Александр Дейч - Гарри из Дюссельдорфа Страница 18

Когда Гейне обдумывал свое положение в Бонне, ему все решительнее хотелось оставить этот город, где он так охотно отвлекался от юридических занятий. Он понимал, что ему во что бы то ни стало надо было окончить университет. Этого настойчиво требовали родные, особенно дядя Соломон. Кроме того, Гейне находил, что профессия адвоката лучше, чем то торговое ремесло, к которому его пытались приучить в Гамбурге.

Осенью 1820 года Гейне распрощался с друзьями по Боннскому университету и отправился в Геттинген.

«Ученое гнездо»

Когда курфюрст ганноверский и английский король Георг II основал в Геттингене университет, названный в его честь «Георгией Августой», город Геттинген, доселе ничем не примечательный, стал привлекать молодежь со всех концов Германии. С середины XVIII века Георгия Августа расширялась и отстраивалась. Открывались новые факультеты, и первый куратор университета, министр Мюнхгаузен, немало заботился о процветании своего учебного заведения. В то время особенно была известна огромная университетская библиотека, и неудивительно, что она стала пристанищем не только настоящих ученых, но и сухих педантов-буквоедов, любивших шуршать пожелтевшими страницами старинных книг и рукописей.

Понадобилось не много времени, чтобы новый студент Геттингенского университета Генрих Гейне пожалел о том, что покинул Бонн. Там у него было хоть несколько искренних друзей, а в профессорах он находил хороших советчиков. В Геттингене все выглядело по-иному. Когда Гарри входил в темноватые коридоры университета, ему казалось, что он находится в каких-то древних катакомбах, где пахнет плесенью и затхлостью. Хуже, что такую же затхлость он чувствовал на лекциях профессоров, которые сухо и с напыщенным высокомерием из года в год повторяли всё те же избитые истины и сомнительные факты из своего курса. И Гарри со свойственным ему юмором сравнивал геттингенских педантов с египетскими пирамидами: и те и другие несокрушимо высились в сознании своего достоинства, с той только разницей, что в университетских пирамидах не было сокрыто никакой мудрости.

Не более отрадное впечатление производил на Гейне и сам город Геттинген — как он говорил, «прославленный колбасами и университетом». Город был населен узколобыми мещанами, погрязшими в мелких сплетнях и тупом самодовольстве. И студенты здесь очень отличались от боннских. Гарри не нравились напомаженные, франтоватые бурши, кичившиеся своими студенческими корпорациями. Они отличались цветом шапочек и кистей на курительных трубках и носили столь же громкие, сколь и дикие названия «фризов», «тевтонов», «швабов», «саксов», «тюрингов», «вестфальцев» и т. д. Нося имена древнегерманских племен, эти студенты старались подражать своим далеким предкам времен переселения народов. Какие-нибудь «фризы» или «тевтоны» ордами слонялись по Вендской улице, горланя песни и задевая друг друга, чтобы затеять кровавую драку или дуэль. Такие бессмысленные и жестокие побоища устраивались обычно в окрестных деревеньках, и нередко на лицах дуэлянтов оставались глубокие рубцы, которыми эти дикари очень гордились.

Это были грубые и неотесанные парни, туго усваивавшие университетскую науку. Те, что побогаче, проводили время в многочисленных пивных и харчевнях, а бедные студенты жили уроками или становились прихвостнями богатых.

Гейне принялся за юридические учебники. Обладая хорошей памятью, он легко усваивал бесконечные статьи и параграфы римских законов, а также многочисленные комментарии к ним, оглашаемые с кафедры геттингенскими профессорами. Среди этих профессоров он выделял историка Сарториуса и германиста Бенеке. Гарри с большой охотой посещал их лекции и удивлялся тому, что студенты-тевтономаны так мало интересуются родным языком и родной историей. Из тысячи трехсот студентов Георгии Августы только девять слушали курсы по истории немецкого языка. Не надо думать, что, углубившись в университетскую науку, Гейне забыл о поэзии. Здесь он продолжал работать над трагедией «Альмансор». Ему не хватало опыта драматурга, и чем больше он работал над сюжетом трагедии, тем труднее становилось поэту. Не раз жалел Гейне, что здесь у него нет боннских товарищей, с которыми можно было бы посоветоваться и прочитать уже почти законченную трагедию. Гейне стал подбирать и свои лирические стихотворения, желая составить сборник и предложить его издателю. Но тут поэт увидел, что многое не для печати, что строгая немецкая цензура не пропустит стихов, в которых осуждаются феодальные порядки и выносится суровый приговор высшему обществу.

