Валерий Кормилицын - Держава (том первый) Страница 16

— Эй, славяне! — скатывая с телеги бочку, гудел причастившийся водочкой Ерофей. — Гуляй ноне!

Его напарник добродушно ухмылялся в бороду, раздумывая, как бы окромя законного кулька с кружкой, стибрить для супружницы ещё один кулёк.

Наступил рассвет.

«Мамоньки! — оторопел бородатый плотник, глядя на поднимавшийся над людьми пар. Из толпы раздавались стоны. — Это што же деется?» — подумал он.

— Ваше благородие! — обратился Ерофей к молоденькому поручику в белом летнем двубортном мундире с шашкой через плечо и револьвером на поясе. — Ваше благородие, што–то делать надоть!.. — глядел на чистенького, ухоженного офицерика, как на выходца из другого мира.

Тот в волнении крутил новенький серебряный шнур с чёрными и оранжевыми нитями, поднимавшийся от рукояти револьвера к воротнику.

— Сам вижу, что делать надо… Но что? Эй, ребята, — обернулся к своим солдатам, — рви мешки, доставай подарки и кидай в толпу, — приказал он.

Ерофей с напарником помогали солдатам, с размаху швыряя кульки в гущу народа.

Очумелый, полузадохнувшийся люд, поймав подарок, стремился выбраться из толпы. Не тут–то было.

— Да–ю–ю-ю-т! — Взвыли где–то в середине, и жаждущая кружек с вензелями толпа надавила и с хрустом свалила небольшой хлипкий заборчик, отделявший буфеты и телеги с товаром от народа.

Отовсюду раздавались крики и стоны. Телегу с плотниками опрокинули, и они вывалились из неё.

Отбросив кульки с подарками, бородатый, в рваной уже рубахе, стал помогать упавшему старику, но его отбросило в сторону и понесло в круговерти человеческих тел.

Он потряс головой, словно от наваждения — рядом бежала голая, без платья женщина, но она не обращала внимания на свою наготу, ей владело одно лишь желание — не упасть. Это была бы смерть!

Вместе с женщиной плотник свалился в какой–то неглубокий овраг.

Рядом с ними, утробно охнув, упал мужчина. Дальше, за овражком, начиналось свободное пространство и народ, спасаясь от давки, бежал туда.

— Дочка, возьми, прикройся, — снял с себя рубаху плотник.

Молодую женщину колотил озноб. Она ничего не понимала. Глаза её были белые от ужаса.

— Мой сынок! — заикаясь, твердила она. — Там мой сынок, — вздрагивала плечами.

— Эй, дядька, чего разлёгся? — обратился бородач к мужчине и перевернул его на спину, вздрогнув от мёртвого взгляда и уже засыхающей крови на губах и подбородке. — Господи! — перекрестился он, поднимаясь, и увидел давешнего поручика в рваном, испачканном кровью мундире.

Офицер нёс на руках бездыханное тело ребёнка и слёзы катились по мальчишескому его лицу, капая на белоснежный когда–то мундир.

Услышав о трагедии, Рубанов с братом прикатили на извозчике к Ходынскому полю.

Оно было усеяно погибшими.

— Господи! Прости нас! — перекрестились они.

Рядом ходил голый по пояс бородатый мужик и всматривался в лица лежавших. Иногда он убирал с лица шляпу или оброненный сапог.

— Ерошку не видали? — обратился к господам, забыв повеличать их превосходительствами и не услышав ответа, побрёл дальше, подняв по пути золотые часы на цепочке и, безразлично глянув, тут же бросил их под ноги.

Москва оцепенела от ужаса!..

В тот же день газеты разнесли весть о несчастье по России.

Узнав о случившемся, Николай и Александра ездили по больницам и просили прощения у покалеченных людей.

— Господи, Ники! — рыдала в карете царица. — Россия не хочет меня! Снова горе и похороны!

— Как давит корона, Аликс! Я уйду в монастырь! — пообещал ей государь.

Он был ещё молод и неопытен.

Вечером к нему приехали дядья.

— Я велю вам прекратить торжества! — перехваченным от волнения голосом обратился к ним государь.

— И тем оттолкнуть от себя нашего союзника — Францию!

— Причём здесь Франция, — снизив тон, удивился Николай.

— Как причём? — ещё сильнее удивились дядья. — Вечером, согласно протоколу, назначается бал у французского посла Монтебелло. Им уже выписаны из Прованса и привезены сто тысяч роз… Сто тысяч, твоё величество, — иронично глядели на племянника. — А ты раскиселился! Народ дурак! Сам себя передавил. А коли ему, так «н–д–д-равится», то ты–то причём? Бал посетить обязан. Ибо государственный муж уже, а не мальчишка, — в приказном тоне уговаривали они племянника.

У Николая ещё не было своего мнения, и он покорно уступил гвардейскому натиску дядюшек.

Это была первая его трагическая ошибка!

Вечером он появился с заплаканной Аликс и, играя желваками, открыл бал, пригласив на тенец графиню Монтебелло.

