На день погребения моего - Томас Пинчон Страница 17

и узнал несколько деталей. Молодой Макс Кнеуш, новоназначенный капитан «трабантов», был здесь в своей первой заграничной командировке в качестве выездного начальника «Специальной охраны K&K», уже зарекомендовав себя дома, кажется, как полезного убийцу, особо беспощадного. Стандартная процедура дома Габсбургов предусматривала, что его должны были убрать в согласованной точке уменьшения эффективности, но никто не хотел пытаться. Несмотря на его молодость, как говорили, у него был доступ к ресурсам помимо собственных, ему было комфортно в тени, и он был абсолютно беспринципен, неизменно пренебрегая разницей между жизнью и смертью. Послать его в Америку казалось правильным.

 Лью он показался симпатичным . . . наклонные поверхности его лица выдавали происхождение со славянских просторов Европы, куда до сих пор иногда наведываются досужие туристы.... У них вошло в привычку пить свой утренний кофе в Австрийском павильоне вприкуску с разнообразной выпечкой.

— И это может быть крайне интересно для вас, учитывая широко известную Kuchenteigs-Verderbtheit, или депривацию выпечки американского детектива....

  — Ну, мы... мы стараемся не говорить об этом.

 —  И что? В Австрии это широко обсуждается.

Несмотря на полицейские способности молодого Кнеуша, как-то эрцгерцог обвинил его в промахе.

— Наверное, я слишком умен для эффективного взаимодействия с тупостью Габсбургов, — задумчиво пробормотал Кнеуш.

Однажды ночью, когда казалось, что Франц-Фердинанд исчез с карты большого Чикаго, Кнеуш подошел к телефону и начал обзванивать весь город, в конце концов дозвонившись в «Расследования Белого города».

  — Я приеду и посмотрю, — сказал Лью.

  После продолжительных поисков в заведениях, включая таких очевидных фаворитов, как «Серебряный доллар» и «Эверли-Хауз», Лью в конце концов нашел эрцгерцога в «Долгоносик-Лаунж», негритянском баре в стиле Южных штатов тридцатых, в сердце квартала водевилей и черных развлечений тех дней, криком прокладывая себе дорогу в вечер, обещавший несколько беспокойных моментов. Трактирное пианино, молодое пиво, несколько бильярдных столов, девочки в номерах наверху, дым сигар «две за пенни».

— Убожество! — воскликнул эрцгерцог. — Мне здесь нравится!

Лью тоже в некотором смысле нравился этот район, в отличие от некоторых сыщиков Белого города, которые, кажется, с опаской относились к неграм, всё в больших количествах прибывавших с Юга. Что-то притягательное было в этом районе, может быть, еда, это определенно было единственное место в Чикаго, где можно было найти приличный оранжевый фосфат, хотя в данный момент атмосферу сложно было назвать дружелюбной.

  —Что вы здесь ищете, хотите украсть... айн арбуз, наверное?

— Оо, — несколько человек подошли на расстояние слышимости.

Оскорбленный, высокий индивидуум опасного вида, не мог поверить, что он это слышит. Его рот начал медленно открываться, а австрийский принц продолжал:

—  Что-то насчет...вашей...подождите...вашей муттер, как вы сказали бы... вашей мамы, она играет на третьей базе за «Белые чулки Чикаго», нихт так ли? — посетители начали нерешительно продвигаться в сторону выхода, — достаточно непривлекательная женщина, на самом деле она такая толстая — чтобы обнять ее от груди до задницы, нужно проехать всю линию L! Однажды она пыталась попасть на Выставку, но ей сказали: «Нет, леди, здесь Всемирная выставка, а не Всемирное уродство!».

 —Ты что делаешь, дурак, тебя могут убить за такие разговоры, ослина, ты что, из Англии или что за дерьмо?

 — Эмм, Ваше Королевское Высочество, — прошептал Лью, — могу я отвлечь вас на несколько слов?

 — Всё в порядке! Я знаю, как разговаривать с этими людьми! Я изучал их культуру! Растерялся, пёс? Сваливаешь, да?

  Лью, от которого ожидали дисциплины в восточном смысле, не мог себе позволить роскошь паники, но в такие моменты, как сейчас, применял ее в гомеопатических дозах, просто для укрепления иммунитета.

— Безнадежно болен, — объявил он, размашисто указывая на Франца-Фердинанда, — в свое время сбежал из одного из роскошнейших сумасшедших домов Европы, очень мало осталось от мозгов, с которыми он родился, разве что случайно, — приглушая голос, — сколько у вас с собой денег, Ваше Высочество?

 — А, понимаю, — прошептал имперский шалопай.

И повернулся к залу:

— Когда пьет Франц-Фердинанд, — крикнул он, — пьют все!

Это помогло восстановить в зале необходимый уровень вежливости, а вскоре даже и веселья, изящные галстуки намокли от пива, тапер вернулся из-за бара, и гости в зале начали танцевать синкопированный тустеп.

 Вскоре кто-то начал петь «Все сутенеры для меня на одно лицо», и ползала начало подпевать. Но Лью заметил, что эрцгерцог крадучись, короткими перебежками, но несомненно пробирается в сторону входной двери, и счел мудрым сделать то же самое. Само собой, прежде чем выскользнуть за дверь, герр Ф.Ф. крикнул с дьявольской насмешкой:

— А когда Франц-Фердинанд платит, все платят! — после чего исчез, и Лью удалось сбежать, находясь на волоске от опасности.

 Снаружи они нашли готового к организации отступления трабанта Кнеуша с запряженным парой гнедых экипажем для немедленного отбытия, а принадлежавшая эрцгерцогу двуствольная винтовка Манлихера беззаботно, но явственно болталась на плече. Пока они мчались мимо маневрировавших вагонов, частных экипажей, полицейских патрульных автомобилей с клаксонами и так далее, Кнеуш вскользь предложил:

— Если вы будете в Вене и вам понадобится какая-либо услуга, обращайтесь без раздумий.

 — Как только начну учиться танцевать вальс, сразу выеду к вам.

 Эрцгерцог, надувшийся, как ребенок, чью шалость оборвали, промолчал.

Лью собирался в «Кинсли», намереваясь съесть поздний стейк, когда Нейт вызвал его в офис и сразил новой папкой:

— Старина Ф.Ф. останется за городом еще на несколько дней, Лью, но тем временем для тебя есть кое что сегодня ночью.

  — Думаю, я могу немного поспать.

— Анархия никогда не спит, сынок. Они встречаются на линии L, в трех остановках отсюда, тебе может быть полезно на это посмотреть. Может быть, даже научишься чему-то.

 Сначала Лью принял это за церковь — какое-то эхо, запах, но на самом деле, во всяком случае, на выходных, это был театр-варьете. Сейчас на сцене стоял аналой, с двух сторон освещаемый газовыми лампами с калильной сеткой Вельсбаха, за аналоем стоял высокий мужчина в одежде рабочего, идентифицированный