Булат Жандарбеков - Томирис Страница 18

Появление Рустама, поразившего своей силой, отвагой и мощью даже воинственных массагетов, заставило Томирис внимательно приглядеться к богатырю. Ее покорили его невероятная сила, исполинский рост, но словно вырубленное из камня лицо с упрямыми скулами, резкая и глубокая вертикальная черта меж густых бровей, диковатый, взгляд жгуче-черных глаз — отпугивали ее. Этот непоколебимый гигант внушал ей тревогу — Томирис ни с кем не хотела делить власть, а столкновение с Рустамом могло окончиться не в ее пользу. И вдруг она увидела, как улыбается этот человек какой-то шутке Спаргаписа — так по-детски открыто мог улыбаться только добрый человек. А поединок окончательно убедил Томирис в благородстве Рустама, и решение пришло внезапно. В Рустаме она увидела свой надежный щит и грозный меч против племенной верхушки массагетов.

Рустам стал мужем Томирис.

Спаргапис как-то неожиданно и тихо угас, и ликующий звон свадебных пиров сменил тоскливый угар пышных похорон.

Смерть отца оставила в сердце Томирис ноющую боль и гнетущее чувство одиночества. Рустам не возместил утраты, напротив— близкое знакомство с мужем стало началом охлаждения и разочарования в нем, несмотря на то, что влюбленный до самоотречения Рустам покорно признал первенство обожаемой жены во всем. Выйдя замуж слишком юной, не познавшей любви, сама же боготворимая мужем, Томирис была требовательна, придирчива и несправедлива к Рустаму.

Она быстро перестала замечать достоинства мужа, зато его недостатки в ее глазах вырастали в пороки.

Жизненная дорога Рустама была пряма, как полет стрелы. Ему не приходилось в раннем детстве, замирая от страха, спасаться бегством от опасности, стонать в бессилии от горечи унижений. Кавад уверенно, как в седле, сидел на троне, и каждый тиграхауд знал, что как только ныне царствующий повелитель покинет этот мир, трон займет его первенец. И этого ждали, ждали с надеждой и радостью — Рустам был не только гордостью своих родителей, но и всеобщим любимцем Природа, вероятно, обделив многих, с расточительной щедростью оделила одного — Рустама. В ту эпоху культа силы и ловкости не было равных ему на сакской земле в доблести, хотя кочевая степь всегда славилась богатырями былинной мощи и сказочной силы. Но, рожденный лишь для битв, этот бог войны в обыденной жизни превращался в простого смертного. Рустам любил пирушки, на которых под восторженный рев дружков-бражников съедал в один присест упитанного барашка, запивая его бесчисленными бурдюками кумыса или бузы Проводил свой досуг в многодневной охоте в поймах Яксарта или Окса.

Энергичную и трудолюбивую Томирис раздражала эта разгульная и праздная жизнь мужа. Слишком властная, чтобы делить с кем бы то ни было власть, она все же не упускала случая упрекнуть его в том, что, взвалив на ее плечи бремя правления, он взял себе лишь приятную сторону царского сана. Но когда мягкий и отзывчивый Рустам по просьбе первого встречного выступал ходатаем перед царицей, происходили тяжелые сцены. Беспечность мужа доводила Томирис до бешенства. Юная царица, не зная покоя, оберегала вдруг зашатавшийся трон — вожди, зашевелившиеся, подобно клубку змей, согретых весенним солнцем после зимней спячки, стали надменными и важными. И в то время, когда она, подавляя присущие ее полу сострадание и жалость, не останавливается перед самыми крутыми мерами, этот герой, мужчина и воин не затрудняет себя тем, чтобы разгадать самую явную хитрость, и служит слепым орудием в руках враждебной стороны. И она давала выход гневу, изливая его на голову бедного Рустама. "Длинное ухо" разносило рассказы об этих сценах по всей степи, вызывая сочувствие и симпатии к сострадальцу, выставляя в невыгодном свете сварливую жену. Об этих пересудах становилось известно Томирис, отчего Рустам не становился ей ближе.

Нервозность царицы объяснялась и тем, что истекал годичный срок траура, и Томирис должна была на Великом Совете вождей и старейшин впервые предстать как повелительница массагетов перед воспрянувшими духом и наглеющими день ото дня степными владыками.

Опасения Томирис были обоснованы, и это показал Великий Совет.

