Алексей Шишов - Четырех царей слуга Страница 17

   — Потому что вы меня плохо стерегли. Ведь заключённому больше нечем заняться, как изобретать побег...

Майор был очень любезен с неприятельским офицером по одной веской причине. Он некогда был корнетом под командой шотландца Джона Эгера, коменданта австрийской крепости Эгера, причастного к убийству имперского главнокомандующего Валленштейна в 1634 году. Благодаря этому офицера шведской короны стали кормить из гетманской кухни и тот имел хороший стол три раза в день, получая даже вино и пиво.

Сакен с самого начала стал убеждать однофамильца своего бывшего начальника перейти на службу в полк князя Юрия Любомирского. Гордон стал размышлять — ему до чёртиков надоела гарнизонная служба у шведов.

Прапорщик Патрик Гордон по свои прошлым делам и по рассказам о нём земляков, служивших императору и польскому королю, оказался известен самому полководцу Речи Посполитой Яну Собескому. При короткой беседе тот сказал пленнику:

   — Пан офицер, я наслышан много о вашей кавалерийской удали. Переходите к нам. Польскому королю нужны такие командиры. Тем более что вы у нас уже немного служили.

   — Благодарю за честь, ваше сиятельство. Но мне нужно ещё немного подумать. У меня есть обязательства перед главнокомандующим короля Швеции.

   — Что ж, думайте. Времени свободного у вас на это предостаточно. Надеюсь, что о вас здесь хорошо заботятся?

   — К содержанию у меня нет ни жалоб, ни обид, ваша честь...

Совсем скоро состоялась церемония перевербовки шведского ландскнехта из одной армии в другую. Патрика почтительно, не как простого пленника, пригласили в дом Любомирского. Там его познакомили с дворянином по имени Иоганн Морштейн, который был помолвлен с леди Хенриэттой Гордон из дома Хантли. А маркиз Хантли считался вождём клана шотландских Гордонов.

Через некоторое время прапорщика вновь пригласили к коронному знаменосцу гетману Яну Собескому, под командованием которого воевало против шведов немало шотландских наёмников, в том числе родственники пленника — подполковник Хенри Гордон и майор Патрик Гордон по прозвищу Стальная Рука.

   — Пан офицер, я буду краток — от имени короля Яна Казимира предлагаю вам место прапорщика в лейб-роте моего гетманского пехотного полка. Как вы смотрите на такое предложение?

   — Я уже служил драгунским прапорщиком шведской короне и больше не буду прапорщиком ни у одного государя в христианском мире, ваше светлость.

   — Это очень хорошо, когда воин знает и ценит свои достоинства. Тогда у меня есть к вам другое предложение.

   — Какое, пан гетман?

   — У меня скоро будет личный драгунский полк. В нём дали согласие служить многие шотландские дворяне, знающие вас. Я предлагаю в этом полку должность полкового квартирмейстера. Согласны?

   — Для меня, рядового прапорщика, это большая честь. Согласен служить вам и польской короне, ваша светлость.

   — Тогда вы больше не пленник, пан Гордон. Сейчас же я распоряжусь насчёт вас...

Патрик сменил армию с большой охотой. Тем более что он понял, что ему начинает покровительствовать такая влиятельная личность в Речи Посполитой, как коронный знаменосец Ян Собеский. Уже одно это значило очень много для его новой карьеры в польской армии. Но надо отдать должное шотландскому дворянину — своё согласие он дал только после одиннадцати месяцев пребывания во вражеском плену. По тем временам одно это делало ему честь.

Служба в польской королевской армии началась для Патрика Гордона с ландскнехтской радости. В отличие от армии шведской короны, гетман приказал сразу же выдать перевербованному наёмнику сотню рейхсталеров и снабдить всем необходимым снаряжением и оружием. В тот же день тот купил себе бельё, плащ, пистолеты, шпагу, сапоги, башмаки и прочее, нанял слугу-мальчишку. Ротмистр Дзялинский вернул бывшему пленнику седло, доставшееся ему при разделе имущества попавшего в плен шведского драгунского офицера. При этом он сказал:

   — Я так рад, пан Гордон, что вы снова под знамёнами польской короны. Вы так любезны, что будь у меня всё ваше имущество и конь, то отдал это вам вместе с седлом.

