Уго Фонте - Дегустатор Страница 16

— Он очень щедр, — заметил я. — Боюсь, он что-то затевает.

— Для Федерико это капля в море, — возразил мне Томмазо. — Он просто счастлив, что может избавиться от них.

Над горами пронеслась первая зимняя гроза. Она вырвала с корнем деревья, изменила русла рек и утопила уйму животных. Промокшие голодные крестьяне наводнили Корсоли, осаждая приюты и церкви, поскольку больница была уже забита метавшимися в жару людьми. Potta! Мы никак не могли согреться. От костров не было никакого проку, поскольку казалось, что отсырел сам воздух. По комнатам гулял ветер, градины размером с кулак били в окна. Дождь лил через дырки в крыше, и Федерико послал слуг ее починить. Один из них погиб от удара молнии.

Через три дня двор был по колено в грязи. Федерико не мог ни охотиться, ни сражаться в поединках. Его мучила подагра, и он проклинал все на свете. Бернардо сказал, что, судя по расположению звезд, дождь прекратится спустя двое суток, на Ognissanti (День всех святых), и если Эмилия именно тогда отправится в дорогу, то благополучно доберется до дома.

— Герцог наверняка устроит прощальный ужин, — сказал я Агнес. — Скорей бы они уехали! Я жду не дождусь.

Мы стояли во дворе, глядя на холмы, где горели призрачные костры. Парад в честь Ognissanti отменили из-за дождя.

Агнес взяла мою руку и положила себе на живот.

— У меня будет ребенок, — сказала она.

— Ребенок! Боже милостивый, какая радость!

Я прижал Агнес к себе, поцеловал ее маленький, как пуговка, носик, и грустные серые-глаза, и широкий рот.

Она отодвинулась от меня и кивком показала на башню, откуда Джованни наблюдал за нами из окна.

— Почему ты так боишься его? — спросил я.

Агнес пожала плечами.

— Потому что он горбун?

Она снова пожала плечами и зарылась лицом в мое плечо.

— Он обычный человек. Карлик. Плюнь на него, он завтра уедет. — Чтобы показать ей, что мне на него плевать, я показал Джованни фигу и крикнул: — Я буду отцом! — Я снова поцеловал Агнес. — Надо сказать Миранде. Скоро об этом узнает весь мир!

Я бросился в замок. Мимо меня из кухни скользнула какая-то фигура. Я был слишком счастлив и не обратил на нее внимания. Мне надо было спросить у Чекки, не может ли он выделить нам с Агнес отдельную комнату, и попросить у Федерико другую должность. И только тут до меня дошло, что человек, вышедший из кухни, был Алессандро, советник Пии. Но он же должен сидеть в башне вместе с Джованни!.. Меня обуял такой страх, что я забыл, какую новость собирался сообщить Миранде.

Бернардо ошибся. В День всех святых по-прежнему шел ливень, однако решение было принято, и Пия с детьми хотела поскорее уехать из замка, пока Федерико не передумал. Все утро слуги грузили сундуки Эмилии и Джованни в коляски и на лошадей. Солдаты точили сабли и украшали коней флажками. В полдень Джованни, Пию, Эмилию и их придворных, бледных, однако гордых на вид, вывели из башни. Агнес таки заразила меня своими страхами, поэтому я попросил ее не выходить из прачечной, пока они не уедут.

— Теперь, когда у нас будет ребенок, ты должна быть еще осторожнее.

Она улыбнулась и поцеловала меня, а остальные девушки закричали, что я буду хорошим отцом, поскольку действительно люблю ее. Я поискал Томмазо, но увидел его, только когда входил в зал. Он прошел мимо меня и еле слышно шепнул:

— Яд!

Глава 14

Правда, мы чувствуем себя более живыми, когда нам грозит смертельная опасность? Все наши ощущения — зрение, слух, осязание, обоняние — обострены до крайности. Нервы на пределе. Мы не видим ничего, кроме самого главного, остальное отпадает, как хорошо прожаренное мясо от кости. Во рту у меня стало сухо, под мышками — влажно. Да, я испытал амулеты, проделал опыты с ядами, подружился с соглядатаями, но был тем не менее беспомощен, как крыса в зубах у собаки. Можно было, конечно, поделиться опасениями с Федерико, однако поскольку он сказал, что в следующий раз, когда я заподозрю что-то неладное, мне придется попробовать все блюда, я не стал к нему обращаться. Желудок у меня свело. В горле застрял комок. Сердце колотилось как бешеное. Я еле дышал!

Федерико сел рядом с Бьянкой во главе стола. Эмилия, Джованни, Пия и ее советники, все в дорожной одежде, уселись по другую сторону. Сначала — в честь усопших — подали суп из белой фасоли, заправленный, как это принято в Тоскане, оливковым маслом. Затем Кристофоро поставил перед герцогом поднос с каплунами. Федерико протянул их мне и сунул язык Бьянке в ухо. Я посмотрел вслед Кристофоро, выходящему из зала. Зоб у него был, как всегда, розоватый. Стало быть, повар ничем не взволнован. Блюдо выглядело аппетитно, а пахло еще лучше. Кристофоро сдобрил его маслом больше обычного. Вот оно! Масло замаскирует яд. Я понюхал поднос. Неужели каплун отравлен? Я повернул поднос и принюхался снова. Голос Федерико долетел ко мне, как в тумане:

— Что-то не так?