Когда царица, следуя скорее традиции, которая при Спаргаписе превратилась в пустую формальность, обратилась к Совету с предложением утвердить ее решение увеличить количество "бешеных"— личной царской дружины —с пяти до семи тысяч, то получила кздевательски-вежливый отказ.

С молчаливого согласия вождей Хусрау — вождь аланов, выступивший от имени Великого Совета, заявил, что нет надобности нести расходы на содержание семитысячной гвардии, когда преданные трону вожди готовы предоставить свои боевые отряды, которых будет много раз по семь тысяч, в распоряжение своей повелительницы — царицы Томирис, дочери благословенного Спаргаписа.

Сидящая на троне Томирис подалась всем телом вперед. Пальцы, судорожно стиснувшие рукоятку акинака, побелели от напряжения. Царица напоминала готовую к прыжку пантеру. Глаза ее мерцали.

Масла в огонь подлил вождь тохаров Шапур, буркнувший, что и в пяти тысячах дармоедов нет никакой надобности.

Хитрый Хусрау моментально почувствовал, что Шапур перегнул палку, и вожди, покоробленные его бесцеремонностью, могут склониться на сторону царицы, поэтому он поспешил сладкоречиво заметить, что славный вождь тохаров, вероятно, запамятовал: численность телохранителей царского дома была установлена еще при благословенной памяти Спаргаписе, и не подобает верным слугам престола лишать любимую дочь покойного царя охраны, соответствующей ее высокому сану.

Вожди согласно закивали бородами, которые Томирис со сладострастием повыщипывала бы все до последнего волоска. Ее душила злоба и пламенем обжигал стыд, но разум восторжествовал — сейчас она слабее этих подлинных властителей степей. С усилием овладев собой, она жестом отпустила вождей.

Великий Совет кончился поражением царицы.

В отличие от земледельческих держав, где монарх являлся высшей властью, считался воплощением бога на земле или, на худой конец, его сыном, и его воля, желания и даже каприз были законом для подданных, в кочевой среде верховный правитель — вождь, князь или царь — зависел от племенной верхушки. Пользуясь родовыми и патриархальными отношениями, поддержкой сородичей, каждый племенной вождь или старейшина обладал более реальной властью, чем правящая династия, которая чаще всего уже утратила связи с племенем, из которого вышли родоначальники династии. Конечно, и царь массагетов, тот же Спаргапис, расправлялся со своими противниками, но он не мог, подобно фараону Египта или царю Мидии, превратить по своему произволу в единый миг всесильного вельможу в полное ничтожество или послать его на плаху, а избрал для этого более сложный и извилистый путь, потому что самый захудалый вождишка, откочевав за пределы досягаемости, мог чувствовать себя в безопасности, а самый всемогущий сановник ничем не мог оградить себя от деспотического гнева, так как поместья и дворцы на кибитках не увезешь. Монарх земледельческих государств имел в своем распоряжении всю вооруженную силу страны, и при помощи армии мог подавить любую попытку противодействия масс своему господству, а у правителя кочевников под призрачной властью был народ-воин, где различие между воином и простым кочевником было тоньше волоска.

Томирис обладала укрепленным поселением в устье Яксарта и личной дружиной в пять тысяч клинков, столько же воинов имел и Хусрау — вождь племени аланов, ослабленного уходом большинства сородичей во главе с Батраздом к саврвоматам. Более могущественные племена, массагетов, как, например, тохары, могли выставить до двадцати тысяч всадников. И если бы царская власть зависела только от своевольной степной аристократии, она бы не удержалась. Суровая необходимость объединяла кочевые племена в союзы. Прошли те времена, когда могли существовать отдельные племена и даже роды, добывая себе пищу и защищаясь от врагов. Земледелие и скотоводство повысили цену на земли и пастбища. Одна неудачная битва или голодная зима превращали сильное и цветущее племя в жалкое скопище людей. Союз племен помогал выстоять и против врага, и в борьбе с суровой природой. В союзе племен, а значит, и в единовластии были заинтересованы простые кочевники, вожди слабых, малочисленных племен и родов; союзником центральной власти было и жречество. Определяющую роль играла личность, стоящая у власти.

Возникновение великих держав древности, помимо особых обстоятельств, связано и с именами первых представителей царской династии — людей талантливых, энергичных, предприимчивых. Последующие поколения этой династии, получив царскую власть в готовом виде, за редким исключением постепенно деградировали, замыкались в затхлом мирке своих гаремов и дворцовых интриг.