Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век Страница 16

Княгиня подняла свои заплаканные глаза на Всеволода Юрьевича и чуть дрожащим голосом попросила:

— Береги себя, государь, а я Господа нашего молить буду о здравии твоем, чтобы ниспослал победу тебе и дружине твоей. О малом прошу: шли весточки мне, не то изведет тоска-кручинушка.

Всеволод Юрьевич удивленно вскинул брови, вспомнил, что и Марьюшка, век праху ее, провожая его в поход, всегда говорила те же слова. Обняв на прощание Владимира и Святослава, сердито глядящих на отца, не захотевшего их взять с собой, великий князь не спеша направился к воротам и только за ними сел в седло подведенной ему лошади.

Зима выдалась теплой, слякотной. Лед на реках то станет, то вода верхом пойдет. Ждали крещенских морозов, а они обернулись дождем с мокрым снегом.

«Надо ждать напастей всяческих: пожара либо моровой болезни», — скрипели старухи, накликая беду. Но беда минула землю владимирскую. К концу зимы великий князь наконец-то настиг войско Глебовичей, окружил его и разбил, а самих князей, Кир Михаила и Изяслава, заковав в цепи, отправил в город Петров, что близ Ярославля, где до того томились в неволе князья рязанские. Во Владимир Всеволод Юрьевич вернулся больным, уставшим и раздраженным.

Первым приехал поздравить отца с победой Юрий. Правда, его влекло в стольный град не только желание услышать рассказ о походе, но и повидать Дубраву. В сокольничем же доме свою ладу он не нашел. По словам Романа, Федор Афанасьевич увез ее в Ростов, а куда далее — ему неведомо. Огорчил Юрия и великий князь. Не радостным встретил он победителя Глебовичей, а содрогающимся от кашля, изхудавшим и очень озабоченным.

На вопрос, что тревожит великого князя, Всеволод Юрьевич, усадив сына напротив, пояснил:

— Победить врага — еще не главное. Надо суметь удержать мир. Спокойствие земли нашей не в покорности Рязани или Великого Новугорода, а в покорности Южной Руси. Даже, может, и не в покорности, а в спокойствии. Замятня среди князей. Великий стол киевский спокойно спать не дает многим. Ноне там сидит Рюрик и правит землей киевской крепко. Но черниговский князь спит и видит себя на великокняжеском престоле.

— Неужто походом пойдем в Южную Русь? — не утерпел с вопросом Юрий.

— Какой ты нетерпеливый! — улыбнулся Всеволод Юрьевич, радуясь горячности сына. — Задумал я не воевать, а помириться с Ольговичами.

— Как же так?! — удивленно воскликнул Юрий. — Они обидчики наши! Чермный изгнал из Переяславля Южного Ярослава и посадил там своего сына, а Рюрик!.. Он же объявил наши днепровские городки своими!

— Все так. И Чермный враг нам, и Рюрик, хотя и посажен на великокняжеский стол с моего слова, но и он нам не друг. А городки-то наши днепровские уже не во власти Рюрика, их Всеволод Чермный под себя подмял. Городки те нам ноне в тягость, не о них забота. Ибо прирастать земля володимирская будет не на юг, много кровавой сумятицы там, а на восток. Мордва, булгары… Чтобы пойти на них, надо крепким наше порубежье держать. Вот почему я надумал замириться с Ольговичами. И тому самое время. Лучшего же мира, чем скрепленного брачными узами, я не знаю, потому-то и поведал тебе о замыслах своих. У князя черниговского дочка на выданье. Ее-то я и выбрал тебе в жены.

— Как в жены? — вскочил, негодуя, Юрий. — Зачем? Я ее не видел, может, она мне не глянется.

— Эка невидаль — «не глянется». Не о красоте девичьей печься надо, о земле володимирской, о славе ее, — грозно сверкнул глазами князь.

— Прости, государь, — склонил голову Юрий, — что не принял воли твоей как должно. Прости, что, не спросив разрешения твоего, дал слово в жены взять девушку, что люба сердцу моему.

— Ведома мне та девица, — прервал Юрия великий князь. — Девка простого звания, сирота из Рязани. То, что тешит она тебя по ночам, в том особой беды не вижу. Ты — мой сын и волен взять любую, которая глянется. Но она тебе не ровня. Забудь о ней. Ты женишься на дочери князя черниговского! Я так решил!

Словно камень огромный лег на плечи Юрия. Воле отца он противиться не мог, но и забыть Дубраву был не в силах. В смятении и страшном отчаянии покидал он Владимир. Утешало лишь то, что князь черниговский может и не согласиться на заключение брака, и тогда свадьбе не бывать.

Поцеловав Любашу в лоб и сказав на прощание «Спи с богом», Всеволод Юрьевич вышел из опочивальни. Страдая от болезни, он проводил ночь без жены в спаленке поменьше. В той же спаленке коротал ночь и дед Пантелей, смиряя приступы кашля и жар в теле великого князя, отпаивая его настоями на лесных травах, растирая грудь и ноги медвежьим салом. Дед с каждым днем все больше мрачнел, кряхтел и поругивал князя, не слушавшего его:

— Вот неугомонный! Тебе лежать надобно, силу поберечь!.. Хворобу твою тишиной и покоем смирить можно, а ты все мечешься.

