Наталья Харламова - 300 спартанцев Страница 18

Когда Кир Великий захватил Вавилон, то уничтожив недостойного его правителя Балтазара, утопавшего в роскоши, пьянстве и разврате, из уважения к религиозным традициям он пощадил город и даже сохранил его статус религиозной столицы Востока. Ксеркс ничего не оставил от его прежней славы, разметав в прах величественные постройки и мощные стены.

В сознании народов Востока персидский царь теперь прочно стал неоспоримым всемогущим владыкой. Так, в блеске славы и великих побед вступал Ксеркс в завоёванную столицу.

На следующий день он устроил торжественный пир по случаю победы. Все друзья и сотрапезники царя должны были участвовать в этом празднике. Демарат приехал в Сузы из отдалённого имения, в котором он предпочитал проводить время. Он ничуть не изменился. Только кожа его от южного солнца стала более смуглой, что резко отличало его от всех придворных. Бывший спартанский царь решительно отверг зонтики и прочие ухищрения персидской знати. Испросив у царя, весьма к нему расположенного, право ношения греческой одежды, он мало чем отличался своим внешним обликом от простых спартанцев. Его подчёркнутое равнодушие к роскоши и золоту раздражало придворных, и особенно эллинов, которые, как и Демарат, по каким- то причинам бежали из Греции и нашли приют в Сузах. Но покровительство Атоссы и благодарность самого Ксеркса прочно защищали его от всех наветов. Он единственный среди под данных царя был освобождён от унизительного для эллинов проскинеза, чем, конечно, возбуждал немалую зависть у своих сородичей, принуждённых раболепно изгибать спину и падать ниц перед владыкой Азии.

Вскоре по приезде, когда Демарат готовился предстать перед царём, ему доложили о приходе посетителя. Пришедший оказался Гиппием, сыном афинского тирана Писистрата, который был изгнан своими гражданами и бежал в Персию. Он только что прибыл с Лемноса, где проживал в последнее время.

— Я пришёл к тебе, Демарат, сын Анаксандрида, чтобы поприветствовать. Я слышал, ты в большом фаворе у царя. Но у тебя есть много недоброжелателей, поэтому нам лучше держаться вместе.

— Приветствую тебя, Гиппий, сын Писистрата. Напомню тебе, что я царской крови, а цари держатся всегда отдельно, а не вместе с кем-либо, так что твоё предложение я отвергаю сразу. Говори, чего ты хочешь?

Гиппий закусил губу до боли. Ему было неприятно, что Демарат подчеркнул легитимность своей власти, в то время как сам он, так же как его отец, был тираном и пользовался властью не по закону. Демарат, как наследник древней почтенной династии, подчеркнул разницу между ними. С языка Гиппия готовы были сорваться колкости, но он решил, что благоразумнее сдержаться, а отмщение оставить до лучших времён.

— Я хочу того же, что и ты. Думаю, наши планы совпадают. Оба мы хотим вернуться на родину и восстановить свою власть. Да, я не принадлежу к царскому роду, как ты это верно заметил, но мой отец, также как и я стали благодетелями государства, спасли его от распри, дали справедливые законы.

— Почему же граждане прогнали вас, своих благодетелей? Твоего отца изгоняли, кажется, трижды — точно не помню, твой брат был убит как тиран, и этот подвиг увековечен в Афинах статуей его убийц Гармодия и Аристогитона. Ты уже много лет живёшь как изгой…

— Народ никогда не ценит своих благодетелей. Афинская чернь — самая неблагодарная в мире. Вспомни историю Мильтиада. Благодаря ему афиняне разбили персов на Марафоне. И что же? Какую награду он получил от своего народа? Бедняга умер в долговой тюрьме, не в силах выплатить огромный штраф, к которому его приговорили по совершенно дикому обвинению. Вот как Афины награждают своих героев. Если так пойдёт дальше, то через несколько лет демократия ввергнет государство в самое жалкое состояние. Потому что властью будут пользоваться не самые лучшие люди, а наиболее ловкие, изворотливые, нечистые на руку. Коррупция и продажность станут нормой жизни. Эта их демократия способна выбрасывать на поверхность только самых низких и бездарных людей. Эти глупцы, это сборище, именующее себя народом, оно окончательно развратится ото лжи своих демагогов, которые льстят ему. Народ велик тогда, когда у него есть вождь.

— Да, ты прав. В этом я не могу не согласиться с тобой. Ты знаешь, как мы, спартанцы, относимся к вашей демократии, считая её опасной и лживой идеологией. Но всё же мы полагаем, что во главе государства должен стоять законный правитель, как это заведено у нас, в Лакедемоне.

