Золотой петух. Безумец - Раффи Страница 18

рассказывали про одного зока, которому мерой при взвешивании служила его правая нога: на одну чашу весов он ставил свою правую ногу, а на другую чашу заставлял накладывать шелк-сырец, говоря, что его нога весит пять фунтов, и при этом с такой силой давил на весы, что вместо пяти натягивал десять фунтов шелка… Вот так богатели зоки. Эх, были времена!.. Прошли они безвозвратно… Тот, кто имел голову на плечах, обеими руками загребал деньги… а глупцы остались ни с чем…

Масисян рассказывал все это так просто, как будто речь шла о самых обыденных вещах. Он сожалел о былых временах, когда люди были так простодушны, что легко поддавались на обман.

Гость слушал его, изредка качая головой, наконец, утомившись, встал и простился с хозяином.

— Счастливо оставаться.

— Безмозглый осел, — пробормотал ему вслед Масисян.

«Разбойник…» — подумал про себя незнакомец и исчез в темноте улицы.

Глава тринадцатая

«Лучше быть собакой в доме, чем младшим в семье».

Все помыкали и распоряжались Микаелом — и хозяин, и хозяйка, и приказчики, и даже кухарка.

С того дня, как он стал учеником в лавке и поднялся на одну ступень, на него взвалили непосильную работу. Бедняга не имел ни минуты покоя: ему приходилось прислуживать и дома и в лавке.

Поднимался он до восхода солнца, когда все еще спали, и сейчас же ставил самовар. Затем он начищал всем обувь, подметал двор и поливал его, набирая воду из протекавшего во дворе ручейка. Ах, как мучительно было подметать каждое утро двор: с облупленных ветхих стен все время оседала пыль, а двор был немощеный.

Несмотря на множество обязанностей, Микаел все же ухитрялся выкраивать время и, захватив учебник, забирался в какой-нибудь глухой угол и втихомолку учил уроки. Ему страстно хотелось научиться грамоте, словно у него было предчувствие, что настанет день, когда это ему пригодится, но учился он так, как будто делал что-то запретное.

Масисян ненавидел всякую грамоту, и ненависть его еще больше возросла, когда сын его, окончив гимназию, вернулся домой и во всем пошел наперекор отцу. Читать Микаел мог только по ночам, когда все в доме спали и никто не мог ему помешать. Микаела поместили в чулане, который раньше служил дровяным сараем, а сейчас туда сваливали всякую рухлядь: ненужную посуду, ржавые гвозди, сломанные глиняные кувшины, веревки, рваную обувь, лопаты, здесь же стояла пришедшая в негодность заржавленная чесальная машина — все это было покрыто толстым слоем плесени и пыли. Этот чулан, лишенный света и воздуха, напоминал курятник; чтобы попасть туда, Микаелу надо было нагнуться.

Тем не менее Микаел был доволен своим жильем, он мог здесь уединиться. Правда, рухлядь занимала в чулане так много места, что Микаел располагался в тесном углу. Постелью ему служила циновка, лежавшая прямо на сырой земле; от этого жесткого ложа у него постоянно болели бока. Подушку заменяла собственная одежда, которую он, снимая, клал на ночь под голову. Укрывался он старым бараньим тулупом хозяина, таким облезлым, что трудно было определить его возраст. На этой жалкой постели и засыпал крепким сном утомленный Микаел.

Однажды глубокой ночью, когда весь дом был погружен в покой и всюду было темно, если не считать чулана, где спал Микаел, кто-то, крадучись, шел по саду. Поравнявшись с чуланом, человек заметил полоску света, падавшую сквозь щель в двери. Он нагнулся и вошел. Микаел лежал на циновке, подперев рукою голову. Он, видимо, не заметил вошедшего и не шелохнулся. Он был в забытьи, когда усталость и дремота сковывают все члены и дурманят сознание. Возле Микаела лежала раскрытая книга.

— Эй… эй… гони сюда ягнят, сюда… — вдруг вскрикнул Микаел в полусне.

«Бедняжка, никак не может забыть своих ягнят», — подумал вошедший юноша.

Это был Стефан.

Он пришел, как обычно, чтобы позаниматься с Микаелом. Оглянувшись, он поискал местечко, чтобы расположиться поудобнее, и, не найдя ничего другого, присел на старую чесальную машину. Микаел по-прежнему лежал, не шевелясь. Стефан осторожно тронул его за плечо, чтобы разбудить.

— Бей, бей… убей меня, все равно ничего не скажу… — вскрикнул мальчик.

— Он бредит, бедняга, — сказал Стефан, — надо узнать, что случилось! — И добавил погромче: — Это я, Микаел, проснись.

Микаел поднял голову и присел на постели.

— Ты опять спишь не укрывшись, сколько раз я тебе говорил, что простудишься и заболеешь, — сказал Стефан, участливо глядя на маленького слугу, лежавшего на тонкой циновке.

— Эх, лучше бы я заболел и умер… — жалобно протянул Микаел и расплакался.

— В чем дело, что случилось, почему ты плачешь? — стараясь его успокоить, спрашивал Стефан.

Микаел рассказал, что хозяин избил его сегодня; показал ссадины и синяки — следы палки; его заперли в подвале лавки, затем высекли, продержали там целый день, хотели оставить в подвале на всю ночь, но старший приказчик вступился за него и вымолил прощение у хозяина. Вины за ним никакой нет, добавил в заключение Микаел, а его так зверски избили… хорошо еще он потерял сознание и не чувствовал боли…

— Какая жестокость, — пробормотал Стефан, рассматривая следы побоев на теле Микаела, и спросил возмущенно: — Так за что же тебя били?

Микаел объяснил, что хозяин много раз требовал от него, чтобы он доносил ему обо всем, что творится в доме: чем заняты домочадцы, что едят, кто посещает их, куда они ходят, с кем разговаривает госпожа, где бывает Стефан и прочее, и хотя Микаел обо всем этом знал, но ничего не сообщал, отговаривался тем, что не знает, и когда хозяина осведомляли другие приказчики, он всегда бранил Микаела: «Щенок, зачем обманываешь меня?»

— А в этот день, — продолжал Микаел, — госпожа дала мне рубль и велела сбегать на базар купить яблоки, груши и абрикосы. Она ждала в гости жену Ефрема.

Микаел выполнил ее поручение, но на базаре ненароком столкнулся с одним из приказчиков, который донес об этом хозяину. Микаел стал отпираться, вот за это ему и попало.

— Зачем же ты отпирался? — спросил Стефан.

— Я знал, что хозяин будет бранить госпожу, и подумал: пусть лучше меня побьют, чем госпоже выслушивать его брань.

— Значит, ты ее любишь?

— Люблю… она меня никогда не бьет… а хозяин то и дело раздает колотушки… Я здесь больше не останусь, убегу, пойду куда глаза глядят, довольно меня били…

Стефан принялся успокаивать его, утешал, уговаривал не делать этого, хотя сам хорошо знал, как горько приходилось мальчику. Он-то знал, каков его отец. Но бегство ни к чему бы не привело. Микаела все равно вернут обратно