Но Всеволоду Юрьевичу лежать было в тягость. Задумал он дел множество, жаль, поделиться о делах тех было не с кем. Константин засел в Ростове и не желал наведываться во Владимир, проводя время в молитвах, за книгами да в кругу своих близких: сыновей Василька, Всеволода и жены Агафьи. Понимал Всеволод и то, что придерживают Константина ростовские бояре, стремясь оградить князя своего от влияния отца, но не ворошил этого змеиного клубка до времени. Можно было призвать в стольный град Юрия, да тот уехал в Суздаль в большой печали и обиде на великого князя.

«Норовист, что жеребец молодой. Как бы дров не наломал со своей любовью», — подумал князь о сыне, его увлечении простолюдинкой и, призвав Кузьму Ратьшича, приказал:

— Немало ты порадел для меня, воевода, сослужи еще одну службу. Только знать о том никто не должен.

Кузьма понимающе кивнул.

— Ты у купца, что в соколичем доме живет, видел девчонку-приживалку?

— Видел, государь. Чернявенькая такая.

— Она. Так вот: найдешь ту девку и отведешь в монастырь. Да не в Благовещенский, а подале. Коли воспротивится девка воле моей, то убьешь. И чтобы никто об этом не узнал. Понял ли?

— Как же не понять?! Все исполню, государь.

Помолчав, великий князь продолжил:

— Еще у меня к тебе дело: задумал я булгар воевать. Ты уже бывал в их землях, да мало прошел. Мне же нужно о народе том знать все: их города, как укреплены, сколь воинов супротив нас могут выставить, многолюдны ли их земли, чем богаты, с кем во вражде, с кем торг ведут? Для того чтобы прознать про все это, собери мужиков с полусотни: крепких, разумных, глазастых, кои уже в деле не раз бывали, с тобой на булгар ходили. Дадим мы им товару всякого вдосталь, и пусть купцами в землю булгарскую идут. А поставлю я над ними за старшого Романа.

— Не молод ли? — засомневался в выборе князя Кузьма Ратьшич.

— Молод, да разумен, смел и осторожен. Я давненько за ним приглядываю, именно он для такого дела мне нужен. Да и отец его, поди, одного сына-то в такую даль не отпустит, с ним пойдет, а мне того и нужно. Ступай, воевода. Да пусть ко мне придет епископ Иоанн.

Кузьма удивленно вскинул брови, на что Всеволод рассмеялся:

— Зови, зови. Не отпевать, рано мне еще во сыру землю.

Епископ Иоанн пришел в княжеский терем незамедлительно и пробыл в хоромах до глубокой ночи, а поутру за ворота города четверка лошадей вынесла возок епископа. Кто сидел в том возке, воротная стража не разглядела, но, судя по тому, что возок сопровождала сотня княжеских гридей, посланец был знатного рода.

3

К концу марта по приглашению великого князя во Владимир приехал митрополит Матфей. Колокольным перезвоном встречал стольный город главу русского духовенства, недавно поставленного Константинополем в Киев. Матфей, не ожидав такого приема, а встречать его вышли все владимирцы, сам великий князь приветствовал его у Золотых ворот, был растроган, светился счастьем и благодушием. Всеволод Юрьевич поселил Матфея у себя в княжеском тереме, двор которого и днем и ночью гудел от заполнившего его народа, пришедшего получить благословение митрополита. Тот выходил к народу по нескольку раз в день, осеняя склоненные головы крестным знамением.

Владимирцы, уже видевшие митрополита Матфея, с восторгом рассказывали о нем:

— А митрополит киевский благодатен, телом дороден, черноволос, голосом зычен, лицом добр. Простого люда не чурается и до руки допускает каждого.

Немало времени Матфей проводил в молениях и в беседах с великим князем. На роль миротворца он согласился с величайшей радостью и сделал для этого немало. Уже через неделю Матфей отбыл в Киев, а затем в Чернигов, где встретился с князем Рюриком и князем Всеволодом Чермным. От них он опять уехал во Владимир, а затем опять вернулся в Киев. Условия мира обговаривались долго. Но митрополит Матфей умело сглаживал острые углы, устранял возникающие противоречия и в конце концов добился всеобщего соглашения. Всеволод Чермный, отдав Чернигов Рюрику, сел законно и, к своему величайшему удовольствию, на киевский стол, Переяславль и пять городков днепровских он возвратил князю владимирскому, о чем были составлены грамоты. Но мир решено было закрепить не только клятвами и целованием креста, но и свадебными узами детей великих князей: Юрия и Агафьи. За невестой Всеволод Юрьевич отрядил в Киев богатое посольство во главе со своим старшим сыном Константином. Тот взял в дальнюю дорогу все свое семейство: жену и двух малолетних сыновей.