Георгий Марков - Старый тракт Страница 16

В первое время Шубников ходил на Воскресенскую гору просто потому, что он обещал Луизе, потому что не привык перекладывать свое дело на других, потому что его подталкивал на это долг человеческого общения, но уже через несколько занятий его стало охватывать другое чувство — чувство интереса к самим занятиям, увлеченность самим процессом обучения.

Луиза встречала его с душевным волнением. И раз от разу проявлялось это все сильнее, все очевиднее. Ее бледное лицо розовело, черные глаза сияли, алые детские губы и крутые брови приходили в движение, выражая то строгость, то улыбку, то покорность, то мимолетное непослушание. Звонкий голос ее то трепетал от страха, то рассыпался смехом на весь притихший дом.

До поры до времени Шубников ничего этого не замечал. Он деловито заходил в комнатку Луизы, садился за стол, усаживал девушку напротив себя и приступал к занятиям. Он строго спрашивал, строго объяснял, строго покидал дом до следующего занятия. Но однажды вдруг все нарушилось. Занятие началось в обычном порядке. Шубников сосредоточенно принялся опрашивать ее и… в ответ не услышал ни одного слова.

— Что с вами, Луиза? Почему вы молчите? — Шубников поднял голову, посмотрел на нее и замолк. Ее бледное лицо отражало какое-то страшное смятение. В глазах, прямо устремленных на него, стояли слезы. Брови вскинулись в резком из ломе. Все это было признаком ее невысказанного страдания.

«Как она прекрасна! Почему же я не замечал этого раньше? Нет, не только она, и я сам не в силах сегодня вести урок», — подумал он и встал.

— Побудьте, Луиза, одна. И я должен побыть один, — тихо проговорил он, быстро оделся и вышел из дома.

Он шел неспеша, сосредоточенный и угрюмый, не зная еще радоваться или печалиться тому, что вспыхнуло в его душе тревожной зарницей в этот нежданный час.

Через день они встретились. Он пришел, как обычно, в обозначенное заранее время — минута в минуту. И он и она держались просто, доверчиво, как будто день тому назад ничего не произошло.

Когда урок окончился, он осторожно, с затаенной боязнью сказал:

— Такой прелестный вечер, Луиза. Идет снег, но тихо, тепло и как-то ласково на улице. Даже не верится, что мы в Сибири. Нет ли у вас желания выйти из дома и погулять?

Она вся вспыхнула, кинулась к своему новому дешевенькому пальто, купленному ей хозяйкой на деньги Ефрема Маркеловича, но тут же остановилась:

— Да достойна ли я вашего внимания, Северьян Архипыч? — глаза ее смотрели с нетерпеливым ожиданием.

— Луиза, что вы говорите?! — с укоризной в голосе воскликнул Шубников и, сняв с вешалки пальто, помог ей надеть его.

С Воскресенской горы, с того места, на котором верующие поляки воздвигли костел, Тобольск обозревался до самого края.

Был действительно прелестный вечер ранней зимы. Отсюда хорошо просматривались главные улицы города, обозначенные ровными линиями фонарей. Желтые пятна, мерцавшие в темноте, убегали куда-то в дальнюю даль, и казалось, что у нее нет пределов, как у неба. Эти робкие огни навевали грусть и раздумье и хотелось говорить о чем-то сокровенном и непременно шепотом.

— Вам хорошо, Луиза? — спросил Шубников.

— Мне так хорошо, что я сама не верю себе, — ответила она и на полшага приблизилась к нему. Он взял ее за руку, сказал: — Не опирайтесь на перила, Луиза. Они наверняка подгнили. Можно упасть.

— С вами я ничего не боюсь.

— Я не такой храбрый, как вы думаете.

— Вы верный, а это дороже храбрости.

Они не сказали сегодня тех слов, которые готовы были сказать, но оба чувствовали, что окажут их в самое ближайшее время.

18

Три дня и три ночи промучилась Виргиния Ипполитовна, прежде чем собралась с силами снова отправиться в дом Белокопытова и приступить к занятиям с детьми.

Но то, что она встретила в доме Белокопытова, навеяло на нее и тревогу, и даже страх.

Она застала Ефрема Маркеловича в постели. Он лежал с обвязанной головой и забинтованной ногой. Лицо его всегда полное, с гладкой кожей, осунулось, побледнело, бескровным казался прямой лоб. Шелковистые русые волосы и густая бородка торчали клочьями. Веселые жизнерадостные глаза с яркой синевой смотрели устало, и поэтому угадывалось, что его сосет боль.

— Виргиния Ипполитовна, проходите, пожалуйста, и не пугайтесь. Я всего лишь жертва несчастного случая, — хрипловато проговорил Ефрем Маркелович, попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, губы его дрогнули и легкий стон вырвался из груди.

— Что с вами, Ефрем Маркелыч? Давно ли случалась беда? И почему вы ничего не сообщали мне? Я хоть и прихворнула в эти дни, но все равно поспешила бы к вам на помощь. Вас же нужно немедленно увезти в Томск.

