Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский Страница 15

Итак, Олесницкому обратно снова пришлось проделать долгую дорогу, сокращая её себе работой, потому что даже ночлеги и отдых у него проходили за чтением и на составлении писем.

Хинча, никому ничего не рассказывая, так с двором приехал в Польшу; там он проделал такой ловкий номер, что, покинув под каким-то предлогом кортеж Олесницкого, один со слугой помчался первым в Краков. Там их так скоро не ожидали, а короля, который снова был на охоте, не застал.

Когда приехал, он узнал только, что Завиша Чёрный, которого король, так же как Збышка в Вильно, выслал в Чехию к Офке, был схвачен и заключён в темницу.

Таким образом, Ягайлло перестал думать о чешской королеве и всё шло к тому, что Сонька будет выбрана королевой. В Кракове, однако, надеялись, что епископы в конце концов выбьют из головы Ягайллы женитьбу. Не дожидаясь его возвращения, Хинча, когда узнал, что король охотился возле Пшемысла, не долго дожидаясь, сменив коня, пустился ему навстречу. Он знал, что Олесницкий будет ждать его в Кракове.

Везде по дороге Хинча спрашивал у каморников Ягайллы, которые устраивали для него ночлег, и становничих, высланных вперёд, где его искать; в конце концов поймал его на ночлеге, уже следующего в Краков.

Задумчивый король сначала не узнал его, но при свете масляной лампы, присмотревшись к нему, крикнул:

– Хинча! А ты тут откуда?

– Из Вильна, милостивый пане.

– А Збышек?

– Ещё едет.

– Ты бросил его?

– Потому что стосковался по моему пану.

Король рассмеялся, делая ему пальцем знак, чтобы приблизился. Хинча немедленно подошёл.

– Говори, ты видел её?

Когда старик это говорил, у него пылали глаза и дрожало лицо.

– Говори, растяпа.

– Мы видели, милостивый пане, – сказал он, – мы видели это чудо, и как у человека, когда он смотрит на солнце, глаза потом болят, то же и с нами случилось, когда мы глядели на неё.

Ягайлло рассмеялся.

– Говори же, какая она?

Хинча должен был подумать, с чего начать.

– Милостивый пане, – ответил он, – разве человек может описать такую красоту! Я, сколько живу, не видел подобной. Чернобровая, с глазами как две звезды, красавица, фигура королевская, белая, как молоко. Люди говорят, что она добра и милосердна.

– Большая? Маленькая? – вставил король.

– Мне показалась большой, потому что я при ней червяком себя ощущал, – сказал Хинча. – Смотреть страшно, так от неё сияние бьёт.

Ягайлло слушал.

Приказал говорить дальше. Дзиалоши уже нечего было описывать. Вместо рассказа о красоте, он свидетельствовал, что слышал, что княгиня Юлианна была зла с Сонькой, а в связи с этим она наверняка рада покинуть Вильно и охотно пойдёт за короля. Он прибавил, что это ему говорили женщины и воспитательница, и очень её расхваливали.

Лицо короля радовалось.

– А что Збышек? – спросил он с интересом.

– Милостивый пане, что думает наш ксендз, это только один Бог знает. Никогда он никому не скажет, что в нём, а разгадать его не сумеет мудрейший.

Ягайлло снова чуть насупился, но тут же новым рассказом об аудиенции, о виленском дворе, о Витовте, о любимой Литве развеселил его Хинча. Ради этой своей Литвы король на мгновение готов был даже забыть о Соньке; в глазах его сделалось влажно, когда слушал о ней, грудь его двигалась живей, он смотрел вдаль, словно хотел разглядеть её сквозь стены и горы.

– Там леса пахнут иначе, – сказал он Хинче, – не правда ли?

Придворный это охотно подтвердил.

Король держал его так при себе до полуночи, расспрашивая, наконец отпустил. Ему не терпелось увидеть Збышка, и, хотя охота ещё не закончилась, он велел поворачивать в Краков. По дороге Хинча постоянно был в работе, даже другие ему завидовали. Неудовлетворённый тем, что слышал, король велел повторять ему одно и то же.

– Говори, какие глаза? – и смеялся. – А рост? А волосы?

Дзиалоша постоянно пел одну и ту же песенку, а старик её слушал, будто была для него новой. Зная его, Хинча уже видел, что теперь, когда его голова была полна княжны, никто на свете этому браку помешать не сможет.

Послушный до избыка в других делах, когда шла речь о женщине, Ягайлло умел быть упрямым. Так брак со старой Грановской, больной женщиной, вдовой нескольких мужей, уже не красивой, против которого были все, несмотря на всех и вопреки духовенству, состоялся; это по тому, что она смогла понравится ему кокетством.

Тут красота и молодость, которым он сопротивляться не мог, привлекали старца. Прежде чем Хинча приехал в Краков, он был уверен в своём.

Король только въезжал в ворота, когда придворный уже бежал в приход святого Флориана, зовя Збигнева в замок.

Нетерпеливый Ягайлло ждал, не снимая дорожного кожуха, однако он не выдал себя и дал сперва рассказать прелату о посольстве.

– Вы видели Соньку? – спросил он, немного задержавшись.

– Не раз, милостивый король, – холодно отозвался Олесницкий. – Она слишком молода и, возможно, слишком красива…

Ягайлло фыркнул.

– Вы ксендз! – сказал он.

– Да, – грубо ответил Олесницкий, – но и светские люди это признают, что сильная красота скорее портит женщину, чем делает её лучше. Она делает её гордой, часто легкомысленной и любящей фимиам.

Казалось, эту моральную науку король не хочет слышать.

– Что вы говорили, когда я женился на Грановской? – воскликнул он. – Что старая и некрасивая! Теперь, когда хочу взять Соньку, вы говорите, что молодая и красивая. И то плохо, и это плохо. Как же вам угодить?

– Это можно было бы сделать, если бы вы о браке вовсе не думали, – сказал Олесницкий. – Он не нужен…

– Вам! – резко прервал король. – А я не для вас женюсь!

Прерванный на короткое время разговор Ягайлло начал заново.

– Её хвалят, что она добрая и мягкая.

– Об этом трудно судить, – сказал Олесницкий, – но что она смелая, это я знаю, и должен добавить, это велит мне совесть, что она не будет против брака.

Король ударил в широкие ладони и громко рассмеялся, подмигивая глазами. Затем Олесницкий захотел обратить внимание на что-то другое, начал рассказывать о Витовте, о его планах завоеваний на Руси, о вредной связи с крестоносцами. Мрачный Ягайлло слушал уже молча, с опущенной головой. Он знал, что Олесницкий не любил Витовта и совсем не верил тому, что он говорил, подозревая его в преувеличении. Однако напрасно не противоречил.

Тридцатилетнее правление в Польше уже освоило его с положением, с границами власти и с людьми, что его окружали. Ягайлло знал, что