Эльвира Ватала - Великие любовницы Страница 16

История не очень распространяется на тему, были ли роды Евгении публичные или же, учитывая прогресс времени, уже, почитай, на дворе девятнадцатый век, ей позволили интимно рожать, потому как в таком деле, как рождение ребенка, интимность нужна. Об этом потом врачи вслух начали говорить. Каждому зверьку, даже самому маленькому, своя норка нужна, а тут выставили на публичное обозрение лоно королевы, а все из-за боязни, что не дай бог не королевского происхождения отпрыск в монаршью династию затешется. Ну, скажем, бесплодной королева ходит, трон хиреет, и чтобы общественное мнение успокоить и до особых волнений не доводить, возьмут и сунут в постель рожающей королевы какого-нибудь новорожденного сынка крестьянской молочницы и во всеуслышание объявляют его наследником.

До сих пор то тут, то там появляются печатные сплетни о рождении Кенигундой, женой короля Иосифа II, мистифицированного ребеночка. Она, не рожавшая ни разу в течение долгого времени, возмущала народ. За государство ему, народу, было обидно, наследника на троне нет, пора королеве в монастырь грехи свои бесплодные замаливать. Как вдруг глядь, с брюхом королева ходит. И растет он у нее «не по дням, а по часам». Что ни неделя, то больше, как ему и полагается. Потом окажется, что она подкладывала разные подушечки, увеличивая их объем. Пришло, значит, время родов. Народ с подоконника глазеет, ну там торговки базарные, все честь по чести, все как полагается, министры у ложа королевы топчутся, ее предродовые схватки своим топтанием сопровождая. Врач на какое-то совсем короткое время закрыл простынкой обнаженное тело королевы и провозгласил: «Сын!» «Ура», — закричал народ и чуть ли не качать королеву собрался, заулыбались министры, заскрипели перья писцов, историческое событие в дворцовые книги записывая, забегали дипломаты, в свои страны великую новость миру сообщая. А потом оказалось, что ребеночек-то… не того, не рожденный, а подсунутый! И как это возможно при публичных-то родах? Интересно, дорогой читатель! А вот и возможно, и не только «голь на выдумку хитра», короли тоже ох как на нее горазды! В обыкновенную грелку, обычно наполненную тлеющими углями для разогрева королевской постели, положили новорожденного младенца мужского пола, и фокус проще пареной репы оказался. В соответствующий момент дорого подкупленный врач, подобно цирковому иллюзионисту Кио, накрыл простынкой королеву и через мгновение вместо тихого кролика вытащил кричащего младенца. Но поскольку, дорогой читатель, эти неприятные для королевской чести слухи просочились в народ, заставив историков безрезультатно столетиями докапываться до истины, во избежание подобных недоразумений, было приказано королевам во время родов простынками не прикрываться.

Австралийская королева Констанция мировой рекорд в публичных родах побила. А если бы в то время существовали рекорды Гиннеса на разные чудачества, то и тут бы она пальму первенства взяла. Она, в возрасте пятидесяти двух лет, вздумала рожать публично, на огромной площади. Конечно, согласитесь, дорогой читатель, что возраст и для нашего времени почтенный, и для родов никак не подходящий, а раньше, когда во времена Бальзака тридцатипятилетняя женщина уже старухой считалась, и вовсе невозможный. И королева Констанция, во избежание исторических недоумений, а также чтобы ни у одного нищего, ни у одного бродяги сомнений в законном происхождении сыночка не осталось, приказала близ Палермо на огромном поле выстроить павильон, поставить посередине кровать, и народ с таким же вниманием, как чернь на бои гладиаторов во времена Нерона, наблюдал за всеми гинекологическими перипетиями родов.

Ну ладно, здесь хоть и большое чудачество, но все-таки роды были настоящими. А что вы скажете о тех королевах, у которых на нервной там или еще какой истеричной почве живот реально в размерах все девять месяцев увеличивается, грудь молозивом наполняется, а когда придет время рожать, оказывается, что беременности и не было никогда. А ведь так случилось с нашей Александрой Федоровной и английской Марией Тюдор. Александра Федоровна от настойчивого желания иметь наследника впала в какое-то состояние маниакальности и девять месяцев ходила с «беременным животом». Швеи не успевали ей платья в ширину увеличивать. И вот, когда народ ждал пальбу пушек с Петропавловской крепости и дождаться не мог, и врач настоял, чтобы царица все-таки дала осмотреть себя, оказалось, что у нее беременности нет и в помине.

