Кемаль Тахир - Глубокое ущелье Страница 19

— Дед мой, Эртогрул-бей, не велит. «Чем грызться с собаками, лучше самому репейник грызть». С муллами да дервишами, говорит, не связывайся...

Наконец они увидели первого орла. Он кружил в вышине неподалеку от строящейся деревни Дёнмез.

— Силы небесные! — поразился Орхан.— Неужто там задушил волка ваш пес?..— Он подождал ответа, но Керим молчал.— Отчего же тогда не нашел Демирджана, а притащился в Сёгют?

— Может, на охоте Демирджан, а к крестьянам он пока не привык — чужие...

Орхан не ответил. Увидел: навстречу им высыпали переселенцы. Побросав работу, выбежали на дорогу мужчины, женщины, дети.

Несчастные люди! Жизнь их была подрублена под корень.

Хоть надежды не было никакой, а вот так, бегом, встречали каждого путника, будто ждали вести, что могут вернуться в родные края.

Орхан понял это сразу. Больше всех жаль было ему деревенского попа Маркоса... Вид, правда, у попа был отнюдь не жалкий. Лет под семьдесят, но крепок как дуб. Бодрость, веселое настроение — все это говорило о душевной силе святого отца. Но и ему, видно, нелегко было в его-то годы переселиться на мусульманские земли, обвыкать здесь. В последний приезд Орхана священник попросил у него позволения вбить два столба, повесить небольшой колокол.

Орхан разрешил без колебаний. Поп обрадовался, словно ему подарили мир. Кто его знает, почему после передумал, но так колокола и не повесил. Постеснялся, бедняга! И прав! Хотя отец с дедом строго следили и наказывали ослушников, воины-дервиши, гази, а особенно абдалы не очень-то жалели неверных. Прицепятся к чему-нибудь и начнут издеваться: бить, ругать, плевать в лицо.

Случалось, непристойные разговоры вели с девочками да мальчиками. А один даже чуть до греха не дошел.

По приказу Эртогрул-бея срамника дервиша за нарушение шариата положил на Барабанной площади Сёгюта под палки.

Наказание поручили Демирджану. Он терпеть не мог бесстыдников, и дервиш едва не отдал богу душу.

Поп Маркос опознал в одном из всадников Орхан-бея и подбежал с неожиданным для его возраста проворством.

Крестьяне, расступившись, пропустили его вперед. Старик дважды поклонился, осенил прибывших крестом, пожелал им благополучия.

Потом пригласил отдохнуть у источника.

— Спасибо! Мы спешим... Где Демирджан-ага? У своих коней?

Поп ответил не сразу. Опустил взгляд в землю, улыбнулся.

— Сегодня не видел его, не приходил сюда...

— У аги сегодня гости,— поспешил пояснить мальчонка.

Поп бросил на мальчишку строгий взгляд. Мать схватила крикуна за руку, шлепнула по мягкому месту.

И Керим и Орхан сразу догадались, кто был в гостях у Демирджана, и не стали расспрашивать. Видно, крестьяне тоже знают, что Баджибей заупрямилась, ни за что не дает позволения сыну жениться на любимой девушке. «Не мусульманка она!» И когда приезжала Лия, они никого не пускали на выгоны. А помощник Демирджана, армянин Торос, обычно отправлялся в такие дни на охоту.

Керим Челеби приветственно приложил руку ко лбу, потом к груди, поклонился и пришпорил коня.

Наступил вечер, невеста Демирджана должна была давно уехать. Но на всякий случай, чтобы дать знать о своем приближении, друзья разговаривали как можно громче.

— Ах, моя матушка! Недаром покойный отец отделывал ее кнутом... «У баб глаза не должны просыхать!» — говаривал покойный.

— Не ко времени умер отец твой, да будет рай его обителью! Спасу нам не стало от Баджибей... Недавно поймала меня и стыдить стала: гяурского попа отцом, мол, назвал. «Бей должен следить за своими словами. Смотри, еще раз услышу!» И отца моего выругала за то, что назвал он братом властителя Биледжика. На месте Лии я давно бы сказал: «Отрекаюсь от своей веры». Переехала бы к Демирджану, а потом сказала бы: «Нет, не отрекаюсь!»

— Верно... Если брат не поторопится, и отречение не поможет. Упаси аллах, станет беем твой старший дядя Дюндар Альп. Тогда дервишская братия не то что греков — нас снова в веру обращать примется! Замешкаешься — голову снесут...

Когда показался шатер Демирджана, Орхан, приложив ладони ко рту, крикнул:

— Эй!.. Демирджан-ага!.. Э-ге-гей!

Они прислушались.

Не получив ответа, Керим повернул коня на луг и, рысью обогнув стог сена, шагах в пятнадцати увидел нагого мертвеца с торчащей в спине стрелой. «Что это?» Вонзив шпоры в брюхо коня, Керим поднял его на дыбы. Орхан не удержался. И, скользнув по лошадиному крупу, свалился на землю.

