Александр Марков - Троица Страница 18

Давид Жеребцов, глядя на эту брань, ругался и лютовал и ногами топал, говоря:

— Ох вы дурни, невежды! Кто так воюет? Какая у вас стратегия? Как вы, собачьи дети, уряжаете свою фортификацию? Mе ведаю, как удалось вам до нашего прихода продержаться. Верно, и Сапегу с Лисовским вовсе господь разума лишил, что они до сих пор града не взяли у таких простецов. Благо, нет здесь товарища моего Якова Понтусова Велегарда: он бы сего дня не пережил, помер бы со смеху. Ну уж я вам покажу, как брани чинить! Увидите ратное настоящее умение.

Случилась там бабка Агафья, и по нерассуждению спроста Давиду сказала:

— Ох-те, государь боярин, не спеши, побереги своих соколов, не лишай нас, убогих, последней надежды. У нас-то еще силенки есть, мы повоюем, да нам и погибать не жалко, дуракам и невеждам.

Давид еще пуще разгневался.

— Я, — говорит. — Не затем пришел, чтобы в городе без дела стоять и на вашу глупость смотреть. А мне князь Михайло велел Сапегу с Лисовским от Троицы прогнать и путь на Москву очистить. И не вас, дураков, я спасаю, а эту святую обитель, вы же вовсе ее оборонять недостойны.

И, сказав это, ушел в свои кельи каменные трикровные обедать.

Ноября 2-го дня

Давид с превеликим тщанием собирается на вылазку. Нам же, троицким сидельцам, велено на брань не ходить, потому что-де не имеют в нас надобности могучие и славные мужи, давидовы воины. Мы ведь по простоте своей можем все их дивное и премудрое немецкое устроение расстроить и напакостить что-либо в стратегии.

Давид сказал нам собравшимся:

— Спаси вас бог, люди добрые, что не сдали монастыря противникам, стояли крепко и нашего прихода дождались. Послужили вы верно государю и великой России, а что неумело воевали и худо, так то вина не ваша, да и бог с вами. А теперь вы от ратных дел отдыхайте. И да никто же из вас не посмеет с нами в сечу лезть и из города выходить самовольно, как было у вас в обычае до сего дня. Может, по-вашему это и помощь ратным, а нам одна помеха и бестолковая суета. Вот со стен, пожалуй, постреляйте немного, когда мы возвращаться будем, чтобы супротивных к городу не допустить.

Сказав так, Давид велел отворить ворота и повел свое войско на врагов божьих. Поляки же и литва и русские изменники увидели, что идет рать отборная, на добрых конях, в доспехах сверкающих и при многом оружии, немецким порядком ладно устроенная. И загудели еретики в свои трубы и, быстро снарядившись, вышли всем множеством против Давида.

Сошлись рати перед городом на всполье и стали биться. Мы же из города смотрели и мешаться не смели.

Вот мало-помалу еретики стали одолевать. И погнали давидову рать острием меча; те же сначала по немецкой науке согласно отступали, а потом побежали нестройно. И вошли в монастырь в величайшей ярости и в гневе, а иные в слезах. Давид же сотников своих и десятников ругал зло. А мне один из ратных сказал:

— Что, малец, посмеиваешься? Это мы только разогреться ходили, а вот теперь выйдем снова и поганым отомстим, воронье накормим их телами.

По малом времени Давид, еще дыша рвением, снова выходит на брань. И опять враги, решительно нападая, все устроение Давидова войска разрушают и по краям его обходят, и хотят окружить и окончательно погубить.

Мы же, глядя из города, могли только плакать, а помощи не смели подать из-за запрета. Но помалу стали троицкие люди сходиться к Красным воротам с оружием, какое у кого было. И я туда пришел. А через ворота было нам видно, что войско давидово врагами люто побиваемо.

Тогда старец Нифонт сказал:

— Что же, братья, так и будем смотреть? Дадим врагам божьим порубить кедры в дубраве, сокрушить нашу надежду? Да простится им гордыня их, а на запрет их наплюем.

Тут и воевода князь Григорий махнул рукой и сказал:

— Идем с богом, скорее. Побежали мы вон. Кто коня имел, вперед ускакали и вдоль речки Коншуры оврагом стали противника обходить сбоку. А мы, пешие, устремились за конными следом, но не поспели. Те из оврага внезапно на литву наскочили. Враги тогда от давидова войска отстали и против наших обратились. Давид же успел увести войско в город. А троицкие люди рассыпались розно и тем же оврагом вернулись все невредимыми.

Мы со старцем Нифонтом возвращались в числе последних. И я приуныл, выход мой оказался никчемным, и пользы никакой от меня не было. А пробирались мы кустами близ Подольного монастыря.

