Зинаида Чиркова - Проклятие визиря. Мария Кантемир Страница 19

Толстой едва не запрыгал от радости. Затея его удалась, его интрига привела к тому, что источник опасности для России устранён. Теперь уже нет великого визиря, который готовился к войне с русскими, поминутно поминал позор Азова и готовность отобрать его у России. Нет Далтабана — нет и войны.

Пётр Андреевич быстро придвинул к себе свиток бумаги. Нужно сообщить в Москву, что необходимость в больших расходах миновала, не надо собирать мягкую рухлядь и снова и снова подносить её жадным турецким чинушам.

Он писал и писал, и к утру эстафета была готова, и тайный гонец помчался через все границы, чтобы вручить депешу самому царю.

И хоть вновь жаловался он на утеснения и тяготы, но сердце его пело. На сегодня он выполнил свою задачу — отвратил такую кровавую войну с турками, какой она была всегда.

А наутро Пётр Андреевич получил фрукты, провизию, цветы, табак и роскошный чубук для кальяна от нового великого визиря — Асан-паши.

Узнал о нездоровье Толстого новый визирь и любезно послал ему подарки и цветистые пожелания доброго здоровья.

А ещё через неделю пожаловали русскому послу и новое подворье — просторный двор с тенистым садом и прекрасными фонтанами, разбросанными по нему. И хоть вышло послабление русскому послу, да он всё не доверял туркам и снова и снова налаживал связи, изучал всю информацию, которую доставляли ему его многочисленные друзья, сопоставлял, думал...

И вдруг как радостную весть с неба объявили ему о Полтавской битве.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ах, как же повезло Петру, когда у Карла XII разыгралось самолюбие, когда этот неустрашимый шведский король, непобедимый и быстрый, увяз на долгие девять лет в польских делах! Показалось Карлу, что он может безнаказанно свергать и сажать на трон королей, кроить границы и всю карту Европы так, как он хочет. Да, он двинулся в Саксонию, чтобы вынудить единственного союзника Петра, Августа Саксонского и польского короля, сдаться на милость победителя. Всё перед ним трепетало, всё бежало перед славой неустрашимого и победоносного полководца.

Войска Августа и даже русские полки, данные ему Петром, сдавались Карлу. Нигде не дал ему битвы Август и в тайниках души давно лелеял мысль бросить на произвол судьбы Петра и его войско, пожертвовать даже польским престолом, лишь бы сохранить саксонскую корону.

Ничего не говорил и ничего не писал он Петру, а тайно, без всяких свидетелей, встретился с Карлом в загородном замке Альтранштедте, расположенном поблизости от Лейпцига, и здесь предал Петра, предал Россию.

Договор со шведским королём гласил, что Август отказывается от польской короны, выдаёт всех дезертиров, а русские войска отдаёт Карлу.

Но как будто сама судьба хранила ни в чём не повинных русских солдат: разлились реки, шведы вынуждены были остановиться, застигнутые врасплох стихией, и русское войско почти без всяких потерь отошло к Киеву.

Пётр остался один: сколько ни хлопотал он о коалиции против шведского короля, все его усилия оказались безрезультатными — Австрия, Франция, мелкие германские княжества лишь со злорадством следили за единоборством Петра и Карла.

Не было у России союзников, никому не нужны были её интересы, никому не нужна была в Европе сильная Россия, потому и сказал однажды с горечью русский царь, что у России только два союзника — армия и флот.

Пётр прекрасно понимал, что дело идёт к тяжёлому концу: шведская армия хорошо вооружена, дисциплинированна, обучена всем новейшим приёмам любого боя, привыкла к победам и потому казалась неустрашимой.

Но девять лет самолюбования Карла, утряски польских дел не прошли ему даром. Он потерял время, он сам заставил Петра готовиться к дальнейшей войне, реорганизовывать всю свою армию, подгонять медлительных полководцев-вельмож, готовить новое вооружение, переливать церковные колокола в большие пушки. Эти девять лет были для русской армии благодетельными и поистине плодотворными...

