Житие и бытие - Игорь Аркадьевич Родинков Страница 16

Корнилов опять глубоко задумался, он уже не был так непреклонен и уверен в движении на Кубань.

— Хорошо, я еще раз взвешу все мнения, оценю обстановку и приму окончательное решение завтра. Вам, генерал Попов, я пришлю вестового, — закончил совещание командующий.

Попов с Сидориным, звеня шпорами, вышли на крыльцо, где им подали лошадей. Один из офицеров сопровождения подошел к Сидорину и шепотом спросил:

— Ну что, господин полковник?

— Неплохо, Изварин, — с бодростью в голосе ответил Сидорин. — Наш отказался идти на Кубань.

К Изварину подошел офицер из конвоя и спросил:

— Какие известия, есаул?

— Все чудно, сотник, — ответил тот. — Мы не пойдем с кадетами. Донское казачество не должно упустить свой исторический шанс избавиться от политической опеки Москвы. Мы восстановим свои порядки, уничтоженные русскими царями…

На следующий день после встречи с Поповым Корнилов, еще раз взвесив все риски походов в Сальские степи и на Кубань, принял окончательное решение — идти на Кубань. Вестовой, информировавший генерала Попова о выборе командующего, в тот же день привез ответ, что казачий отряд не присоединится к Добровольческой армии».

Протопоп Аввакум и Церковный раскол

Я уже начал писать о протопопе Аввакуме, хотелось бы продолжить писать и об этом незаурядном человеке. Когда патриархом стал Никон, Аввакум был вторым священником Казанского собора, что на Красной площади (настоятелем был Иван Неронов).

Свое патриаршество Никон начал с так называемой «книжной справы». Помощниками в этом деле Никон взял не своих бывших друзей по «Кружку благочестия», а греческих монахов во главе с неким Арсением Греком. Приступая к «книжной справе», Никон одновременно взялся и за изменение обрядов. Так, в Великий пост 1653 года он разослал по всем московским церквям «памятную грамоту», где указывалось, что по правилам в иных случаях можно поясным поклоном заменять земной, хождение посолонь, то есть по солнцу, заменялась хождением против солнца, а главное двуперстое крещение заменялась троеперстным крещением.

Когда эту грамоту прочли Иван Неронов и Аввакум, то, по словам последнего, они «задумались, увидели, что зима хощети быти; и сердце у них озябло и ноги задрожали…». Они и еще ряд их сторонников подали царю челобитную, умоляя защитить церковь. Про греков, считавшихся источниками «новшеств», они говорили, что те под турецким игом изменили православию и предались латинству. Никона ругали изменником и антихристом.

Никон, пользуясь доверием царя, ответил репрессиями. Павел, епископ Коломенский, отказавшийся безоговорочно подписать соборное определение, одобрявшее исправления, был лишен сана и сослан в Палеостровский монастырь, другие вожди Раскола (протопопы Аввакум, Иоанн Неронов, Логгин, Лазарь, Даниил, князь Львов и др.) также были разосланы по дальним обителям.

Так, в сентябре 1653 года Аввакума бросили в подвал Андрониковского монастыря, где он просидел 3 дня и 3 ночи «не евши и не пивши», а затем стали увещевать принять «новые книги», однако безуспешно. Не таков был протопоп, чтобы отступиться от того, что считал истиной. «Журят мне», — писал он, — «что патриарху не покорился, а я от писания его браню, да лаю», «за волосы дерут, и под бока толкают, и за чепь торгают, и в глаза плюют». Непокорного протопопа Никон велел расстричь, но заступился царь, и Аввакум Петрович был сослан в Тобольск. О том какова была жизнь Аввакума в Сибири, мы узнаем из его «Жития…»:

«Послали меня в Сибирь с женою и детьми», — пишет он в своей автобиографии. После долгого и мучительного пути они приехали в Тобольск. Здесь Аввакум, покровительствуемый Тобольским архиепископом, служил в одной из церквей. Но недолго, ибо и здесь Аввакум придерживался старой веры. «Посему указ пришел: — пишет Аввакум, — велено меня из Тобольска на Лену вести за сие, что браню от писания и укоряю ересь Никонову». Но когда приехал он в Енисейск, то пришёл из Москвы другой приказ: везти его к воеводе Афанасию Пашкову, посланному для завоевания Даурской земли.

Пашков был «суров человек: беспрестанно людей жжет и мучит», а Аввакума ему прямо «приказано было мучить». Всякий другой при таких условиях старался, если не угождать воеводе, то, во всяком случае, не задевать его первым. Но Аввакум на первых порах начал находить неправильности в действиях Пашкова. Тот, конечно, осердился и прежде всего велел сбросить протопопа и его семью с дощенника (большая плоскодонная лодка с палубой), на которой тот плыл по Тунгуске. Страшно было на утлом дощеннике, а тут пришлось пробираться с малыми детьми по непроходимым дебрям диких Даурских ущелий. Аввакум не вытерпел и написал Пашкову послание, полное укоризны. Воевода совсем рассвирепел, велел притащить к себе протопопа, сначала сам избил его, а затем приказал дать ему 72 удара кнутом, а потом бросить в Братский острог.

Сидел Аввакум немало времени в «студеной башне: там зима в те поры живёт, да Бог грел и без платья! Что собачка в соломке лежу: коли накормят, коли нет. Мышей много было: я их скуфьею бил — и батошка не дадут! Все на брюхе лежал: спина гнила. Блох да вшей было много». Поколебался было протопоп: «хотел на Пашкова кричать: прости!», но «сила Божия возбранила — велено терпеть». Перевели его затем в тёплую избу, и Аввакум тут с «собаками жил скован всю зиму».

По весне Пашков выпустил многострадального протопопа на волю, но и на воле страшно приходилось в диких местах, где Аввакум наравне с остальным «полком» Пашкова пролагал пути в «Даурскую землю». Приходилось ему голодать, тонуть на Байкале, спасаться от волков и лисиц. «Ах, времени тому!», — с ужасом вспоминал Аввакум, — «не знаю, как ум от него отступился». Два маленьких сына его «умерли «в нуждах тех». Так велики и страшны были эти «нужды», что мощный и телом и духом протопоп одно время «от немощи и от глада великого изнемог в правиле своем», и только бывшие ему знамения и видения удержали его от малодушия.

Шесть лет провёл Аввакум «в Даурской земле», доходил до Нерчинска, Шилки и Амура, терпя не только все лишения тяжёлого похода, но и жестокие преследования со стороны Пашкова, которого он продолжал обличать в разных «неправдах». Но не сломился духом Аввакум, а только сетовал: