Михаил Каратеев - Богатыри Проснулись Страница 19

– Так и сказал? – в восхищении воскликнул Дмитрий.

– Так и сказал, государь. Юрий Нелидов да Тимофей Кикин при том были.

– Ну, а Мамай что?

– Он сперва обомлел на миг, а после крикнул страже, чтобы меня схватили и вели на казнь. Скрутили мне его нукеры руки, а он тогда спрашивает: может, я еще что сказать имею? Я говорю: сказал тебе такое, ибо не стерпел поношения своему государю, а больше сказать мне нечего. И ежели у тебя обычай казнить послов, я готов принять муки и смерть. Ну, тут он чуток подумал и велел слугам отпустить мои руки. «Вижу, говорит, что ты князю Дмитрею верный слуга, а я бесстрашных людей люблю. Скоро, говорит, тебе некому будет служить на Руси, тогда приходи ко мне, – я возьму тебя в службу и поставлю высоко. Теперь же ворочайся к своему государю, и коли не хочешь везти ему мой чувяк, – отвезут мои послы, коих отправлю с тобой; им же дам грамоту для князя Дмитрея».

Ну, наутро выехал я в обрат, и со мною четыре Мамаевых посла: Казибек, Агиш, Урай и Сеид-Буюк, а при них полета нукеров. К ночи приехали мы на то место, где оставил я свою сотню. Узревши ее, послы было всполошились, но я их успокоил, что это-де мои люди и что будут они нам охраной. Повечеряли дружно и легли спать, только средь ночи велел я своим молодцам всех нукеров повязать, а послов привести ко мне. Подвели их к костру, и я говорю Казибеку: давай, князь, Мамаеву грамоту, буду ее читать! Он, вестимо, уже смекнул, что дело их плохо, не сказал и полслова, – дает. Прочел я, плюнул в ту грамоту, разорвал ее надвое и подаю

Казибеку: садись, говорю, теперь на коня и вези эти шмотья обратно Мамаю, скажи ему, что к русскому государю так писать негоже. Да и чувяк не позабудь ему воротить! С тем он уехал, а других послов и их людей я привез сюда, – может, ты пожелаешь их о чем расспросить.

– Что же было писано в Мамаевой грамоте? – спросил Дмитрий.

– Да всякая похвальба и хула на тебя, государь. Неохота и повторять.

– Повтори все же.

– Слово в слово я не запомнил, но написал Мамай вроде того, что если жалеешь ты свою землю и не хочешь, чтобы всю ее вытоптали татарские кони, – должен выйти ему на-встречь, с покорностью и повиниться, что не способен править Русью. Тогда он тебя цомилует и пошлет пасти своих верблюдов, а на Русь поставит другого князя.

– Малого он хочет, – засмеялся Дмитрий. – Что же, навстречу ему я выйду, только едва ли он тому останется рад. Ну, молодец же ты, Захар Матвеич, дай еще раз обниму тебя! Спаси тебя Господь за верность и за службу твою, век того не забуду! Мыслю я, что Мамай теперь так взъярился, что беспременно пойдет на нас, не ожидая Литву и Рязань. А мне того и надо!

– Он уже идет, княже. Следом за Казибеком послал я тайно из моих людей сына боярского Михаилу Лялина, наказавши ему высмотреть, что там будет. На третьем ночлеге он нас догнал и сказал, что в тот самый день, когда воротился к Мамаю его посол, орда стронулась и пошла вверх по Дону.

– Ну, слава Христу! Завтра и мы выступаем, авось успеем ударить на татар, покуда они одни. А ты, едучи Рязанской землей, ничего там не вызнал?

– Вызнал, государь: войско князя Олега Ивановича не вельми велико и ныне стоит близ реки Вожи, недалече от того места, где запрошлым годом побили мы Бегича. Прежде стояли они под самым Пронском, да вой его, как прознали о том, что собрал их князь в помощь Мамаю, – почали разбегаться, вот и увел их князь подале от городов и сел, чтобы не так бежали.

– Ну, оттуда он едва ли поспеет ко времени, да по всему видно, – не слишком ему хочется и поспеть. Эти нам не страшны: если бы и дошло до дела, почитай, все рязанцы, кроме своего князя, сами бы на нашу сторону перешли. Иное Ягайло. Знать бы наверное – где он?

– Передовой литовский полк ныне стоит в Одоеве, княже,

а сам Ягайло, со всею своей силой, к нему подходит. Так мне сказал в пути человек, который ехал прямо оттуда.

– Должно быть, то истина, потому что сегодня и здесь такие слухи были. Ну, добро, Захар Матвеич, иди теперь отдыхай, да и я посплю. Завтра день будет трудный.

