Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 Страница 16

Учебных предметов прибавилось, а возможностей учить уроки – уменьшилось. Не хватало учебников, тетрадей, даже чернил и ручек. Чернила делали из сока свёклы или из сажи. Выстругивали палочку толщиной в карандаш, к ней привязывали ниткой перо, и получалась «авторучка». Тетради заменяли газетами, благо их хватало.

В школу я часто ходил один, ни под кого не подстраивался. В это морозное утро шагал по лесу по извилистой санной дороге. И вдруг вижу – сидит на дороге волк! Я опешил, остановился, и в голове промелькнула заповедь: «Не убегай – всё равно догонит. Не показывай испуг, иди прямо куда шёл». Я почти так и сделал. Пошёл, хотя и робко, но с дороги не свернул – она была узкой, не шире полутора метров – навстречу зверю. Волка я обошёл буквально на метр. Он как сидел, так и остался на том же месте. Я был удивлён такому поведению хищника. И пошёл быстрее, а за поворотом увидел стоящую лошадь, запряжённую в кошеву. Около неё возился какой-то мужчина. Мне стало всё ясно: у мужчины (судя по всему, опера или милиционера) случились неполадки в упряжи, а «волк», который на самом деле был овчаркой – отбежал вперёд и ждал хозяина. Волков я видел на картинках и наяву, а про собак-овчарок, похожих на волков, я не знал.

Зимой дни короткие. После школы, «мало-мало» поев, идёшь носить воду, пилить-колоть дрова на завтра.

Как-то вечером не сохранилось тлеющих углей, из которых можно было достать хоть искорку, чтобы разжечь огонь. О спичках я уже не говорю – шёл четвёртый год разрушительной войны. Я начал кресалом из камня-гальки добывать искры. Кресалом у меня служил старый треугольный напильник, которым раньше точили пилы. И надо же было мне, балде, встать под лампой и размахивать напильником, стараясь добыть огонь. Лампа была стеклянной, и в ней было до половины керосина. Она была подвешена к потолку и висела относительно низко. Я размахнулся сверху вниз, чтобы чиркнуть напильником по камушку, и пробил дно лампы. Керосин вытек на пол – это была почти трагедия! Нет лампы, нет керосина, нет света – тьма! Другой лампы у нас не было. Керосин был в ужасном дефиците. Бывало, что если фитиль не доставал до керосина в лампе, то добавляли воды. Остатки керосина поднимались над водой, и фитиль горел нормально. Несколько вечеров можно было быть со светом.

Через несколько дней мы в Архангельском купили небольшую лампу-коптилку, у которой фитиль был маленький и давал мало света. Стояла она лишь на столе. В таких условиях почти невозможно было готовить уроки.

Прошлой зимой у нас не стало коровы – кормилицы. На покупку другой коровы не хватало денег, и пришлось приобрести козу. Она была разнорогая: один рог нормальный, а другой приплюснут к голове. Назвал я её Дианой. Летом она исправно давала по два литра молока. Родственники ещё подарили телёночка – тёлочку, будущую корову, которой она станет через два-три года. А зимой наша Диана принесла трёх козляток. Мы были очень рады. Но в хлеву было очень холодно, и мы занесли их в дом, чтобы они не замёрзли.

Козлятки резвились, бегали по комнате, прыгали. А младшие Фая и Женя играли с ними. Особенно радовался Женька, ему было уже три года. И вдруг после прыжка один козлёнок упал замертво! Через несколько минут то же самое случилось со вторым козлёнком. Мы были в шоке – за несколько минут потерять почти весь приплод! Выжил лишь один козлёнок. Что случилось с другими, так установить и не удалось.

Глава 14. 1945 ГОД

Наступил 1945 год. Но наши беды не закончились.

Мама ещё не вернулась с работы, а я взялся готовить какую-то еду. В чугунке, поставленном на трёхногую подставку, начал готовить суп в предпечье. Под чугунком развёл небольшой костерок. Варево начало кипеть, и я отвлёкся. А Женька шустрик-непоседа, к тому же всегда голодный, как и мы, решил проверить, что там и как варится. Поднёс к печке табуретку, забрался на неё. Видимо, не удержал равновесия и схватился за чугунок, который накренился и облил ему руку кипятком. Тут я услышал детский крик, снял Женьку с табуретки и взял на руки. Венера принесла бинты. Мы с ней кое-как руку ему перевязали. Из чугунка вылилось не всё, кое-что ещё осталось на ужин. Тут и мама пришла. Промыла место ожога марганцовкой, смазала какой-то мазью, заново перевязала. Женя плакать перестал. В больницу мы его не возили, хотя рука была ошпарена до предплечья. Мама сходила в Архангельское, проконсультировалась у врача и принесла необходимые лекарства.