— Нет, ваша светлость.

Хотя я сам придумал байку про то, что кость единорога расколется надвое, если еда будет отравлена, как же я хотел сейчас, чтобы это было правдой! Вонзая зубы в каплуна, я воззвал к Богу Отцу, Иисусу Христу, Мадонне и всем святым. Потом я попробовал птицу на вкус. Спасибо тебе, Господи! Я уже говорил, что утратил вкус к яствам, и это чистая правда, однако стоило мне попробовать первый кусочек, как давно утраченное наслаждение разлилось по всем жилкам.

Мясо таяло — да-да, таяло! — у меня на языке. Идеально поджаренное на оливковом масле с капелькой горчицы, добавленной Кристофоро. Сочетание было столь неожиданным, что мои вкусовые бугорки не выдержали. Я замер, ожидая, что яд вот-вот обожжет мне нёбо. Но все было нормально. Я протянул поднос Федерико. Герцог взял в руку кусок грудинки и разделил его с Бьянкой. Эмилия с негодованием отвернулась. Я смотрел, как Джованни, Эмилия и Пия пробуют каплунов. Может, я ослышался? Или же Томмазо решил посмеяться надо мной?

Я вышел из зала, решив разыскать подлеца. Ни в коридорах, ни на кухне его не было. Гремел гром, ливень становился все сильнее. Неудивительно, что этот проклятый Сократ произнес тост! Он знал, что ему дали отравленный кубок. Но я не мог пойти к Кристофоро и сказать: «Ты, трус несчастный! Скажи мне, какое блюдо ты отравил, или я оторву тебе яйца, зажарю их в масле и втолкну тебе в глотку! Да, кстати… Ты положил туда болиголов или мышьяк?»

— Пора идти! — послышался чей-то голос. — Сейчас подадут второе блюдо.

На второе подали зобную и поджелудочную телячью железу с баклажанным соусом, суп из капусты, любимые колбаски Федерико и фаршированного гуся по-ломбардски, посыпанного толченым миндалем, тертым сыром, сахаром и корицей. Очень аппетитно выглядела также гусиная печенка, вымоченная в вине и сдобренная медом.

— М-м-м! — простонал Федерико и, протянув мне поднос, приказал: — Скорее!

Руки у меня тряслись, как с похмелья. Я попробовал кусочек мяса, ложку супа из капусты и откусил кусочек колбасы. Ничего особенного. Значит, гусь! Ну конечно, гусь! Федерико любил гусятину, это знали все. Я снова глянул на Эмилию с Пией. Обычно они вели себя за столом громко и шумно, но сейчас притихли, явно не желая привлекать к себе внимание.

Гуся поставили перед Федерико. В наступившей тишине раздавалось лишь чавканье гостей да шум дождя, барабанившего по окнам. Джованни почти ничего не сл. Над горами громыхнул гром.

— Еще вина! — крикнул Федерико, вытирая рот рукавом.

Я боялся, что, если он велит мне попробовать остальные блюда, я умру от страха. Откусив кусочек гуся, я сунул его под язык, готовый выплюнуть при малейшем подозрении. Когда я протянул поднос Федерико, он даже не взглянул на меня. Бьянка жадно поглощала то, что было у нее на подносе.

Я вдруг подумал, что если умру, то никогда больше не увижу Миранду. Мне необходимо было увидеть ее прямо сейчас, и, поглощенный этой мыслью, я перебил Федерико.

— Досточтимый герцог! — воскликнул я, показав жестом, что вот-вот описаюсь.

— Нет, — заявил Федерико и громко рыгнул. — Погоди до десерта.

Кристофоро сам внес в зал поднос с пирожными. И тут я понял: это десерт! Идеальное блюдо для того, чтобы подсыпать яд! Все знали, что Федерико любит сласти больше, чем гусей и каплунов вместе взятых. Каждому из присутствующих подали пирожные, испеченные в виде бобов и маленьких скелетиков из миндальных орехов и сахара.

— Ossi da morte! [34] — улыбнулся Федерико. И протянул мне поднос. — Живо! — сказал он, нетерпеливо облизывая слюну с жирных губ.

Сверкнула молния. Снова громыхнул гром, Нерон залаял.

Я взял пирожное. Интересно придумал этот горбун! Скелетики… Я решил, что голову есть не буду, потому что головы любит Федерико — и любой, кто хоть немного пожил во дворце, как Алессандро, например, это знал и вполне мог положить туда яд. Я поднес ко рту крохотную ступню. И вдруг увидел, как с другой стороны зала на меня уставился Томмазо. Лицо его застыло, словно маска. Я понюхал фигурку, не в силах заставить себя открыть рот.