Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси - Александр Ильич Антонов Страница 16

— Разорили Византийскую церковь магометане, худо она живёт. Ни свечей на богослужение, ни вина на причастие. Иеремия как узрел Софию в древнем Киеве, так и прослезился. Нам бы, говорит, такой храм. А идёт патриарх в Москву. Что в Смоленск привело, сам скажет, если примет вас.

Не всё выложил Сильвестр дьяку и приставу. Не рассказал, как ждал Николая в Боровске да горевал. И ждать бы не надо. Знал же. Ан нет, так судьбой определено было: ждать. Из Боровска шёл один: за двадцать пять дён до Корсуни управился. Неказистый-то конь золотым оказался, устали не знал.

В Царьград из Корсуни морем пошёл. Оттуда к турецкой державе всё лето суда ходят. Вот и приткнулся к одному киевскому купцу. Вышли двумя судёнышками. И всё бы хорошо, да буря навалилась близ берегов болгарской земли. Раскидала судёнышки, какое куда — неведомо. Вскоре то судно, на котором Сильвестр и дочь купца Катерина плыли, пришло в Царьград. А второго нет и нет. День ждут, другой, третий, неделю, другую... Все глаза просмотрели, каждое судно встречали, спрашивали. Пропал отец Катерины.

Сильвестр пытался утешать девушку. Да как утешишь, если кроме отца — ни души на белом свете. Мать-то в полон крымский хан Гирей увёл из Путивля во время своего набега. А было Кате в ту пору всего три годочка. С той поры, вот уже пятнадцать лет, она не расставалась с отцом во всех его ближних и дальних торговых путешествиях.

В Царьграде Сильвестр не бросил Катерину. Помог ей товаром распорядиться-продать, судёнышко тоже продал. А потом ушёл с нею к патриарху на подворье. Там они и жили с Катериной, пока патриарх не собрался в дальнее путешествие в Московию, где он надеялся найти помощь, дабы поправить дела своего патриаршества.

Сильвестр возвращался в свите патриарха, а была она немалая — двадцать семь человек. В Корсуни Сильвестр выкупил коня, прикупил крытый возок и покатил далее вместе с Катериной, к которой за прошедшее время крепко прикипел сердцем.

Катерина не только рыжими волосами была похожа на Сильвестра, но и статью, и глаза будто у близнецов — зелёные. Но то всё было не главное. Катерина, как вскоре узнал Сильвестр, тоже ведовством баловалась. Да травами-кореньями лечила. И присушить могла. И на тот свет отправить. Да знал об этом лишь он. Для всех Сильвестр и Катерина братом и сестрой казались. И они всем так говорили, правда, иногда Сильвестр её жёнкой называл, как жизнь заставляла. На самом-то деле давно, ещё в Царьграде, они познали близость. И считал Сильвестр Катерину Богом данной ему женой.

— А ещё скажу, что патриарх Иеремия сидит на престоле и первосвятитель главный среди всех других христианских святителей. Вот и спешите к нему, с чем приехали, — закончил рассказ Сильвестр.

— Мы сей миг. А ты без нашего ведома оный двор не покидай. В Москву с нами пойдёшь.

— Пошто так?

— Нам знать, — ответил дьяк. — Как ты есть утеклец. Год тебя ждали.

Сильвестр подумал, что избавиться ему от шпыней труда нет, да не хотел пока испытывать судьбу. Всё равно она вела в Москву. Одного боялся, что приставать к Катерине будут. Да так оно и случилось, как покатили к Москве.

— Неугасимый свет от неё течёт, — облизывая губы, шептал приставу дьяк при виде Катерины.

А поскольку и пристав был покорен красотой Катерины, то они при каждом удобное случае лезли в Сильвестров возок, лупили на неё глаза. Сильвестр и Катерина их уже терпеть не могли. И решила Катерина над ними пошутить.

С утра и до полудни шёл дождь. Да буйный. Лесная дорога близ Можайска и без того была грязной, тут и вовсе её развезло. Дьяк в возке рядом с Сильвестром сидит, побывальщину рассказывает. Да приспичило, выбираться из возка стал. За что-то зацепился кафтаном, только Катерине ведомо, опрокинулся и задом плюхнулся в лужу. А в той луже грязи до колен, пни, сучья. Дьяк не встанет. Пристав на помощь прибежал, руки протягивает. Не дотянется. На корягу встал. А коряга под ним, как живая, вывернулась. И пристав к дьяку полетел. И не встанут оба. И нитки на них уже сухой нет.

Катерина смеётся на весь лес. Сильвестр только головой покачал и выпрыгнул из возка, на помощь поспешил. Он лишь руку протянул, а дьяк уже встал. Приставу подал руку. И тот, как мальчишка, тут же на ноги поднялся. И лужа вроде бы под ними стала мельче, и коряг, пней не видно. Подхватились дьяк и пристав бежать к своему возку, забились в него да больше и не появлялись возле Катерины. Обиду затаили на неё, посчитаться задумали, как в Москву приедут.

Катерина и Сильвестр от Можайска едут без тревог. Конь сам идёт, управлять не надо. Катерина вроде бы задремала. Сильвестр смотрит на неё, душу разглядывает. И высветил в ней силу над человеком, над всем живым необыкновенную. Она-то по молодости и не осознавала её. Ан мощна была сия сила духовная. Власть у Катерины была такая, что судьбы людские раскрывались перед нею как книги. Сильвестр тоже ощущал силу немалую, да понял, что уступает Катерине. Оторопь взяла мужика, забеспокоился. «Да ведь она и беды наделает нерасчётливо».

— Не беспокойся, любый, не наделаю, — говорит Катерина и улыбается. Притянула Сильвестра к себе, губы нашла, целует жадно.

...Вот и Москва с пригорья от села Кунцево показалась. Маковки соборов, церквей наближаются, растут. А из села Доргомилова первопрестольная и совсем как на ладони высветилась.

Катерина в Москве не бывала, в диковинку ей столица. Да боится она незнакомого города. Ну как и впрямь ведовство-то шилом из мешка будет торчать. Да и дьяк с приставом пугают. Догадались, поди, кого в Москву тянут.

И шепчет Катерина Сильвестру: «Любый, освободиться надо от шишей». Сильвестр соглашается. Вроде бы и не ответил, а она поняла: «И то, загостевались с ними». Катерина торбу дорожную раскрыла, распашницу цветастую достала, шаль ромейскую. На глазах у Сильвестра в цыганку превратилась. Он тоже сменил свой облик. На голову шлык натянул, поверх кутневого кафтана ферязь надел.

Впереди Смоленская застава вот-вот покажется, дорога прямо к Кремлю, а направо — в Донской монастырь. Сильвестр на обочину дороги съехал, коня остановил на развилке, из возка выбрался. Дьяк с приставом подъехали. Дьяк спрашивает:

— Кто такой? Что надобно?

— Чужеземцы мы, из румынской земли, — отвечает Сильвестр. — Странствуем.

Смотрят дьяк