Александр Дюма - Али-паша Страница 18

Тут небеса ниспослали ему друга, который и утешил его, и помог отомстить. Это был некий христианин из Этолии по имени Палеопуло. Он как раз собирался попытать счастья в русской Бессарабии, но судьба свела его с Пашо-беем, и союз их впоследствии изменил судьбы тепеленской династии.

Палеопуло рассказал новому товарищу по несчастью о злосчастном меморандуме, представленном в диван в 1812 году и сулившем Али-паше неминуемую опалу, избежать которой паше удалось лишь благодаря великим политическим потрясениям, поглотившим все внимание правительства империи. Но великий султан поклялся могилами предков, что так этого не оставит и при первой же возможности вновь займется расследованием. Итак, следовало лишь напомнить ему об этом. Палеопуло и Пашо-бей составили новый меморандум и, зная алчность султана, особо подробно сообщили о колоссальных богатствах Али, о его чудовищном лихоимстве и огромных суммах, утаиваемых им от казны. Достаточно проверить его денежные отчеты, чтобы вернуть украденные миллионы. К этим соображениям финансового характера Пашо-бей присовокупил еще несколько весьма весомых аргументов. С уверенностью человека, не сомневающегося в успехе предприятия и прекрасно знающего все ходы и выходы, он ручался головой, что, невзирая на все войска и крепости Али-паши, сумеет без единого выстрела провести в Янину двадцатитысячную армию.

Однако все эти прекрасные замыслы пришлись не по вкусу министрам его величества, регулярно получавшим крупные суммы от будущей жертвы преследований. К тому же, по обычаю турецкие властители наследовали огромные богатства своих чиновников: деньги поступали прямо в султанскую казну, и считалось, что удобнее подождать кончины Али и попросту унаследовать его сокровища, чем пытаться завоевать их, так как война в любом случае будет стоить немалых денег. Поэтому, хотя двор не скупился на похвалы Пашо-бею, на деле он получал лишь уклончивые отговорки, а вскоре натолкнулся на категоричный отказ.

Тем временем умер Палеопуло, старик-этолиец. Перед смертью он предсказал друзьям скорое освобождение Греции и взял с Пашо-бея слово не торопиться с местью, заверяя, что Али вскоре падет под его ударами.

Потеряв друга, Пашо-бей, прежде чем предаться мести, сделал вид, что поглощен ревностным исполнением всех заветов магометанской веры. Али, неусыпно следивший за ним через своих шпионов, узнал, что Пашо-бей принялся усердно посещать дервишей и законоучителей-улемов, вообразил, что тот утратил всякий вес при дворе, и перестал им заниматься. 

Преступная деятельность паши принесла ощутимые плоды: под его властью оказалось население, равное населению соединенных королевств Швеции и Норвегии[39]. Но честолюбцу все было мало. Захват Парги не утолил его желаний: как мог он радоваться этому, когда жители города ускользнули и нашли приют и защиту в чужих краях? И потому, едва покорив Среднюю Албанию, он начал плести новый заговор против юного Мустай-паши, правящего в то время Шкодером. Шкодер и сделался новым объектом его вожделений. Али по-прежнему содержал целую армию шпионов в Валахии, Молдавии, Фракии и Македонии. У него повсюду были свои глаза и уши, и это позволяло ему вмешиваться во все крупные и мелкие интриги империи. Сбив назначенную англичанами цену за Паргу, он впятеро возместил затраты за счет вынужденных подношений вассалов и истинной стоимости недвижимости жителей Парги, которая перешла в его собственность. За счет местных жителей был заново отстроен его тепеленский дворец, ставший еще просторней и роскошней, чем прежде. Янина украсилась новыми прекрасными зданиями; вокруг озера возвышались постройки редкостной красоты; наконец-то Али мог позволить себе роскошь, достойную его положения. Все дети его и внуки занимали крупные посты. Словом, это был настоящий государь, которому не хватало лишь титула.