И точно такое же явление произошло с Марией Медичи. Это свыше сорокалетняя жестокая, вредная и уродливая королева как кошка влюбилась в своего супруга испанского короля Филиппа II, вспомните, это у него две жены от родов умрут. И Мария Тюдор непременно хотела супруга вознаградить ребенком. И что же? С большим усилием, конечно, но забеременела. Радуется вовсю, люльку безумно роскошную у лучшего дворцового мастера заказывает, служанки пеленки вышивают, кружевца и монограммы вышивают, а тут врач, уставший от бесплодного ожидания предродовых схваток, настоял на осмотре и… Ее мнимая беременность — это водянка и рак живота.

Вот ведь как иногда грустно было и с родами, и с беременностями королев. Ну, наша Анна Австрийская не исключение в данном случае. И хотя многие до сих пор не верят в отцовство Людовика XIII в производстве двух королевских отпрысков Людовика XIV и Филиппа Орлеанского, ни один из них не усомнился в огромной трудности ее первых родов, поскольку это было записано в дворцовых хрониках: «Анну уложили в специальную постель с подставками для ног и перилами у изголовья. В этой постели рожала Мария Медичи. Занавески были раздвинуты, чтобы все могли видеть королеву. Комната начала заполняться людьми. Восемь стульев, покрытых золотой тканью, поставили возле стен для самых знатных дам Франции и прислужниц королевы. Они уселись на них, следя в ожидании за Анной. Все свободное место было заполнено священниками и знатью, имеющей право присутствовать при родах. И когда Анна в муках открывала глаза, комната казалась просто морем лиц, тянувшихся к ней, глазеющих, болтающих, поглощающих воздух, которого и так ей не хватало»[25].

И случилось это в 1638 году. Так рождался великий Король-Солнце Людовик XIV.

Альковы, проклятые римским папой

 у, это, конечно, страшно! Угроза отлучения римским папой целых королевств из-за любовниц королей — очень даже действенным методом оказывалась. Папы, так сказать, здесь выступали в защиту нравственности, хотя сами часто давали примеры такой неудержимой безнравственности, что история их давно записала в разряд развратных пап, как это было со знаменитым жестоким и разнузданным Александром VI Борджиа, злодеяния и разврат, которого занимают целые тома, к вящему неудовольствию католического костела, не желающего признавать порочность священных особ.

Однако не об Александре Борджиа здесь речь, а о великой куртизанке Бертраде, поймавшей в любовные сети самого французского короля Филиппа I и заставившей страдать от папского отлучения весь французский народ. А случилось это, дорогой читатель, в двенадцатом веке. Римский папа, Урбан II, вынес свой вердикт — отлучить Францию от Римского костела, ибо король со своей законной женой Бертой жить не захотел, не нравилась она уже королю, а папа такой откровенный разврат позволить не мог. Он бы, конечно, сквозь пальцы смотрел, если бы король свои любовные делишки так не афишировал. Ну влюбился в некую Бертраду, ну взял ее у мужа — ничего страшного. Пример древней Римской империи в этом отношении показателен. Там императоры чуть какая чужая жена им понравится, они ее У мужа — хап и забирают себе. Калигула таким манером две жены взял, и Нерон тоже около трех так присвоил. Но здесь ведь совсем другое. Здесь законную, папой одобренную жену выгоняют, а на ее место помещают любовницу. И вот Бертрада, ни чести ни совести не имея, живет с королем открыто, как супруга, и уже чуть ли не законной королевой выступает, демонстрируя публике свою красоту и порочность.

Неизвестно почему, но все мужчины поголовно влюблялись в эту самую Бертраду. Ну прямо как взглянет она на кого, того холодный пот и стрелы амура одновременно прошибают. Уж на что супруг этой самой Бертрады — человек в женском деле искушенный, имея четырех жен за собой, из которых одна только своей смертью умерла, остальных он сам выгнал, как увидел Бертраду — все, не устоял против ее прелестей. Едва только взглянула эта женщина на вельможу Фулька (так его звали), как он сразу свою последнюю жену, как говорится, «побоку», а сам уже неземной любовью к Бертраде пылает и несметные богатства ей предлагает, потому как действительно был очень богатый. И заметьте, любовь его не на какое-то там короткое время, пока страсть свою не насытит, а на всю оставшуюся несчастливую жизнь. Почему несчастливую? А какое счастье в том, если жена тебе вечно изменяет, а ты делай вид, что об этих изменах даже не догадываешься, желаемое выдавая за действительное.