Виргиния Ипполитовна, как всегда в случаях каких-то происшествий, возбудилась, желая действовать, и немедленно.

— Садитесь. Я расскажу все, как было, — сказал Белокопытов и даже чуть приподнялся, опираясь на локоть.

— Лежите! Вам не нужно двигаться, — твердо оказала Виргиния Ипполитовна и опустилась на табуретку. «Боже мой, куда девались его красота и солидность?» — подумала она.

— Нет-нет! Из своего дома я шагу не шагну! — запротестовал Белокопытов, содрогаясь в кровати.

— Но я-то обязана как человек, близкий вам…

Белокопытов схватил Виргинию Ипполитовну за руку, глядя ей в лицо, заговорил, задыхаясь:

— Вы лучше послушайте, что скажу вам…

Виргиния Ипполитовна отметила про себя, как дрожит его рука, как горло перехватывают спазмы.

— Ну, говорите, я слушаю. — Ей стало жалко его. Никогда еще она не видела этого красивого и сильного мужчину таким беспомощным и одиноким.

— Вам известно, что на тракте было нападение на почту? — спросил он, загадочно прикрывая глаза.

— Хозяйка говорила мне, — Виргинии Ипполитовне удалось произнести эти слова с полным равнодушием.

— Ну вот. А меня дернул черт именно в этот час оказаться на тракте. Попал в самую перестрелку. Пуля содрала кожу с головы над ухом, а конь наступил копытом и разворотил ногу…

— А куда вас понесло-то? — спросила она, подумав: «А ведь могли бы встретиться на тракте, вот был бы номер!»

— В Семилужки поехал. У десятника в Дороховой гвозди кончились. Хотел перехватить у купца Белина, чтоб в Томск за таким пустяком не ездить. А тут столкнулись люди… Кони. Пальба… Еще Бог милостив, могло быть хуже. — Он взглянул в лицо Виргинии Ипполитовне, и она по его вопрошающим глазам поняла: он очень хочет, чтоб она поверила ему, не усомнилась в том, что попал он в разбойную свалку по чистой случайности.

— Да как же это могло произойти? — проговорила она и посмотрела на него с недоверием, что-то мешало ей поверить ему, что-то не хватало ему для сущей правды.

— А что тут особенного, — загорячился он, почуяв ее недоверие. — Почтовые подводы шли с охраной. Варнаки, которые напали, чтоб подломить мешки с деньгами, тоже были не с голыми руками, а тут как раз дорога делает поворот, из-за леса ничего не видно. Я и вперся в самое пекло… уж так угораздило, что нарочно не придумаешь.

Ефрем Маркелович помолчал, добавил виноватым голосом:

— Уж вы извиняйте меня, что взволновал вас. Да все минет, все пройдет. Отлежусь дома. Иначе ведь что? Становой следствие откроет, опросы-расспросы начнет, а мне недосуг. Петр Иваныч со школами торопит.

— Да уж знайте, Ефрем Маркелович, я вам худо не сделаю. За ваше-то добро ко мне разве можно подлостью платить? — она взглянула на него, но он успел закрыть глава и сморщить лицо будто от боли.

— Федотовна-то у нас что твой доктор. Примочки из трав делает… — Он начал подробно пересказывать какие травы пригодны в таком случае: подорожник хорош, сушеный березовый лист и смола… смола…

Виргиния Ипполитовна внимательно слушала, покорно держала свою руку в его руке и думала: «Все так, Ефрем Маркелыч, верю, верю, а вот только с кем вы были на тракте: с почтовыми подводами или с варнаками, которые налетели на них? Не ваша ли пуля пронзила страдальца? Не эта ли рука принесла Валерьяну кончину?»

Виргиния Ипполитовна сняла руку с груди Ефрема Маркеловича, чувствуя, как холодные мурашки поползли от пальцев, через локоть, к плечу, к шее.

А тут вдруг открылась дверь и вошла Федотовна с полотенцами на деревянном подносе. Виргиния Ипполитовна встала, уступая место знахарке.

— Поправляйтесь, Ефрем Маркелыч.

— Навещайте меня, Виргиния Ипполитовна, чтоб не залез я от тоски-кручины в петлю. — Он готов был заплакать.

— Непременно, Ефрем Маркелыч. Приду.

19

С половины прошлого века не только в Петербурге, Москве или Киеве и Харькове, но и в других городах, в том числе самых отдаленных, нахлынуло на имущий класс поветрие строить особняки. Обязательным компонентом особняков были зеркала. Зеркальные потолки, двери, панно, интерьеры, стены лестниц и кабинетов, залов, причудливые комбинации и сюжеты требовали уйму зеркал и, конечно, мастеров высокой руки. Зеркала везли из Франции, везли на телегах и санях, устанавливая их в особые приспособления с целью сбережения от ударов и сырости.