ГЛАВА 11

На Москве кони ржут, звенит слава руская по всей земле. Трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове, стоят стяги у Дона великого на берегу. То не орлы слетошася со всея полунощный страны, – съехалися вси князи руския к государю-князю Дмитрею Ивановичи), рекучи ему: господине великий, уже поганый татарове на поля наши наступают и отчину нашу берут. Пойдем же за быструю реку Дон, прольем кровь за землю Рускую и за веру крестьяскую!

«Задонщина» – повесть Софония Рязанца (конца XIV в.)

Двадцатого августа, выслав вперед большой разведывательный отряд под начальством воеводы Семена Мелика и детей боярских Игнатия Кренева, Петра Горского, Фомы Ты-нина, Карпа Олексина и Петра Чирикова, – с наказом бдительно следить за всеми передвижениями орды, – Дмитрий Иванович с войском выступил из Коломны и через три дня прибыл к месту переправы.

Здесь уже находился, со своим отрядом, князь Владимир Андреевич Серпуховский, который не терял времени даром: часть его людей разведывала броды через Оку, промечая каждый из них двумя рядами шестов, вбитых во дно реки; все остальные валили в лесу деревья и вязали плоты для перевозки телег и клади. Сам князь Владимир и оба его набольшие воеводы – Данила Белеут и Константин Кононов – руководили этими работами, кипевшими на обоих берегах одновременно.

На следующий день подошел отряд Тимофея Вельяминова, и началась общая переправа, продолжавшаяся три дня. Наконец, к вечеру двадцать седьмого августа, вся огромная рать, тысячи голов скота, предназначенного для ее прокормления, и бесчисленные обозы оказались на правом берегу Оки. Краем Рязанского княжества тронулись дальше, растянувшись на много верст.

Погода стояла жаркая, – когда шли степью, солнце палило тяжело снаряженных воинов изнуряющим зноем, в лесных местностях было легче, но тут сильно задерживала теснота дорог, и потому войско двигалось медленно. Только четвертого

сентября подошли к большому селу Березуй, в верховьях Дона, где Дмитрий решил сделать дневку, чтобы подождать отставшие обозы. Вечером того же дня разведчики Петр Горский и Карп Олексин доставили сюда захваченного в плен татарского мурзу, который на допросе сказал, что орда Мамая перешла на правый берег Дона возле Кузьминой гати, повыше Красивой Мечи, и сейчас находится в трех переходах от Непрядвы, где она должна соединиться с войском литовского князя Ягайлы, который обещал быть там девятого либо десятого сентября.

Получив это чрезвычайно важное сообщение, Дмитрий понял, что нельзя терять ни часа: нужно было как можно скорее сблизиться с Мамаем и заставить его вступить в сражение до подхода Ягайлы.

Русское войско сейчас же двинулось дальше, по левому берегу Дона и утром шестого сентября стало лагерем против впадения в него реки Непрядвы. В полдень с передовой заставы прискакал сам воевода Семен Мелик и доложил, что татары находятся у Гусиного брода, в одном переходе от них и, по-видимому не зная, что войско Дмитрия стоит так близко, – спокойно продолжают двигаться вперед.

Не оставалось никаких сомнений в том, что завтра Мамай будет здесь. Но, увидев русское войско на противоположном берегу Дона, захочет ли он немедленно начать битву или, стоя за рекой, будет ожидать подхода литовцев? Последнее казалось более вероятным, и это ставило под угрозу не только план Дмитрия, но и весь исход сражения: в этом случае пришлось бы самим переправляться через Дон на глазах у татар и вступать в битву в самых невыгодных для себя условиях или же, оставаясь на месте и укрепив как можно свой лагерь, – ждать удара объединенных сил Мамая и Ягайлы.

И то и другое было плохо. Но оставалась еще одна возможность: перейти на правый берег Дона до подхода татар и занять там удобные для сражения рубежи. Это обеспечивало Дмитрию наибольшие преимущества, но в случае проигрыша битвы обрекало все русское войско на гибель: находящаяся за спиной река, которая имела тут тридцать пять сажен ширины, при довольно крутых берегах, делала отступление невозможным.

Дмитрий понимал, что нужно идти на этот риск. Он

От места переправы через Оку до Куликова поля войском было пройдено расстояние примерно в 180 верст. Это заняло десять дней.

верил в свое войско, ибо знал, что оно крепко духом и будет сражаться стойко, верил и в то, что его собственными действиями руководит Бог. А как раз в это утро прибыл к нему инок из Троицкой обители, с просфорой и грамоткой от своего игумена. В этой грамотке Сергий писал: «Благословение Господне да пребудет с тобою и с воинством твоим, великий государь! Молюсь за тебя денно и нощно, без страху и с верою иди вперед, – Бог и Пресвятая Богородица не оставят тебя своею помощью».

«Будто знал преподобный», – подумал Дмитрий, вспомнив об этом. Его решение созрело, но, понимая исключительную важность предстоящего шага и связанную с ним ответственность перед родной землей, он все же счел нужным созвать на совет старших военачальников.