Пол Догерти - Крестоносец. За Гроб Господень Страница 18

Что же касается Элеоноры, то она твердо настроилась поговорить с Гуго и Готфридом. Она хорошо понимала, что в Анатолии крестоносцы столкнутся с такими же большими опасностями, как и в Склавонии, и поэтому настойчиво пыталась при каждой возможности устроить допрос Гуго, но тот упрямо уходил от ответов до тех пор, пока не настал канун Дня святого Афанасия. На следующий вечер было назначено пиршество, на которое Гуго собирался пригласить авторитетных руководителей братства и попытаться с их помощью учредить в нем порядок даже более строгий, чем первоначально. Накануне вечером он, Готфрид и Теодор взяли с собой Элеонору и повели ее в город по узким проходам и переулкам мимо рынков и базаров, мимо смрадных сточных канав и людных набережных. Наконец они вышли на огромную площадь Августеон — обширное пространство, залитое солнцем, отражавшимся от матово-белых мраморных портиков и стен, сплошь отделанных золотом, серебром и бронзой. Над площадью возвышалась огромная статуя Константина, а чуть поодаль виднелся извилистый вход в собор Айя София — Святая Мудрость — с позолоченным куполом. В нем нараспев молились длинноволосые священники и курился ладан.

Внутри собора Теодор сначала показал им изображение святой Девы Марии, из глаз которой беспрестанно капали слезы; потом каменные скрижали, принесенные Моисеем с горы Синай, бронзовые трубы Иисуса Навина, повергшие стены Иерихона; а также жезл Аарона. Они разглядывали все эти реликвии под беспрерывный речитатив «Господи, помилуй». Под конец Элеоноре показали различные изображения лика Спасителя; ее провели от одной стороны алтаря к другой, демонстрируя рисунки и иконы, обрамленные золотом, серебром и драгоценными камнями.

— Смотри, Элеонора, — прошептал Гуго, — видишь, они все одинаковые или почти одинаковые.

Разные изображения отражали различное индивидуальное видение Божественного лика, однако между всеми ними было заметное сходство: вытянутое лицо с выразительными глазами, тонкий нос, полные губы и волевой подбородок. Это был человек с усами, бородой и длинными волосами рыжевато-коричневого цвета, собранными по обе стороны в косы так, как это до сих пор делали некоторые евреи-мужчины. После этого друзья покинули святое место и, перейдя через площадь Августеон, остановились, чтобы полюбоваться двенадцатью бронзовыми фигурами, которые двигались, показывая направление ветра. Потом Теодор вывел их через лабиринт переулков к причалам — настоящему вавилонскому столпотворению, где слышались пронзительные крики на различных языках народов мира. Грек-наемник снял в таверне недорогую комнату над лестницей и заказал вино, хлеб, а также сильно сдобренное специями рыбное блюдо, которое он аккуратно разложил по мискам.

Было видно, что Гуго и Готфрид стали полностью доверять Теодору. Элеоноре это нравилось. Теодор был их единомышленником, и за последние несколько недель ее восхищение эти добродушным, решительным и рассудительным человеком лишь возросло. Он улыбнулся и подмигнул ей, когда Готфрид прочитал благодарственную молитву перед вкушением пищи. Какое-то время они ели молча, а потом Гуго собрал остатки пищи с тарелки кусочком хлеба, бросил его себе в рот и молча уставился на сестру.

— Что, наконец-то решился поведать мне свою большую тайну? — подтрунила она над ним.

— Нам надо было удостовериться. Теодор, как и братья Альберик и Норберт, успел побывать в Иерусалиме, и до него тоже дошли слухи.

— Какие слухи, Гуго?

— Что мы идем в Иерусалим, — начал Готфрид, — освободить владения Христовы от турок, которые захватили Святую землю…

— Да полно тебе, Готфрид, — улыбнулась Элеонора. — Я и так знаю, куда мы идем и зачем.

— Неужели? — спросил Гуго. — Элеонора, причин идти в Иерусалим так же много, как и самих крестоносцев. Боэмунд Тарентский хочет создать новое княжество. В Италии и Греции у него это не получилось. То же касается и других наших предводителей. У Роберта Нормандского уже есть герцогство, однако его заела скука, и он предпочел захватывающее путешествие и грохот битвы рутине управления своими землями. То же касается и нас. Захотела бы ты остаться в Компьене и надеяться, что какой-нибудь достойный рыцарь предложит тебе руку? А мы бы тем временем коротали наши дни в турнирах, устраивали набеги на владения наших соседей и ждали, пока граф Раймунд не позовет нас в еще один поход в Иберию или же король Филипп — помочь ему в очередном приграничном конфликте с фламандцами.

