Уильям Нэйпир - Собирается буря Страница 16

Под его командованием и твердым взглядом его голубых глаз армия, казалось, вновь обретала прежнюю силу и дух, который утратила, вероятно, со времени катастрофы при Адрианополе в 378 году. Тогда недавно прибывшие орды готов, перебравшиеся через римскую границу под видом беженцев и иммигрантов, разбили легионы в клочья. От этого удара Римская империя не оправилась до сих пор. Прошли годы, военная подготовка оказалась неудовлетворительной, стычки с врагом носили прерывистый и нерешительный характер. Мир с варварами существовал, скорее, благодаря золоту, чем кровопролитной войне. Даже доспехи легионеров год от года становились все тоньше.

Аэций велел вновь оснастить имперские арсеналы хорошим оружием и приезжал туда без предупреждения и в любое время, желая проверить их работу. Если он находил кого-то, кто не был занят делом, то безжалостно наказывал. Полководец беспрестанно муштровал отряды и постоянно настраивал на битву с бесчисленными врагами. Армия становилась сильнее и более дисциплинированной. Как случается с военными, с каждым прошедшим годом они чувствовали себя по-новому, но были по-прежнему безмерно счастливы, ощущая растущую силу и мощь.

Однако полководец не всегда являлся ревностным традиционалистом. Когда приходило время наказать восставший город или племя, Аэций отказался от древнего римского обычая предавать смерти всех мужчин, женщин или детей того племени, всех коров и коз, всех собак и кошек. «Руины Карфагена, — лаконично изрекал он, — существовали до рождения Христа». Вместо этого просто довольствовался убийством мужчин, способных держать оружие, а из остальных делал рабов. Его сострадание к врагам империи стадо известно далеко за пределами Рима.

Аэция знали как немногословного человека, не являющегося сторонником жестких мер. В душе его бушевали глубокие страсти. Его долгом являлось служение Риму. Хотя, вероятно, была одна женщина…

Она была на три года старше полководца и дважды вдова. Придворным наблюдателям казалось очевидным, что Галлу привлекала в Аэции нечто большее, чем его слава военного и незыблемый авторитет, заслуженный за многие годы. О Галле и молодом талантливом военачальнике не ходило ни одной непристойной сплетни, но казалось забавным, насколько часто Галла чувствовала потребность позвать Аэция в свою личную консисторию и как многократно требовала его присутствия на императорских сборах.

Как они его тяготили!

При объявлении любого нового императорского указа всему суду нужно было подняться на ноги и провозгласить:

— Мы благодарим вас за этот закон!

И так — двадцать три раза.

А затем хором:

— Вы устранили неясности в императорской конституции!

И — еще двадцать три раза.

Далее:

— Пусть хранятся бесчисленные копии этого кодекса в правительственных ведомствах наших провинций!

Это повторялось тринадцать раз.

Аэций едва мог скрыть отвращение к подобному абсурду. Но, как всегда, он выполнял свой долг и повторял нужные заклинания вместе с остальными.

Как было замечено, на званых обедах Галла разговаривала и обменивалась шутками с Аэцием чаще, чем того требовала острая необходимость, иногда забывая об остальных гостях. Никого не удивляло, что она испытывала некие чувства по отношению к своему полководцу. Многие из женщин при дворе ощущали то же самое. В нем было редкое сочетание прямоты, мужества, приятной внешности, на которую суровые годы уже наложили отпечаток, естественного благородства и скрытой меланхолии. Аэций казался неотразимым. Как говорили, полководец словно родился не в свое время. Ему следовало бы появиться на свет в безжалостные и простые дни старой республики.

Каким было чувство Аэция по отношению к Галле, никто не мог сказать. Подобно многим людям, способным на глубокую страсть, он скрывал свои сильные переживания под маской формальности и холодности. Лишь слышалось, как они постоянно о чем-то спорят и обсуждают. Аэцию, конечно, нравилась компания Галлы больше, чем изнурительные ритуалы при дворе. Но меньше, чем военный лагерь и битва. Казалось невероятным, что он испытывает к ней еще какие-то чувства. Военачальник мог бы без особых сложностей жениться на Галле и стать следующим императором. Более амбициозный и менее принципиальный человек так бы и поступил, не обращая внимания на свою совесть. Но не Аэций. В глубине сердца он оставался преданным ей, но не более.

