел в переполненный посетителями трактир. Столики уже с самого утра заняты, ведь недалеко суды, присутствия, рядом монастырь, где капуцины продают настойку, утоляющую все боли.

Квартирмейстер уже занял столик в глубине зала. Бывшие соратники встретились радостно. Доктор заметил, что квартирмейстер похудел и еще больше вытянулся вверх. Квартирмейстер в свою очередь пошутил:

— Лучше всего в Люблине, обрастаешь там жирком.

— Это из-за того, что постоянно сижу в кабинете. У меня мало движения — слишком много пациентов.

Высокий, худой квартирмейстер громко рассмеялся.

— Мало двигаешься, говоришь? А может я тебе напишу рецепт на движение?

— Пожалуйста, может быть действительно и придумаешь, только не настойку на травах, — смеялся доктор.

— Ничего, мы договоримся. Читал в газетах, что ваш Генек выступает у нас с концертом. Видно совет Панофки подействовал.

— Да, мальчик был в Париже и там выучился.

К столику подошла полная официантка, как раз во вкусе мужчин с седеющими волосами…

— Чем могу служить? — весело спросила она.

— А что у вас сегодня?

— У нас все найдется для любителей.

— Мы это видим, глядя на вас… — перебил квартирмейстер.

— Дайте мне сегодняшнее меню… Начнем с зубровки. На закуску два бутерброда с икрой. Только не больше, а то у нас не хватит в желудках места на зразы с кашей.

Доктор не может не улыбаться. Квартирмейстер — человек бывалый. Это видно по его движениям, жестам, по его манерам. Жалко только, что он такой худой…

На столе мигом появилась водка и икра. Официантка, как бы невзначай, зацепила квартирмейстера платьем.

— Что у вас здесь в Варшаве слышно? — спросил доктор.

— Вы лучше спросите, что делается на свете, — шепчет квартирмейстер.

— О, какие-нибудь необычайные известия? — интересуется доктор.

— Теперь все необычайно, дело идет к войне…

— Ну и что же? Нас это не касается.

— А если нас призовут под знамена?

— Кто? и зачем? В нашем возрасте?

— Ты врач, а я квартирмейстер, кто его знает, может быть понадобимся?

— Наши дела уже отзвучали, нам остались только зразы.

— Бем, Дембиньский, Мерославский могут нас позвать.

— Эх, квартирмейстер, у вас уже свои годы, как и у меня. После зубровки можем говорить трезво, критически, спокойно.

— Во Франции снова пожар… — не уступает вояка.

— Мы эти французские огни знаем… Пришлют нам песенку, новую «Варшавянку», а здесь нужны пушки, орудия, полки. Паскевич тоже знает, что делается в Париже. У него небось, тоже ушки на макушке.

— Сам Мицкевич организовал легион.

— Мицкевич большой поэт, а мы что? Маленькие люди… Мы должны считаться с действительностью: видения, химеры, мечты нам не к лицу. Необходимо считаться с тем, что есть. Николай, пожалуй, не даст съесть себя с кашей. Мы можем подождать, что из этого всего выйдет и не будем класть голову на плаху… Разве мало наших товарищей сослано в Сибирь? А скольких лишили имущества! Я — врач, меня убеждают факты!

Худой квартирмейстер замолчал. Опустил нос в тарелку. Вилкой подхватывал поджаренные зерна темной гречневой каши.