— Что с тобой, Керим? Смотри, Аслыхан узнает...— Орхан умолк на полуслове, увидев, как Керим, оставив коня, бросился вперед. Оперся на седло, вытянулся: — Что случилось? Кто это?

— Брата моего убили... Погубили джигита! Брата моего, льва моего убили!

Орхан увидел странную наготу Демирджана и по оперению сразу опознал караджахисарскую стрелу. Керим сидел на земле рядом с трупом и ничего не видел вокруг себя.

— В спину стреляли, подлецы!

— Не убивайся, Керим! Мы отомстим!.. Воздадим сполна!

— Ох, Баджибей!.. Погубили нас, Баджибей!.. Не исполнив желания своего, ушел мой брат!

Орхан, заткнув руки за пояс, внимательно оглядывал округу. Сейчас он совсем не походил на тринадцатилетнего мальчишку. На тонком лице с высоким лбом — спокойная уверенность вождя, коему для внушительности вовсе не нужны ни борода лопатой, ни пышные усы. Прищурив голубые глаза, он, как всегда, когда был в затруднении, теребил родинку за ухом. Орхан знал, как любил Керим своего старшего брата, и понимал, что ничем не сможет сейчас утешить его. Что за чувства владеют человеком, если он не воин, а отомстить можно только смертью, Орхан знать не мог. Однако отчаяние, вероятно, должно быть еще безнадежней.

Заниматься Керимом или ждать от него какой-то помощи было бесполезно. Прежде всего следовало прикрыть наготу Демирджана — она была не для глаз крестьян другой веры.

Орхан натянул на него штаны и туго перехватил их поясом. Теперь вид его не вызывал больше никаких мыслей, кроме мысли о смерти.

Керим словно ничего не замечал. Руки его беспомощно лежали на коленях. Он не отрывал взгляда от лица брата, точно ждал, что Демирджан вот-вот откроет глаза.

Орхан никак не мог решить, надо ли вынуть стрелу и чем накрыть тело. Каждое прикосновение к трупу болью отозвалось бы в оцепеневшем от горя сердце Керима Челеби. Заметив неподалёку башлык убитого, Орхан поднял его с земли, повертел в руках. «Зачем он снял чалму? И куда ее положил?» Орхан быстро направился к шатру.

Шатер, где Демирджан жил вместе со своим помощником армянином Торосом, был, как всегда, прибран. Никаких следов схватки. Лук, колчан и даже знаменитая сабля работы Каплана Чавуша — оба досталась Демирджану в наследство от отца Рюстема Пехливана — висели на столбе. У входа Орхан увидел греческую суму. Нахмурился, взял суму, опростал ее.

В медных чашках — жареное мясо, сметана, йогурт, в деревянной коробочке — масло, сухое печенье и брынза. Сладкие пирожки с орехами и хлеб завернуты в белоснежную тряпицу. Все приготовлено с любовью, как готовит хорошая, чистоплотная хозяйка для дорогого ей человека.

В глазах Орхана впервые вспыхнула ненависть. Он взял барабан, бесшумно ступая мягкими сапогами по траве, вышел из шатра и, точно желая выместить на нем всю свою ярость, стал отбивать сигнал боевой тревоги.

— Дан-дан-дан! Дан-дан!.. Дан-дан-дан! Дан-дан!..

Время от времени он останавливался, прислушиваясь, нет ли ответа из деревни.

Когда там подхватили сигнал, бросил барабан и, обойдя Керима стороной, чтобы не беспокоить, побежал к лугу.

На лугу, где Демирджан обычно пас коней, было пусто. Орхан схватился за пояс, испуганно огляделся. Переодеваясь для игры в яхи, он бросил саблю и забыл снова надеть ее, а Керим вообще не любил носить оружие. Орхан мысленно выругал себя. При виде мертвого Демирджана он решил было, что его убил какой-нибудь караджахисарский ратник, приревновав к Лие, а убийство в спину приписал малодушию убийцы. Убить врага в честной схватке, позволив ему взять в руки оружие, не считалось большим преступлением в пограничных уделах. Семьи стали бы кровниками, и только. Но убить в спину знаменитого объездчика Кара Осман-бея, угнать его боевых коней значило бросить открытый вызов уделу. Осматривая разбросанные по лугу колья, Орхан увидел стрелу, которой была ранена собака, поднял ее и, нахмурив рыжие брови, хотел было воткнуть в землю, но передумал. Да, это было не простое конокрадство. Черноперые караджахисарские стрелы были явным вызовом или уловкой, чтобы подстрекнуть соседа на набег. Мысли о болезни деда, о спорах дяди Дюндара Альпа с отцом беспорядочно пронеслись у него в голове. Он вернулся назад, размышляя, как ему вести себя с крестьянами.

Керим по-прежнему сидел в полном оцепенении. По одному, по два сбегались крестьяне-греки с топорами, тесаками и косами, окружили тело Демирджана.