   — Вам премного благодарен, пан ротмистр, за такие любезные слова. Мне бы хотелось, как добропорядочному дворянину, скрепить нашу дружбу хорошей кружкой пива в той таверне. Как вы смотрите на такое предложение, пан Дзялинский?

   — Только положительно, пан Гордон. Вы так любезны со мной...

Потекли будни служения в армии польского короля. Они и на войне, и в мирные дни мало чем отличались от службы в шведской королевской армии. Только монарх Ян II Казимир старался выплачивать обещанное жалованье своим наёмникам — немцам со всех германских земель, шотландцам, венграм, австрийцам и прочим ландскнехтам. На них можно было полагаться, не то что польская и литовская шляхта. Всегда своенравная, готовая подняться на ракош — мятеж против собственного государя под знамёнами каких угодно магнатов.

Гетман Ян Собеский был доволен службой Патрика Гордона, который воевал против шведов не менее изобретательно, чем он воевал в их рядах против поляков, данцилцев и бранденбуржцев. Тот и на новом месте не чувствовал себя одиноким, видя вокруг немало земляков и даже дальних родичей по гордоновскому клану.

Он выделялся среди прочих кавалерийских офицеров предусмотрительностью, благородством, бесстрашием, верностью данному слову и... грамотностью.

С того времени, воюя на польской земле, шотландец Патрик Гордон стал вести свой знаменитый «Дневник», скрупулёзно описывая происходившие с ним и вокруг него события. Первые строки этого уникального эпистолярного памятника российской истории звучат как авторское слово потомкам, будущим читателям:

«Мне небезызвестно, что для человека написать историю своей жизни или изобразить события, в которых он сам принимал участие, считается делом столь же трудным, как для художника нарисовать свой собственный портрет. Но так как я поставил перед собой цель написать только дневник без каких-либо комментариев случившегося...

Я полагаю, что сделать это будет не так уж трудно, особенно если иметь в виду, что дневник не предназначается для вынесения на общественное мнение. Вместе с тем для других (если кто-либо захочет прочитать его) представляется полная свобода суждения о всём, что в нём написано. Всё, что здесь написано, — так, как понимаю это я, пустые слухи остаются для меня слухами, а правда — правдой.

Одни события, главным образом военного значения (государственных дел я касаюсь меньше, так как они не входили в сферу моей деятельности), я излагаю в строгой последовательности, другие — наряду с фактами из моей собственной жизни; но во всех случаях я говорю о событиях, хорошо мне известных, в большинстве из которых я участвовал и наблюдал их сам. На вопрос о том, почему я написал этот дневник, я не скажу вам больше, как для удовлетворения своего собственного любопытства, не заботясь об одобрении со стороны других, так как мне известно, что удовлетворить всех с давних пор считается делом невозможным.

Патрик Л. Гордон».

«Дневник» позволяет с удивительной исторической достоверностью рассказать о жизни этого человека и воспроизвести все те события в Российском государстве, свидетелем которых он оказался почти за 40 лет.

Служилый иноземец в русской армии, которую на основе «регулярства» начал создавать царь Алексей Михайлович, а завершил его сын царь Пётр Алексеевич, фактически почти всю свою жизнь отдал служению российскому престолу, династии Романовых. Патрик Гордон был старейшиной среди иностранных офицеров на русской службе во второй половине XVII столетия. Он сумел добиться высот видного военачальника, внёсшего немалый вклад в дело строительства регулярных вооружённых сил петровского царства.

Гордон многим отличался от обычного типа европейского авантюриста. Ему, ссылаясь на мысли в «Дневнике», претило само поведение иностранных наёмников, служивших в шведской и польской армиях. Шесть лет он вёл жизнь ландскнехта; сражения чередовались с грабежами мирного населения. Автор «Дневника» словно оправдывался за подобное перед потомками, собственноручно написав:

«Воины, не получая ни гроша от правительства, вынуждены были промышлять подобным образом...»

Гордон выгодно отличался от подобных ему своей учёностью. Иезуиты научили его латыни и привили любовь к книгам. Он много читал античных классиков, приобретал книги по военному делу и искусству, географии и истории, следил за новой литературой. Из его «Дневника» видно, что он интересовался ходом военных действий в различных европейских странах, их политической и «бытовой» историей. Генерал Гордон, начав военную карьеру, мог в дальнейшем командовать пехотным солдатским полком, имел обширные знания по инженерному делу, артиллерии.