Галина Романова - Роман Галицкий. Русский король Страница 17

- Замолкни! - пробовал остудить её муж, отцепляя от зипуна её судорожно сомкнувшиеся пальцы. - Неча меня прежде времени хоронить! Авось, не будет никакой войны!

- Не будет войны, ежели мы сами того не похотим! - подхватил вертлявый, словно скоморох, мужик. - Как крикнем князю - не хотим, мол! - так и уберётся не солоно хлебавши. А захочет воевать - пущай сам и воюет, со своей дружиной. У нас свои головы на плечах есть!

- Верно, верно сказано, - подхватили мужики. - Голова у кажного одна и терять её зазря неохота!

Вертлявый мужик не зря трепал языком, не зря ещё долго повторял на все лады, что Галич - сам себе голова и князь ему не указ. Были кроме него в толпе и другие болтуны. Хорошо платили им бояре - Игнат Родивоныч, Щепан Хотянич, Володислав Кормиличич и другие. Сновали они в толпе, кому на ухо шептали, кого тормошили и небылицами стращали, а когда надо первыми начинали орать то, о чём заранее уговорились с боярами. И галичане подхватывали случайно вырвавшийся крик.

Сейчас, на дожде, в холоде, многим хотелось домой, в тепло, к оставленным делам, а потому, когда к помосту наконец пробились бояре и среди них - князь Роман, толпа уже гудела и тут и там раздавались выкрики.

Роман первым шагнул к краю помоста, вскинул руку, требуя тишины и, не дождавшись, начал говорить, надсаживаясь и стараясь перекричать шум дождя и недовольный гул толпы. Но едва прозвучали первые слова «угры», «войско», «поход», как сперва из задних рядов, а потом всё ближе и ближе послышались крики:

- Не хотим!

- Не хотим похода!

- Не на-адобно!

Крики нарастали. В общем шуме тонули отдельные, явно крамольные, вопли:

- Сам поди, коль неймётся!

- Головами нашими угорские дороги мостить? Неча!

- Хватит! С ляхами уже повоевали!

- Один иди на угров!

- Не надобе!

- Вы что? - Роман рванулся к толпе, вскинув руки. - Люд галицкий! Аль я не князь вам?

- Кня-азь! Князь! - отозвалось из толпы.

- Вы меня звали, чтоб я за вас в походы ходил…

- Вот ты заместо нас и сходи на угров, - выкрикнул кто-то пронзительно. - А мы заместо тебя сладкие меды попьём!

Вокруг засмеялись. Роман вспыхнул, двинул бровью - и несколько дружинников конями надвинулись в ту сторону, где слышался противный крик. Но толпа сомкнула ряды. Кони чавкали копытами по грязи, поскальзывались на мокрых досках, не слушались повода. Молодой дружинник, только-только ставший под стяг Романа, не сдержавшись, выхватил плеть и принялся хлестать людей.

Толпа отпрянула. Кто-то закричал, кто-то, поскользнувшись, упал.

- Уби-или! - повис пронзительный бабий визг. Толпа колыхнулась, как море. Серая стена дождя, чавкающая грязь сделали всех одинаковыми, и единой стеной люди под рвущиеся из задних рядов крики надвинулись на дружинников.

Роман стремительно обернулся на бояр. Те стояли позади на вечевом помосте, нахохлившиеся, уткнув мокрые бороды в высокие воротники, из-под которых поблескивали острые иголочки глаз. Расправив плечи, гордые, осанистые, стояли прямо, только Володислав Кормиличич и Фома Тудорыч. Стояли так, словно это их не касалось, но во взглядах читалось злорадство.

Роман сжал кулаки. Голова туманилась. Тело сотрясала мелкая дрожь гнева и ненависти.

- Вот это как? - вскрикнул он. - В-вот ч-что вы… Ах вы… Псы! Смердячие! Да я вас… Да за такое! Не только я!.. Да чтобы и… Сгноить мало… Супротив княжьей власти… супротив всего! Д-д-да вы…

- Нелепие молвишь, княже, - поджал губы Володислав Кормиличич, - то не наша воля - то воля Галича! Не люб ты ему, как видно.

- Н-не люб? Я? Галичу? Н-не люб? Но ведь он сам…

- Тебя мы звали, князь! - подал голос Игнат Родивоныч. - Дабы иметь князя, коий будет наши вольности блюсти. Ты же городу не люб. А мы городу слуги верные. Как Галич порешит, так и будет!

Роман повернулся к краю помоста. Дружинники плотно сомкнули ряды. Лица у всех под надвинутыми шеломами были суровы, глаза остекленели, руки крепко сжимают рукояти мечей и древки копий. За их спинами князь, и они были готовы до последнего защищать его. Но кто выстоит против бушующей толпы? К воям отовсюду тянулись руки, хватали за сапоги и полы кафтанов, ловили коней. На глазах Романа сразу несколько мужиков повисли на морде и боках молодого рыжего коня. Тот заржал, взвиваясь на дыбы, зацепил кого-то копытом. Всадник, которого тащили за ногу с седла, покачнулся, сползая набок, отмахнулся голоменем меча.

