Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов Страница 15

– Нам ли, князь Михайло, сидеть по домам, – дружески положил он руку на плечо Скопину. – Вот и матушка твоя о тебе тревожится, не советует в столице задерживаться, – кивнул он головой в сторону Елены Петровны, которая прислушивалась к их беседе.

– Дядю уважаю я и служу ему честью, – спокойно отвёл князь Михаил всякие подозрения на угрозу со стороны царя.

– Да не о том речь! – с болью в голосе вырвалось у Елены Петровны. – Не один Василий на Москве живёт! Есть дворы, где косо смотрят на тебя!

«Есть и такие», – мысленно согласился с ней князь Михаил.

Но не это занимало его думы, так же как и не планы о походе против короля. Там всё было ясно: подойдёт срок, выступят полки, и начнётся обычный ратный труд. О нём ли сейчас ломать голову.

– Михаил Васильевич, ты знаешь татар и гусар изведал на бою, – начал де ла Гарди. – Устоит ли сотня татар против полусотни гусар? Не-ет!.. А почему – то и тебе ведомо. Зачем тогда русское войско ходит по-татарски на войну?

– То от привычки. Уж больно увёртлив в седле татарин. Увёртливость эта и по нраву нашим. Без брони лишь она и спасает. А где бронь-то всему войску взять?.. То же великие расходы!

– Михаил Васильевич, тут до тебя от Воротынского гонец, – подойдя к нему, шепнул на ухо приказчик Николка. – Говорит, велено самому сказать.

– Зови.

Вошёл дворовый холоп Воротынского, низко поклонился Скопину и передал, что князь Иван Михайлович напоминает ему, крестному отцу, о крещении его сына завтра в полдень.

– Буду, – коротко бросил князь Михаил и отпустил гонца с поклоном Воротынскому.

Понимая, что гости слушают её лишь из одной любезности, Елена Петровна поднялась из-за стола и вышла из палаты. Вскоре она вернулась назад с княгиней Александрой, ведя её за руку. Та, выходя к гостям, волновалась так, что у неё даже взмокли ладони…

– Ты, милая, почему так оробела-то? – подбадривая, шепнула ей Елена Петровна. – Смелей, детка, смелей. Нечего мужиков-то пугаться. Они сами тебя боятся, – снисходительно хмыкнула она, когда заметила под толстым слоем белил на лице снохи красные пятна, совсем как у девицы на смотринах.

Княгиня Александра, внучка Петра Ивановича Головина, бывшего казначея Грозного, от природы была красавицей. И белила только портили её мягкую и гладкую, слоновьей белизны кожу. Ростом и сложением она была похожа на спартанских девиц, с тугими изящными формами, лишёнными альковных излишеств… Но!.. Была стеснительной, как все, не осознающие ни своей красоты, ни высоты положения. Хотя со стороны она выглядела уверенной.

Князь Михаил вышел из-за стола, принял из рук матери жену и подвёл её к де ла Гарди. Тот поднялся навстречу юной княгине, увидел прелестное лицо, чудесные глаза – и в них смущение…

– Познакомься, Якоб Пунтосович, с моей жёнушкой, моей голубушкой! – представил он её де ла Гарди.

Александра поклонилась гостю. Затем она жеманно подставила ему для поцелуя одну за другой щёчки.

Де ла Гарди поцеловал её, густо нарумяненную, уловил знакомый запах лаванды, рассыпался умело комплиментами перед княгиней.

Александра же, подумав, что этот симпатичный иноземец так шутит с ней, смешалась, затем, с трудом сдержав смех, фыркнула…

Князь Михаил обвёл жену вокруг стола, показывая её гостям. И те чинно, по очереди, прикладывались к щёчкам княгини. Он закончил церемонию, препоручил жену матери, и женщины вышли из палаты.

Чтобы гости совсем не заскучали, в палату пустили дворовых плясунов, и те прошлись сначала колесом, потом вприсядку, с прибаутками, под балалайку. За ними явились дворовые девки в ярких сарафанах. Напевно выводя загадалки и помахивая платочками, они покружились и тоже исчезли.

Гостей князь Михаил провожал поздно, когда на дворе стало уже темно и в хоромах зажгли лампадки и свечи.

– Ты береги себя, Михайло, береги! – прощаясь, обнял его де ла Гарди и спьяну неловко ткнулся ему в грудь, не доставая головой даже до его плеча. – А на короля мы пойдём, – заплетающимся языком промямлил он. – Ждут мушкетёры, ждут твоего указа… А Жолкевский-то, сукин сын, у меня в долгу! Ох в каком долгу! Хотя нет, это я должен ему шубу! Ха-ха-ха! – расхохотался он, отваливаясь от князя.

– Якоб, нам не гетман нужен, а Смоленск!

– Нет, ты его побьёшь, а я ему шубку! Ха-ха-ха! – никак не унимался, пьяно смеялся де ла Гарди.

– Побьём, побьём и его! – коснеющим языком проговорил князь Михаил, тоже пьяный, заражаясь весельем от этого не то шведа, не то француза. – А почему нет?!

На дворе, в темноте позднего весеннего вечера, горели факелы в руках боевых княжеских холопов, готовых проводить гостей до их стана по тесным и опасным ночным московским улочкам.

– Ну, Якоб, будь здоров!.. И вы, господа, тоже! – обнял князь Михаил по очереди каждого из гостей. – На поле свидимся! До просухи!

– На короля! – шутливо выкрикнули вразнобой пьяными голосами спутники де ла Гарди, воинственно отсалютовали обнажёнными клинками.

Захваченный их азартом, князь Михаил тоже вскинул вверх саблю с криком: «На короля!»

На дворе поднялся хохот. Гости с трудом вскарабкались на коней и гурьбой выехали со двора вслед за холопами.

«Какие же они ещё мальчишки», – подумала Елена Петровна, наблюдая за ними в окно.

Она улыбнулась, вспомнила, что её сыну только-только исполнилось двадцать два года. И женат-то он был ещё без году неделя. Не намного старше был и его иноземный друг.

* * *

На следующий день, как раз был понедельник, в большую каменную соборную церковь Казанской Богородицы князь Михаил вошёл рядом с тёткой Екатериной Шуйской. Та, как крестная мать, несла младенца. Позади них шёл Воротынский с супругой Ульяной. Та беспокойно поглядывала на свояченицу, замирая до ужаса от того, как небрежно держала та её ненаглядного девятидневного ребёночка.

Князь Иван Михайлович Воротынский был на десяток лет старше Скопина, писался он вторым в Боярской думе после Мстиславского, а по характеру был взыскательней даже, чем тот. Своё начало Воротынские вели от черниговских князей и старшей ветвью находились в родстве с князьями Оболенскими, Одоевскими, Мосальскими и Мезецкими; из последних, отделившись, вышли и Барятинские… Двор Воротынских, где должно было проходить застолье после крещения, располагался недалеко от вот этого Казанского собора, на большой Никольской мостовой улице, в двух шагах от приходской церкви Жён-мироносиц, глядя на неё фасадом. Он стоял по соседству с дворами Михаила Салтыкова и покойного князя Петра Буйносова-Ростовского, тестя Василия Шуйского. Двор был большой и богатый. За