Гейне написал письмо известному лейпцигскому издателю Брокгаузу, прося издать сборник его стихотворений. Объясняя причину небольшого объема посылаемой рукописи, поэт сделал признание: «Так как прискорбные Обстоятельства вынудили меня оставить под спудом все стихотворения, которым можно было придать какой-либо политический смысл, я поместил в этом сборнике по большей части лишь любовную лирику, и сборник поневоле вышел тощим».

Брокгауз не принял предложения Гейне, и сборник не был издан. Это огорчило Гейне, но не подорвало в нем желания писать.

Среди студентов, принадлежавших к корпорации «Вестфалия», был один молодой человек, круглолицый, с наивными голубыми глазами и по-детски пухлым ртом. Его звали Пашке. Изучая вместе с Гейне юридические науки, Пашке сблизился с Гарри и восторженно принимал его стихи. Однажды Пашке повел Гейне в харчевню «Английский двор». Здесь собирались члены студенческого союза «Вестфалия». Это были шумные и драчливые парни, а их вожаком считался граф фон Вибель, тоже студент. Гейне знал фон Вибеля, и самый вид его тощей фигуры с плоским надменным лицом вызывал у него антипатию. Вероятно, и Вибель не чувствовал никакой склонности в Гарри. Встречаясь с ним в аудиториях или на улице, Вибель проходил мимо не здороваясь и окидывал Гарри презрительным взглядом. Как-то Гейне услышал, что Вибель бросил по его адресу насмешливое замечание. Гарри вспыхнул от гнева и с трудом сдержался, чтобы тут же не ответить обидчику. Он вообще старался быть в стороне от таких задир и буянов, как Вибель и его молодчики. Но Пашке так упрашивал Гарри пообедать с ним, что Гарри согласился и пошел в «Английский двор».

В этот день там было много посетителей, особенно студентов из союза «Вестфалия». Блюда были вкусные, цены недорогие, веселые служанки бойко подавали пиво в больших глиняных кружках с узорными крышками. Гарри понравилась эта харчевня. В высоком зале со сводчатым потолком и цветными стеклами было много воздуха, несмотря на то, что дым из трубок синеватыми змейками тянулся над столами. Гейне стал часто посещать «Английский двор». «Вестфальцы», в том числе и Вибель, делали вид, что не замечают его Но они, по-видимому, запугали простодушного Пашке, и он под разными предлогами уклонялся от посещения харчевни вместе с Гейне.

В феврале 1821 года, когда уже становилось теплее, но зима все медлила уходить, перед началом подготовки к весенним экзаменам «вестфальцы» решили устроить пивной вечер в честь императора Фридриха Барбароссы. Этот средневековый император, прозванный Рыжей Бородой (Ротбартом), или, по-латыни, Барбароссой, утонувший в мелкой азиатской речке во время крестового похода, был любимым героем немецких националистов. Про него ходила легенда, будто он не умер, а скрылся вместе со своим войском в немецкой горе Кифгайзер. Там он будет спать до тех пор, пока Германия не подвергнется величайшей опасности. Тогда будто он проснется и выйдет из горы со своими воинами, чтобы спасти Германию. Гарри не любил эту легенду. Он верил в счастливое будущее своей родины, но знал, что ее спасут не средневековые императоры и рыцари, а люди нового поколения, настоящие патриоты. Когда Гейне вдумывался в историю Германии, ему все ненавистнее становилось средневековое варварство, проникнутое верой во всяческие чудеса и призывами к покорности королям и князьям.

«Вестфальцы» деятельно готовились к «вечеру Барбароссы». В назначенный день они шумной гурьбой явились в харчевню. На повозке были привезены войлок, пакля, старые тряпки, толстая проволока — все необходимое для чучела Фридриха Барбароссы.

Вечером закипела работа, и к тому времени, когда посетители стали собираться на пивной бал, в углу зала на помосте стояло огромное чучело рыжебородого императора в блестящих средневековых латах.

Звон посуды и кружек, топот и веселый гогот наполняли прокуренный зал, когда там появились Пашке и Гейне. Гарри был ошеломлен происходившим. Пашке с трудом отыскал место для себя и приятеля, и они протискивались между столиками, чтобы устроиться поскромнее в углу. Вдруг раздался громкий голос Вильгельма Вибеля:

— Гейне из Дюссельдорфа! Я требую, чтобы ты снял шляпу перед императором Фридрихом Барбароссой!