- Прочь! - рявкнул Роман, едва не кидаясь с помоста. - Псы! Прочь!

Меченоша выдвинулся сбоку, держа в поводу княжьего коня. Роман ловко, по-звериному, прыгнул в седло, дружинники окружили его и поскакали прочь, тупыми концами копий разгоняя людей.

До позднего вечера ходил Роман из угла в угол по своим покоям. Пробовал вставать под образа, но молитва не шла. Губы шептали привычные слова, но разумом владело другое. Он князь. Галич его призвал и признал. На Галич идут угры - а бояре не хотят, чтобы он выходил против них. Отговариваются то недородом, то летошним походом ляхов, то распутицей, а то и вовсе - дескать, угров идёт рать неисчислимая, Галичу супротив неё не выстоять, так не лучше ли поклониться и не губить зря людей? Поклониться уграм, угорскому королю… Может, ещё и признать себя его подданными?

Вскакивал Роман на ноги, снова принимался мерить покой шагами. Несколько раз заглядывали слуги. Старый постельничий Мирон, который служил ему ещё с Новогорода, присаживался у порога и тихонько, по-стариковски, что-то бормотал.

Ночью Роман спал неспокойно. То и дело просыпался, вскидывался и подолгу сидел на постели, свесив ноги на пол. Предслава под боком посапывала мирно, распустив губы, и Роман со скрытой неприязнью косился на жену. Предслава Рюриковна пошла в свою мать, половчанку Белуковну, - была такая же скуластая, широкогубая, с чуть раскосыми глазами. Когда он впервые увидел её пять лет назад, она уже была крепенькая, чуть полноватенькая, но от этого ещё более живая и привлекательная. Но, родив дочку Феодору, начала полнеть. Совсем недавно она родила Роману вторую дочь, Саломею, и раздалась ещё больше. И ей не было никакого дела до того, что творится в Галиче.

Утро только началось. По привычке Роман отстоял утреннюю службу в домовой церкви - стоял, не молясь, уйдя в свои думы, только иногда крестился. Потом принял благословение, вышел на морозный воздух - дождь прошёл, и в воздухе разливался запах сырости и весенней свежести. Природе не было никакого дела до людских распрей.

В палатах ждало боярское посольство. Княгиня Предслава заулыбалась широким ртом, закивала, приветствуя бояр, но Роман подобрался, как дикий зверь. Не с добром пришли к нему ранние гости, не зря среди них затесались несколько купцов и два попа. Отослав жену, он прошёл к стольцу и, усевшись, потребовал ответа.

Речь повёл Фома Тудорыч.

- Князь, - прокашлявшись, начал он, - послал нас Галич-град ото всех своих концов и от жителей посадских до тебя, передать тебе слово и волю города Галича. Поелику ты не похотел ходить с нами в одной роте, говорит тебе Галич: «Уходи!» Не люб ты нам, княже!

- Не люб! Не люб, - эхом подхватили остальные. Роман задержал дыхание. Гнева не осталось. Была только пустота. Неужели всё пошло прахом? Ведь едва полгода просидел на заветном галицком золочёном столе, где сиживал когда-то сам Ярослав Осмомысл… Ярослав Осмомысл, коий сам был принуждён покориться боярскому совету.

- Верно ли понял я, мужи галицкие, - медленно, осторожно заговорил Роман, - что гоните вы меня из своих пределов?

Бояре негромко заворчали.

- А ежели и гоним? Что в том за дело? - важно промолвил Щепан Хотянич. - Ежели такова воля Галича?

- То в-ваша воля! - выкрикнул, распаляясь, Роман.

- А хоть бы и наша, - не сдавался боярин. - Тебе-то, князь, что за дело? Не желаешь быть в нашей воле - уходи! Держать не станем! Сами себе князя поищем! Иного! Не пропадём!

Дело довершили посланные от епископа. Они зачли Роману грамоту, в коей тот советовал князю напрасной крови не лить, крамолу на Галич не ковать и покориться Вышней воле. Писал епископ так, словно Роман уже приказал залить улицы Галича потоками крови, - будто мало было вчерашнего, переставшего лишь на эту ночь, дождя.

Оставшись один - бояре вышли из палат не торопясь, ровно у себя дома, - Роман некоторое время сидел один, глядя на грамоту. Упорствовать смысла не было. Кроме немногочисленных бояр и слуг, прибывших с ним из Владимира-Волынского, с ним была только ближняя дружина. И хотя была она не мала - почти пять сотен воев, - но что могут сделать пять сотен против нескольких тысяч?

Но долго сидеть, глядя в пустоту, Роман не умел. Ему надо было что-то делать, действовать. Жизненная сила била в нём ключом. Ему было легче и проще вскочить сейчас на коня и скакать куда-то, вершить трудные и опасные дела, воевать и замысливать, как отогнать врага, чем предоставить судьбе волю.