Лоренс Шуновер - Крест королевы. Изабелла I Страница 16

Изабелла вздохнула: нет, она никогда не сможет понять этих людей.

Хорошие новости о доне Альфонсо улучшили её настроение. Но Беатрис, размышляя над словами мавра, негодовала.

—    Луноликая! — бурчала она. — Изабелла, разве моё лицо напоминает полную луну?

Изабелла весело рассмеялась:

—    Это поэтическое выражение, Беатрис. На языке мавров это означает быть необыкновенно красивой.

Путь в Вальядолид лежал через долину Адахо. Было бы естественно остановиться и отдохнуть в Аревало. Но Аревало был одним из тех городов, которые отказались впустить короля, и его флаг больше не развевался над крепостью, которая так долго служила домом для Изабеллы, домом, где, погрузившись во мрак, жила её мать, домом, где Педро де Бобадилла всё ещё оставался комендантом. Вместо королевского штандарта над крепостью реяли флаги мятежных вельмож, бросая вызов Генриху Бессильному. Разводной мост был поднят. Не было слышно звуков приветственных фанфар. Вооружённые люди охраняли крепостной вал.

—    Мы могли бы бежать в крепость! — повернулась к Изабелле Беатрис. — Отец позволит нам войти.

Изабелла печально посмотрела на неё:

—      Ты же всё понимаешь.

—    Нет, отец не впустит нас, — согласилась Беатрис. — Даже если нам удастся вырваться из окружения идолопоклонников.

Стражник с пораненной щекой улыбнулся:

—    Сеньорита де Бобадилла, это одна из тех вещей, с которыми я не могу согласиться: мы вовсе не идолопоклонники, — и, обращаясь к Изабелле, добавил: — Я умоляю ваше высочество посоветовать луноликой даме не делать ничего поспешно. Настроение короля непредсказуемо! — Он кивнул в сторону Генриха, который, удерживая поводья, разговаривал с одним из своих придворных. Внезапно он бросился к вьючной лошади и из бархатной седельной сумки вытащил королевский шлем. — Будет очень опасно и глупо, если какой-то неожиданный поступок дамы вызовет вооружённое столкновение.

Пристально глядя в сторону крепости, король Генрих надел на голову шлем, снял его, вытер рукавом, снова надел на голову, затем опять снял и, разразившись слезами, велел подать носилки, в которых и находился всю оставшуюся часть дня.

Слышно было, как, садясь в носилки, он сказал:

—    Я испытал больше унижений, чем какой-либо король Кастилии испытывал прежде.

Никто не ответил, но ухмылки на лицах мавров даже Изабеллу заставили поморщиться.

Король был оскорблён, но ещё большее оскорбление ожидало его впереди — в Медине-дель-Кампо, на расстоянии едва ли дня езды от столицы.

Медина-дель-Кампо напоминала огромный серый камень на широком плато, составлявшем как бы сердцевину Старой Кастилии. «Старой» потому, что это была самая первая провинция, освобождённая от мавров в первые столетия завоеваний многолетнего крестового похода, который всё ещё не закончился. Никто, кроме коренных жителей, не смог бы полюбить этот продуваемый всеми ветрами, высушенный солнцем безлесый простор. Изабелла глубоко, всем сердцем любила его яростной любовью испанки. Голая местность днём отливала золотом под лучами солнца, зелёные деревья росли в долинах рек, на напоминающей степь равнине росла трава для овец, которые давали самую тонкую и мягкую шерсть в христианском мире, принося благосостояние городам. Упрямую землю здесь можно было заставить плодоносить только благодаря искусству крестьян, таких же упрямых, как сама земля.

Земля всегда была близка Изабелле, а ночью и звёзды тоже становились близкими. Драгоценные звёздочки разноцветными огоньками светились в кристальном воздухе, казалось, на расстоянии вытянутой руки. Так же близок был Бог, ибо земля и небо были так недалеко друг от друга в гористой части старой Кастилии!.. В долине стояла старая церковь, мимо которой проезжала кавалькада: изображение распятого Христа было снято и положено на землю на стёганые крестьянские одеяла. Голова мученика в терновом венце покоилась на пуховой подушке. Наивный, но очень трогательный акт доброты, который был так понятен Изабелле...