Со временем отношения стали сложнее. Было ли бы справедливо говорить о Галле, как об императрице, обижающейся на полководца за высокие моральные принципы и за игнорирование ее как женщины? Кто может это сказать? Их связь всегда казалась тесной, но не счастливой. Иногда они просто флиртовали друг с другом, иногда мучили и терзали, иногда даже превращались в лютых врагов.

Гонорий начал проявлять ревность к полководцу. Однажды Аэцию пришлось бежать из римского двора и переехать из Италии в приграничную область после того, как повсюду распространились слухи, что император замышляет его убить.

По возвращении стало ясно: привязанность императора к своей сестре переходит все границы. Придворные, мужчины и женщины, молодые и старые, друзья или родственники, но обычаю приветствовали друг друга поцелуем в губы. Но то, как Гонорий целовал сестру утром, днем, а чаще всего ночью, за столом, где пили и ели, выходило за рамки придворного этикета. Более того, он ласкал ее так, что все наблюдатели диву давались. Из-за сплетни разразился скандал, и те, кто был предан императрице, стали частично верить слухам. Летописец Олимпиодор говорит о «постоянных чувственных ласках и маленьких поцелуйчиках». Однажды Галла отпрянула в отвращении и смущении, и еще долго между братом и сестрой не стихали взаимные горькие разногласия.

Некоторые сплетницы и болтуньи нашептывали: она с готовностью отвечала на любовные потакания брата и разозлилась только тогда, когда вспыхнул скандал. По моему мнению, хотя такое нередко происходит среди членов правящих семей, я не верю в виновность Галлы. Она же не была рабыней своих желаний, никто не мог управлять ею.

Бедная женщина, ставшая предметом столь бдительного контроля почти в каждой ситуации, которую преподносила ей судьба в короткой, но бурной жизни, казалось, совсем запуталась. Ведь Гонорий был священным правителем империи. А если бы он, опьяненный вином и охваченный противозаконной страстью, действительно потребовал от Галлы провести ночь с ним?! Невозможно представить такое. Но отказать означало бы подвергнуться огромной опасности.

Такова одна версия: она не хотела видеть его, решившись бежать, как бежал сам Аэций из-за непредсказуемых сумасшедших выходок императора. Галла надеялась, что он забудет ее, новая страсть вскружит Гонорию голову и поселится в его сердце.

Так, одной безлунной ночью Галла взошла на корабль, направлявшийся из Равенны в Константинополь, со своим трехлетним сыном Валентинианом и маленькой Гонорией, которую держала на руках. В Сполето, который находится на другом конце Адриатики, к ним присоединилась небольшая группа солдат. На одном был отличительный ярко-красный плащ полководца.

— Как всегда, вовремя, Аэций, — заметила Галла, когда он поднимался на борт во главе своего отряда.

Аэций легко спрыгнул с трапа.

— Как всегда, для вас, ваше высочество.

Галла отвернулась в темноту и улыбнулась.

Глава 8

Новый Рим

Аэций и Галла вместе прибыли в Золотой Город — Константинополь.

Как рассказать об этой величественной метрополии, этом городе сияющих башен и золотых соборов, царственных монументов и гладких мраморных тротуаров? Он вольготно раскинулся в бухте Золотой Рог лицом к Босфору, став связующим звеном между двумя материками — Европой и Азией, словно вставшими на колени перед высокомерной столицей подобно данникам. После Рима Константинополь мне нравился больше всех остальных городов. Признаюсь, своей новизной и относительной чистотой возле залитого солнцем Мраморного моря Новый Рим порой затмевал Старый. Тот стал казаться кровавым и продажным, запятнанным долгими веками и темными человеческими желаниями.

В то время Константинополь считался миллионным городом, обладающим самой замечательной природной бухтой в мире. Основанный Константином Великим почти два столетия назад, он расположился на месте древнегреческого рыбного порта Византии, был объявлен новой столицей Римской империи. Его назвали в честь императора — Божьего помазанника. Константин никогда не слыл человеком ложной скромности.

Гордая новая столица стала городом фантастического богатства и монументальной архитектуры. Об изобилии ее морей ходили легенды. Говорили, стоило только закинуть сеть, как можно было вытащить крупную добычу. Со своими бесплатными больницами, находящимися на государственной службе докторами и учителями, денежными средствами, выделяемыми на общественные развлечения, улучшенной почтовой системой, процентами, налогами, таможней и акцизами, уличным освещением, политикой фиксирования цен и неистощимой одержимостью спортом, Константинополь и в самом деле являлся современным городом.