Нельзя танцевать на трупах!

На следующий день Рубанов–младший послал в газету статью, подчёркивающую бессердечие самодержавной власти, презрение её к народу и цинизм молодого царя и его жены — немки.

«Откупился от убитых тысячью рублей», — вопила газета.

«На его месте любой бы царь отказался от власти, и как честный человек ушёл в монастырь», — именно так понял обыватель из подстрочного текста.

Русские во все времена были сильны в аллегориях, и цензура ничего не могла с этим поделать.

Великий князь Сергей, чувствуя вину, вызвал полицмейстера, чтоб собственноручно намылить ему голову и перевести в уездный Задрипанск помощником младшего надзирателя.

Но полковник Власовский был тёртый калач — не одну собаку слопал на царской службе и тут же, подхалимски звякнув шпорами, протянул гневному генерал–губернатору отпечатанную без ошибок и со всеми ятями служебную записку.

— Чего ты мне свои бумаженции тычешь?! — разбуженным зимой медведем зарычал Сергей Александрович, но краем глаза уловил строку: «…Посему мы не виноваты!»

В нём заиграло любопытство и, рухнув в кресло, прочёл всю оправдательную челобитную. Во время чтения чело государственного мужа постепенно разглаживалось, и на губах проступала довольная улыбка.

«На поле всем руководило Министерство Двора, — читал он, — им всё устраивалось: и балаганчики, и буфеты, и кульки с пряниками, полиция же ко всем этим приготовлениям отношения не имела, — читая, довольно щурился великий князь, — Касалось полиции лишь то, что было около поля и до поля, а там никаких историй не произошло, там обстояло всё в порядке…».

«А ведь, и правда! — ухмыльнулся царский дядька. — Какие к нам претензии? Москву вылизали, как собака тарелку из–под щей, коронацию провели.., какого же ещё рожна надо? Отнесу–ка я эту умно составленную бумагу моему племяннику», — решил он.

И правильно сделал, потому как высочайшим рескриптом получил благодарность «За образцовую подготовку и проведение торжеств».

Москвичи никогда не отличались благодарностью и поздравили своего губернатора криками: «Князь Ходынский!»

«Вот пустомели», — составил о них своё княжеское мнение Сергей Александрович, но полицмейстера всё–таки уволил.

Общественное мнение в России, благодаря газетам, стало одно: «Ходынкой началось — Ходынкой и кончится!»

Рубанов–старший за проявленные внимание и усердие получил орден, и к тому же был поощрён путешествием с царской четой по городам и весям России и Европы.

Делать нечего. Отправив семью в Рубановку, в июле, он вместе с царской четой, торжественно открыл ярмарку в Нижнем Новгороде и всласть попировал с купечеством. Потом погостил в Вене у императора Франца—Иосифа. Из Вены поехали в Киев, а после Киева удостоился чести общаться с самим кайзером Вильгельмом Вторым.

____________________________________________

Подъезжая к Берлину, Николай разнервничался, а когда из окна вагона увидел расхаживающего по перрону кузена Вилли, в военном мундире и в сверкающих сапогах, то и вовсе сник.

«И почему я теряюсь, разговаривая с Вилли? — думал царь. — То ли оттого, что он на восемь лет старше меня или потому, что монархом стал на шесть лет раньше, а главное, коробит его несносная спесь и величайший гонор. Недавно мне донесли, что Вилли начал подписывать документы «Всех Превысший!» Это ж надо? — разминал пальцы Николай, готовясь к рукопожатию. — Помню я, как мой папенька, когда Вилли шишкой торчал на своём ржавом крейсере в Кронштадте, надеясь, что русский император первым нанесёт визит, послал даже не генерала Свиты, а флигель–адьютанта и кузен мигом примчался в Зимний. Да и беседовал–то мой папа′ с ним через плечо. Попробывал бы он пикнуть на родителя.., и тренированная правая рука не помогла бы». — Выходя из вагона, под звуки марша, пошёл навстречу кайзеру, с тоской всматриваясь в его грозно закрученные вверх усы.

Спрятав высохшую левую руку в карман, Вилли вытянул вперёд свою железную правую длань и сжал пальцы своего кузена, намереваясь показать мощь германского кулака.

Не удалось!

Николай исправно занимался греблей и для удовольствия колол перед дворцом толстенные пни.

Посопев, они расцепили рукопожатие, лицемерно обнялись, похлопав, затем, друг друга по плечам.

— Ники! Ты стал молодцом. А как славно щёлкнул по носу российских либералов в своей речи, — потрогал — не загнулся ли острый кончик уса. — Сейчас вспомню, — закатил на лоб глаза. Ага! — «От несбыточных мечтаний в управлении делами государства…». — Размечтались, краснобаи. Даже бы я лучше не сказал. Ты прав, сынок, принципы монархии должны быть незыблемы, — печатал шаг, с удовольствием брякая каблуком. — Ты правильно начал… Побольше строгости и парадов, мой брат, — шмякнул в плечо здоровой рукой.