— У вас тоже всё не так идеально. Во-первых, два царя — то же, что ни одного, во-вторых, власть эфоров и геронтов сводит на нет идею царской власти, ваш государственный строй — скорее напоминает олигархию, чем монархию. Что касается нас, то, поскольку законных царей у нас давно нет, остаётся единственный способ спасти величие государства — это узурпация власти. Постепенно в силу обычая она станет наследственной и законной. Пребывая здесь, в Персии, я ещё раз убедился, что монархия — единственная достойная и мудрая форма правления, которая одна только и способна ограничить самовластие олигархов и реально защитить права народа. Не случайно главные наши враги в Афинах, как и враги любой монархии, — это именно олигархи, которые знают, что царь положит конец их беспределу. Но сила их в том, что они льстят толпе разглагольствованиями о свободе и равенстве, которого не существует. Всё это абсолютная чушь! Вредная выдумка! Равенства не существует даже в природе. Вот два камня на дороге, два цветка, даже они разные, хотя относятся к одному виду. В природе мы наблюдаем иерархию. Дубы, кедры, кипарисы возвышаются над другими растениями, как цари. Далее идут деревья поменьше — плодовые: оливы, смоквы, яблони и другие. Потом кустарники, злаки и трава. Говорить о равенстве, это то же самое, что сказать ячменному колосу, что ты такого же достоинства, что и кипарис. Можно даже издать закон, по которому они будут признаны равными, но от этого колос не перестанет быть колосом, а кипарис кипарисом, каждый останется при своём, и колосу этот указ не прибавит роста ни на дюйм. В этом-то и состоит ложь демократии — в обольщении равенством, которого реально не существует.

— Хорошо, Гиппий, твои рассуждения я нахожу здравыми. Жаль, что их не слышат на площадях в Афинах.

— Народ не хочет знать правду о себе. Ему и не надо её знать. Ему, с одной стороны, нужна палка, а с другой — высокая идея и, конечно, достойный вождь. Народу не следует думать о себе, о нём должен думать царь. Тогда всё будет в государстве благополучно.

— Я смотрю, на досуге ты сделался настоящим философом. Всё-таки что ты от меня хочешь? Для чего ты развивал передо мной эти великолепные рассуждения, достойные не одного слушателя, а сотен и тысяч.

— Демарат, я хочу спасти несчастные Афины от демократии, от буйства демагогов-политиканов, которые погубят их.

— Благая цель, Гиппий, но осчастливить государство и его граждан против воли, да ещё руками врагов невозможно. Полагаю, я правильно понял твоё намерение. Руками Ксеркса ты хочешь уничтожить демократию и заполучить власть в Афинах.

— А разве есть другой способ? Разве ты хочешь не того же, что и я?

— Я думаю, что вряд ли Ксеркс преследует ту же цель, что и ты. Не ради же величия Афин он готовит свой поход. Ты обманываешь себя. Что касается меня, то я не хочу возвращать себе утраченное царское достоинство, тем более такой ценой. Знаешь, мне понравилась жизнь в Персии, и я не собираюсь менять её на неусыпность эфоров. Здесь я впервые вздохнул свободно. Воздух Персии оказался куда привольнее, чем в нашем государстве равных.

— Ты хочешь остаться в стороне? Ты не отправишься с Ксерксом за море?

— Вряд ли мне удастся остаться в стороне. Я люблю своё отечество, с другой стороны, я благодарен Ксерксу за его гостеприимство и почёт, которым он меня окружил. И считаю себе обязанным помочь ему. И помощь моя заключается именно в том, чтобы предостеречь его от похода в Европу, который вряд ли кончится успешно.

— Что ты говоришь! Персы подчинили себе весь мир! Вся необъятная Азия — в его власти! Что ему стоит раздавить маленькую Грецию, как муху?

— Не всё так просто, Гиппий. Ты забываешь, что доблесть истинных мужей способна творить чудеса. Я верю в мужество своих сограждан. Они способны отстоять свободу для своих детей ценою своей жизни. Также и твои афиняне доказали на Марафоне свою отвагу. Они тоже, я думаю, не сдадутся так просто. Фемистокл все эти годы всерьёз готовится дать отпор персам.

— Что смогут сделать Спарта и Афины, ну пусть ещё несколько мелких государств, когда в самой Греции нет единства? Как смогут договориться Спарта и Афины между собой? Их разделяет постоянная вражда. В Греции многие государства изъявили свою покорность персам, это и фессалийские Алевады, и фиванские олигархи, и другие города. Если бы Греция была едина и монолитна, я бы, может, и задумался всерьёз над твоими словами.