Вдруг из-за веток выпрыгнул пьяный казак изменник с бердышом, и, ругаясь непотребно, замахнулся, чтобы головы нам отсечь. Я же его из пищали застрелил в упор. И добрались мы с Нифонтом до ворот благополучно.

Ноября 3-го дня

У Давида и воинов его вся гордыня враз пропала. Более над нашей простотой не смеются и мудростью немецкой не похваляются, а величают нас господами и за один стол с собою сажают.

Ноября 12-го дня

Вчера была удачная вылазка: много литвы побили и пленных захватили 20 человек. А трое детей боярских и с ними 14 черных людей добровольно в наши руки предались.

Говорят, у врагов божьих ныне ратного духа изрядно поубавилось. Никто уж не надеется взять монастырь. Да и во многих других городах и под Москвой дела у них плохи. Литва и поляки русским изменникам больше не верят, а те от них во множестве бегут и целуют крест царю Василию.

Российскому же государству теперь новая беда угрожает. О ней я расскажу в свой черед. А теперь мне недосуг, пора в пекарню идти работать.

Ноября 20-го дня

Увидел король польский Жигимонт, что не могут его разбойные людишки под началом тушинского царика одолеть российское воинство и народ русский, не умеют взять ни Москвы, ни Троицкого Сергиева монастыря. Да еще князь Михайло Скопин со шведскими немцами славно врагов побеждает и многие города освобождает.

И помыслил король в сердце своем: «Что мне этот самозванец? Никто же не верит, что он Димитрий, и мои люди не хотят ему служить. А пойду-ка я, Жигимонт, сам со своим королевским войском на московского царя. В Российском государстве теперь смута, так никто мне не посмеет воспротивиться, да и сил у них не достанет. А мои паны тогда все от тушинского царика ко мне перейдут».

И пришел этот богомерзкий Жигимонт в сентябре месяце с превеликим войском ко граду Смоленску, и обложил город. А в Смоленске сидит храбрый воевода Шеин. И горожане крепко защищаются и города не сдают.

В тушинском же стане у самозванца сделалось смятение, и стали паны уходить под Смоленск к королю своему. Также многие бегут из-под Троицы. Но черный люд отнюдь не расходится: им все едино, с кем воевать, лишь бы кровию буйство и лютость свою напитать.

Гордые же начальники Сапега и Лисовский не за Димитрия, не за короля стоят, и не за веру свою латинскую, не за вольное польское государство, а только сами за себя. Ведь оба они в опале от короля и сейма, сиречь думы панской.

Зачем так много говорю? Вот коротко: троицкой осаде близок конец, российской же смуте и разорению еще долго продолжаться.

Декабря 28-го дня

Сапежинцы да лисовчики снова в трубы гудят, надрываются. Уж не хотят ли приступ учинить? Пускай приходят, встретим со всею честию.

О чем бы еще написать? Житье наше осадное не такое уж теперь скорбное и тягостное; против первого года осады, можно сказать, благополучное.

Милостью божьей от морового поветрия мы избавлены: с октября уже никто от цинги не умирает. Летом же запасли мы трав и кореньев целебных, да и кормимся теперь получше, чем раньше.

Помните ли, господа и братья читающие, как некие иноки вопили, что пищи у нас на неделю осталось, а ведь Давид Жеребцов пришел налегке и ничего для питания потребного с собою не принес? Сильно же эти иноки заблуждались: кажется, и по сю пору мы хлебом и рыбой и горохом преизобильны. Кормят же нас теперь хорошо, а если день выдается не постный, то еще лучше.

И снова появились в обители невесть откуда и вина, и сладкие меды. Только ратным уж не развеселиться, как прежде. Почти все девицы да женки молодые в городе давно перемерли. И не только беспутные, но и честнейшие. И не мечом убиты, а работою тяжкой во гроб сведены; никого гнев божий не минул. Упокой, господи, душу рабы твоей Оленки Никифоровой дочери. Не вспоминать бы мне.

Января 1-го дня (по латинскому счету: лета Господня 1610, по нашему же христианскому счету: того же лета, сиречь 7118)

В четвертом часу ночи вдруг зазвонили в колокола прегромко. Мы же, одевшись, поспешили из келий вон. А ночь темна была, но множество факелов светилось. И я увидел на дворе монастырском большую рать новопришедших воинов со всяким оружием, дивно снаряженных.

И вскоре сведал от людей, что пришел из Александровской слободы от князя Михаила воевода боярский сын Григорий Волуев, а с ним отборных воинов 500 мужей. Пришли же переведаться с еретиками и войско их смести.