В его окружении не было недостатка в льстецах, в том числе из писательской братии. В Вене была опубликована поэма в его честь; некий автор посвятил ему свою французско-греческую грамматику, расточая хвалебные эпитеты: наивеличайшему, наимогущественнейшему, наимилосерднейшему человеку, слава о высоких добродетелях и великих подвигах которого прокатилась по всей земле. Один уроженец Бергамо, знаток геральдики, придумал для него герб: на червленом поле лев, обнюхивающий трех львят, - эмблему тепеленской династии. В Лефкасе у него уже был свой консул, и англичане терпели его. Говорили даже, что они поощряли стремление Али объявить себя наследным государем Греции при формальном суверенитете султана. На самом же деле они стремились превратить его в своего ставленника и орудие собственных замыслов: они стремились создать политический противовес валахским и молдавским господарям, которые на протяжении последних двадцати лет тайно служили России. Мало того, множество людей, нарушивших законы родной страны, которых так много на Востоке, обосновались в Эпире и немало способствовали разжиганию честолюбия Али. Некоторые из них не раз именовали его государем, но по политическим соображениям он с возмущением отклонял этот титул. Не стал он и учреждать собственный герб, как это делают многие правители варварского пошиба, чтобы не ставить под удар свое влияние ради удовлетворения ребяческого самолюбия. Он неустанно жаловался на непомерные амбиции сыновей, "которые когда-нибудь его погубят, - твердил он, - так как все они метят в визири". Не на них уповал он и не на них надеялся, его истинной опорой были авантюристы, пираты, фальшивомонетчики, вероотступники и убийцы, которых он держал на жаловании. Вот он и стремился привязать их к себе, считая, что когда-нибудь они ему пригодятся, так как милости, которыми осыпала его Фортуна, не застили ему глаза и он прекрасно понимал все опасности своего положения. "Визирь, - говаривал он не раз, - это человек, облаченный в мантию и сидящий на пороховой бочке, которую может взорвать любая шальная пуля". Али удавалось добиться у дивана многих уступок, и правительство до поры до времени смотрело сквозь пальцы и на его планы восстания, и на сношения с врагами государства. Но под его видимой слабостью крылись осторожность и выжидательная политика. Правительство считало, что Али ввиду своего преклонного возраста долго не проживет. А после его смерти материковая Греция вновь попадет под владычество султана, от которого она в какой-то мере освободилась в последнее время.

Тем временем Пашо-бей, решивший бороться с влиянием Али, сделался ходатаем за всех, кто пытался жаловаться на лихоимство паши. Ему удалось довести до сведения султана и жалобы своих клиентов, и собственные претензии. Тот посочувствовал его бедам и в утешение пожаловал ему чин капиджи-баши. Тогда же он ввел в свой совет некоего Абду-эфенди, уроженца Ларисы и одного из богатейших людей Фессалии, которому пришлось бежать от произвола Вели-паши. Два новоиспеченных сановника, которым удалось привлечь на свою сторону Халет-эфенди, решили использовать все свое влияние, чтобы отомстить, наконец, Али Тепеленскому. Узнав о возвышении Пашо-бея, Али очнулся от безмятежного состояния духа, в котором пребывал последнее время, и весьма встревожился. Предвидя, сколько вреда может принести ему этот человек, прошедший выучку у него на службе, он вскричал: "О, если бы небеса вернули мне силы и молодость, я зарезал бы его прямо в диване".

Вскоре врагам его представилась прекрасная возможность подорвать его влияние. Вели-паша, впятеро увеличив по своему произволу налоги в Фессалии, учинил там столько лихоимств, столько бесчинств, что многие жители предпочли скорее терпеть горести и опасности жизни на чужбине, чем сносить подобную тиранию на родине. Начался массовый исход греков в Одессу, а знатные турецкие семьи, явившись в Константинополь, объединились вокруг Пашо-бея и Абду-эфенди. Те не преминули похлопотать за беженцев. Султан, не осмеливаясь еще открыто обрушиться на семейство Тепеленов, тем не менее сместил Вели и перевел его на незначительную должность в Лепанте. Тому, пусть и нехотя, пришлось повиноваться. Покинув недавно выстроенный в Рапшани дворец, он отправился к месту ссылки в сопровождении всякой швали: морлакских[40] комедиантов, цыган-плясунов, поводырей медведей и толпы проституток.

Уязвленный в самое сердце унижением могущественнейшего из своих сыновей, Али решил устрашить врагов, показав, что его нелегко запугать. Отправив в Константинополь троих албанцев, он приказал им убить Пашо-бея. Тем удалось подстеречь его в ту минуту, когда он шел в мечеть Святой Софии, куда в тот же день должен был прибыть сам султан, чтобы присутствовать на торжественной пятничной службе[41]. Убийцы несколько раз выстрелили в Пашо-бея и ранили его, но не смертельно.

Убийц схватили на месте преступления и повесили перед воротами султанского сераля, выпытав, что подосланы они пашой Янины. Уразумев, наконец, что пора покончить с этим опасным человеком, диван заново рассмотрел его прегрешения и составил фирман, который был затем скреплен великим муфтием. Фирман гласил, что Али Тепеленский, не раз получавший прощение за свои бесчинства, виновен теперь, прежде всего, в оскорблении величества. Он будет подвергнут опале как бунтовщик, если в течение сорока дней не явится к золотым дверям монаршей милости, откуда повелитель одаряет венцами государей всего мира, и не оправдается. Али, понятно, и не подумал повиноваться приказу. Тогда диван устами великого муфтия покарал его отлучением от мусульманской веры.