Зиму мы пережили, наступила весна 1945 года. Накануне Пасхи было богослужение в Архангельской церкви – Всенощная. Туда пришёл и я. С интересом глядел на попа, дьякона, хор певчих и дымящее кадило. Церковь большая, но было тесно и душно – народу набилось очень много. К утру я сильно утомился и пошёл к знакомому врачу, который по службе бывал у нас не один раз. Он меня принял и уложил спасть. Отдохнув пару часиков и поблагодарив врача, я отправился домой, где меня ждала моя семья и крашеные яйца на столе. Тут мне и рассказали новость.

Оказывается, около церкви ночью произошла драка между парнем из нашей деревни Донатом и нашим одноклассником, русским парнем Щукиным, который был старше нас на 2-3 года. Ещё с первого класса он выделялся среди всех силой, ростом и, особенно, нахальством. С учителями вёл себя независимо, а с молодыми учительницами заигрывал. Как только в нашем классе в этом учебном году появились новички, Щукин сдружился с двумя Рафагатами – Бузанковым и Евстигнеевым, они стали неразлучны и везде ходили втроём. Без Щукина они ничего собой не представляли, а с ним уже были бандочкой. Видимо, им так хорошо досталось от Доната, что они начали угрожать нам карой. Но дальше слов дело у них не пошло, тронуть нас они так и не посмели. Всё-таки нас было восемь мальчишек из одной деревни.

Девятого мая мы шагали в школу по лесу. Навстречу шла незнакомая женщина. Едва поравнявшись с нами, она сообщила: «Закончилась война!» Мы обрадовались и дальше шли страшно взволнованные. В школе нас встретила суета. Всех собрали на митинг на церковной площади. Вместо трибуны была машина-полуторка с опущенными бортами. С её кузова выступали ораторы. Вначале – председатель сельского совета (бывший фронтовик), потом директор школы и другие, которых я не знал.

В этот радостный день занятия отменили, и мы побежали домой. В лесу, разделившись по жребию на две команды, сыграли в войну. Конечно, «русские» победили «немцев». Возбуждённые и радостные, мы пришли домой и поторопились рассказать о конце войны. Но в деревне новость уже знали, её рассказала в правлении колхоза та же женщина, которая утром сообщила нам.

После Великой Победы над Германией наша жизнь ни в чём не изменилась. Всё так же трудились от зари до зари, недоедали, ходили почти в лохмотьях, обутые зимой в лаптях, а летом босиком. Не хватало соли, керосина, хлеба и т.д. Вовсе не было спичек, сахара, мыла…

Окончен пятый класс. Летом бригадир решил научить пахать на конной тяге меня и соседа Гену – моего одногодка и одноклассника. Старшие ребята призывались в армию, и их заменяли мы, младшие. Нам с Геной на двоих было 25 лет. Ему уже исполнилось 13, мне ещё нет. Пахарь – работа мужская, он должен одновременно управлять и конём, и плугом, а во время разворотов переносить плуг почти на руках. Бригадир нам дал небольшой участок на поле, где мы оказались совершенно одни. Показал, как нужно пахать. При нём мы оба попробовали, получилось неплохо. Удостоверившись, что работа пошла, бригадир сказал:

– Работайте, вечером приду, проверю. – Мы дружно кивнули головами в знак согласия. Часика два нам работалось в охотку. Но скоро стало жарко и мы решили сделать перерыв. Коней оставили пастись на лужайке, а сами пошли на реку (она была почти рядом) купаться. После купания ещё немного поработали, а тут уже обеденный перерыв.

После обеда мы трудились добросовестно. С нас никто не требовал какой-либо нормы. Под вечер пришёл бригадир и скрупулёзно проверил качество работы: глубину вспашки и отсутствие огрехов. Остался доволен. Когда же он замерил площадь вспаханной земли, оказалось, что мы вспахали 38 соток на двоих. Как выяснилось, норма на одного взрослого человека на хорошей лошади составляла 50 соток. Но недовольства бригадир не высказал.

– С завтрашнего дня выходите работать в общей бригаде пахарей, – сообщил он.

– Согласны, – ответили мы хором.

На скотном дворе в большом специальном помещении находилось стадо колхозных овец и среди них – несколько племенных баранов, которые устраивали «концерт», если пастухи вовремя не выпускали отару на пастбище (утром или во время обеденного перерыва). Бараны выстраивались внутри помещения около ворот, но не чтобы смотреть на них, а чтобы атаковать. Впереди вожак – самый сильный и крупный, с красиво завитыми рогами. Он бил с разгона в прыжке по воротам, да так сильно, что ворота содрогались. А звук был такой, будто по воротам ударяли кувалдой. Дальше за дело принимались другие бараны, по очереди бившие по воротам, потом снова вожак и так по кругу. Стоял такой грохот, что пастушкам волей-неволей приходилось открывать ворота. Овец пасли в основном мальчишки, девочки и редко кто-нибудь из взрослых.