— Элеонора, — добавил Теодор, — кто-кто, а ты должна понимать следующее: освобождение Иерусалима и храма Гроба Господня — это идея, которая является священной для всякого, кто хочет посвятить свою жизнь Богу и служить ему в качестве монаха или монахини. А рыцари, — улыбнулся он, — пробивают себе дорогу на небеса копьем и мечом.

— Однако есть также нечто иное?

— Оно есть всегда, сестра.

— А ты принял присягу? — спросила она его.

— Я — один из вас, — ответил Теодор. — По той же причине, что и вы. Но конечно же, есть кое-что еще. Я сын норманна и матери-гречанки, которая умерла вскоре после моего рождения. Мой отец женился снова. В своих заявлениях и письмах он четко дал мне понять, что его наследником станет сын от его второй жены, которая была норманнского происхождения. — Теодор скривился. — Поэтому я пошел странствовать. Поверь мне, адельфа, — тут Теодор употребил греческое слово, которое означало «сестра», — поверь мне, странствования — это прекрасно, прекрасно быть свободным, видеть чудеса Константинополя, посещать руины Афин и стоять в нефе собора Святого Марка в Венеции или под сенью величественных соборов Рима. Однако было еще кое-что. — Теодор распростер руки. — Между мной и вами — много общего. Я, как и вы, начал искать нечто основательное, что поддержало бы мою веру, нечто существенное и реальное…

— Как и Анстрита, — прервала его Элеонора. — У нее тоже были свои тайны. — И она вкратце пересказала содержание ее разговора с Фулькером. — Ты что-нибудь знал об этом? — спросила Элеонора своего брата.

— Да, конечно, — ответил Гуго и отвел глаза. — Я сейчас объясню тебе, зачем мы водили тебя в Айя Софию. Святая Мудрость! — Он едко рассмеялся. — В том-то все и дело. Или святая мудрость, или святые деньги! У каждого крестоносца из нашего отряда свои причины идти в Иерусалим. Некоторые из них мы уже знаем. — Гуго умолк, будто прислушиваясь к звукам, долетавшим снизу из таверны и из смрадного переулка за окном. Потом соединил руки, образовав круг. — Но одна причина объединяет нас всех: реликвии.

— Реликвии? — переспросила Элеонора.

— Они пользуются большим спросом, — пояснил Теодор, — и среди ангелов, и среди демонов. И поэтому, — он постучал толстыми пальцами по кубку, — я здесь, вместе с твоим братом, Готфридом, Альбериком и Норбертом.

Элеонора уставилась в сводчатое окно. Льняную шторку отодвинули, чтобы в комнате было светлее. Ей сразу припомнились рассказы о различных церквях и о том, что им очень не хватает мощей и реликвий.

— Фрагменты костей, — пробормотала она. — Обрывки ткани, кусочки сухой плоти…

— Именно так, — ответил Гуго. — Но это еще не все, Элеонора! Норберт побывал в Утремере. Он также посетил Константинополь и Иерусалим.

— Как и Анстрита.

— Да, насколько мне известно, но позволь мне объяснить. Норберта изгнали из монастыря за то, что он высмеивал некоторые реликвии, которыми обладало его братство. Его не лишили монашеского звания, а просто приказали убираться. Сначала он подумывал о том, чтобы проповедовать против обожествления, как ты сказала, кусочков плоти и костей, но потом он встретил Альберика, и они вдвоем пошли в Константинополь.

— Что?! — воскликнула Элеонора.

— Ради этого Крестового похода Альберик оставил свою приходскую церковь. Говорит, что тридцать лет назад на него наложили епитимью за то, что он предал своего господина. Он родился в благородном саксонском семействе и стал одним из телохранителей Гарольда Годвинсона — короля саксов, разбитого Вильгельмом Завоевателем в битве на реке Сенлак тридцать лет тому назад. Альберик рассказывал, как в заключительный момент битвы, уже на закате дня, оборона саксов дрогнула. Он считает, что должен был остаться со своим господином и умереть. Вместо этого он убежал. Какое-то время он прятался в кустарниках и лесах восточного побережья Англии. Он стал отшельником, раздираемым чувством вины и желанием искупить ее, получить прощение за то, что он до сих пор считает предательством. Какое-то время он даже представлялся не иначе как Иуда. Наконец он решил, что если он останется в своей стране, его душевная рана будет болеть еще сильнее, каким бы отшельником он ни был. Поэтому он сел на корабль, перебрался во Францию и стал бродяжничать. Он встретил Норберта, который признал в нем человека образованного. Когда они оба надолго задержались в Суассоне, Норберт устроил для него посвящение в духовный сан.