Ворота Медина-дель-Кампо были распахнуты, но эта открытость была знаком презрения и высокомерия и лишь подчёркивала отсутствие необходимости защищать себя. Армия самых знатных грандов королевства заняла город и растеклась длинным рядом палаток по окружающей равнине. Среди множества геральдических символов, которые реяли над палатками и свешивались из бойниц на стенах, были вымпелы архиепископа Каррилло, маркиза Виллены, брата Изабеллы, и — новый флаг — внушительный штандарт дона Фадрика де Хенрикеса, верховного адмирала Кастилии. Такова была мощь фракции, объединившейся против короля. Дон Фадрик был широко известной фигурой; он имел право разместить на своём щите не только крепости Кастилии и львов Леона, но и пурпурные полосы Арагона. Он не был коренным арагонцем, но его дочь вышла замуж за короля Арагона, и, таким образом, он стал дедом молодого принца Фердинанда, которому предстояло в будущем стать королём Арагона. Этот человек обладал огромной властью.

Король Генрих, находившийся в носилках, застонал. Без сомнения, мятежники потребуют от него отречения от трона. Он немедленно удалил стражников-мавров, приказав им незаметно держаться сзади. А затем стал уверять Изабеллу, что просил их обеспечить её защиту.

—    В свете враждебности твоих друзей, — сказал он, — я мог доверять только безграничной преданности моих мавров. Признайся, что они были внимательны и у них хорошие манеры.

—    Да, они пытались быть вежливыми, Генрих. Но мне они не нравятся: я не могу их понять. А если мои друзья настроены враждебно, то это не моя вина.

—    Разумеется, ты сразу же встретишься со своим братом. Я не знаю, каким образом до тебя дошли эти ужасные слухи о том, что королева пыталась отравить его.

Изабелла не стала рассказывать, каким образом она об этом узнала.

—    Разве моя маленькая Хуана способна на такое? Лживые, подлые языки. Не слушай их. Не покидай меня, Изабелла; ведь ты не испытываешь ко мне ненависти? Ты мне нужна. Изабелла! Вон те мятежники собираются заставить меня отречься. Я не уступлю свой трон. Никогда!

—    Я не присоединюсь к ним, если они этого потребуют.

—      Я — король, разве это не так?

—      Совершенно верно, Генрих.

—      Разве я не единственный король?

—      Король может быть только один.

—   Ты будешь на моей стороне, если они потребуют моего отречения?

—      Конечно.

—    Даже если они потребуют отречения в пользу твоего брата?

Изабелла нисколько не медлила с ответом:

—    Даже если они потребуют вашего отречения в пользу Альфонсо. Но вы уверены, что они хотят именно этого? Ведь переговоров ещё не было.

—    О, я не знаю. Не знаю. Но я уверен, что они хотят моего отречения. Чего же ещё? Переговоры будут, и таковы будут их условия. О Боже мой!

Изабелла без всяких помех встретилась с Альфонсо: ей не препятствовали. Король, к которому присоединилась королева Хуана, изо всех сил старался быть приветливым с принцем и принцессой. Изабелла пыталась понять, что же случилось в водоворотах политических течений, почему она вдруг сделалась такой важной персоной. А к её брату относились с таким почтением, что казалось, король именно он, а не Генрих. Сам Альфонсо был склонен считать своё тюремное заключение чем-то вроде шутки...

—    Королева была в таком отчаянии, когда узнала о мёртвом ребёнке. Но единственной жертвой стала бедная собака, Герцог.

—      Но ведь ты тоже мог стать жертвой!..

—    Ну, в любом случае, меня освободили благодаря Каррилло и дону Фадрику. Ты слышала последние новости?

—    Я знаю, что ты жив и в добром здравии. Остальное не имеет значения.

—    Завтра королю Генриху придётся испить горькую чашу: он подпишет документ, который лишит ла Белтранеху всех прав и восстановит меня в правах первоочередного наследника!

Дон Альфонсо расправил плечи: он выглядел очень гордым и уверенным в себе. Как быстро её маленький братец из Аревало вырос и превратился в мужчину!..

—    Если бы только наша бедная матушка могла бы понять эту прекрасную новость! Как она была бы счастлива!

—      Всегда старайся заботиться о ней, Альфонсо.

—      Так и будет, обещаю.

—      Это точно, что король подпишет соглашение?

Альфонсо рассмеялся:

—     У него нет выбора.

Король поставил свою подпись, и договор в Медине-дель-Кампо за несколько недель стал известен всей Европе. Никогда ещё ни один король не терпел такого унижения. Язык документа был резким; грехи, несправедливость и тирания расцвели за время его правления пышным цветом, как никогда прежде в Кастилии. Он окружил себя неверными; растратил общественное богатство; его суды не проводили законы в жизнь. «Нас заставляет проливать слёзы, — таков был язык документа, — тот факт, что ваше величество полностью подчиняется графу Ледесма, дону Белтрану де ла Гуэве». В договоре было записано, что дон Белтран должен быть немедленно лишён доступа ко двору и всех политических постов.