Пётр часто размышлял: кабы повернул Карл сразу на Москву, не стал копаться с передачей корон в Польше, неизвестно, как обернулось бы дело.

Русский царь никогда не терялся перед первой неудачей, она словно подстёгивала его, подхлёстывала, вынуждала снова и снова учить и переучивать своих военачальников, лупить их палкой за медлительность, чисто русскую неповоротливость, нерасчётливость...

А сколько надежд возлагал он на Августа! Они встречались не раз, и Пётр был очарован сладкими речами Августа, курфюрста саксонского и короля польского, его изящными уверениями в вечной дружбе.

Очень долго ничего не знал русский царь о предательстве Августа, и узнал-то вовсе случайно — попался перебежчик, который и рассказал о тайном договоре Августа со шведским королём.

Но Пётр только разочарованно вздохнул — простил Августу его тайное сотрудничество с Карлом. Ведь ему ничего не оставалось делать, кроме как сдаться на милость Карла. Понял саксонского курфюрста: не очень-то и дорога тому была польская корона, лишь бы сохранить свои владения в Саксонии да не потерять ещё и эту корону...

Пётр сам объявил войну Швеции. Едва только был заключён договор с Турцией на тридцать лет, как русский царь посчитал свои руки развязанными.

Но эта Северная война, затянувшаяся на двадцать с лишним лет, поставила Петра перед фактом: русские войска неуклюжи, неразворотливы, медленно и тяжело передвигаются, пушки малы и не очень уж боеспособны, солдаты плохо одеты и плохо кормятся.

Было к чему приложить руки, всё надо начинать с самого начала. Пётр и сам рвался в бой, шёл вместе с солдатами, сам расставлял пушки, сам командовал полком. Чересчур уж нерасторопными были пока что его военачальники...

Кололо самолюбие Петра позорное нарвское поражение, и он метался от одного фронта войны к другому, чтобы хоть как-то утихомирить горечь от поражения.

И как же ликовал он, когда удалось ему, самому, без своих начальников, одержать победу над крохотной крепостью шведов, стоявшей в истоке Невы, — Нотебургом!

Крепостца эта располагалась на самом исходе реки Невы из огромного Ладожского озера, издревле была русской и именовалась Орешком. Этот крохотный остров, зажатый со всех сторон мощными крепостными стенами, прекрасно снабжённый пушками и сильным гарнизоном шведов, прямо как кость в горле стоял у Петра.

Шведы держали остров давно, хотя земля была исконно русской, отсюда грозили они всему руслу Невы и, главное, не пускали Петра к морю.

Конечно, гарнизон был не слишком силён — Карл оставил здесь всего-навсего чуть больше четырёхсот человек, но зато расставил по высоким стенам полтораста пушек, и бомбометание было главным средством обороны для маленького шведского гарнизона.

Пётр взял с собой десять тысяч рекрутов и отправился к острову, заставив солдат перетаскивать пушки едва ли не на руках: болота, топи не позволяли лошадям тащить тяжёлые орудия. Гати, проложенные по берегу Невы до самого островка, обозначили места похода Петра.

Только и всего было, что отделяло Петра от крепости полторы версты чёрной невской воды. Не стал он терять время на подход подкреплений, высадился на лодках с тысячью своих верных преображенцев на крохотный шанец — полоску земли возле крепости.

Шведы сразу убрались в крепость, засели в ней, надеясь на то, что малое количество русских солдат позволит им продержаться до подхода шведских кораблей.

Пётр выслал парламентёра — не хотел зря проливать кровь, предложил сдаться.

Комендант ответил, что просит позволения снестись с нарвским комендантом и дать четыре дня на размышления.

Пётр пришёл в ярость. Всегда-то он спешил, а отсрочки да задержки приводили его в бешенство — такова уж была натура у русского царя: не терпел промедления, всё делал быстро, словно бы понимал, что сроку ему на земле отпущено немного, даже ходил так, что всем сопровождавшим приходилось бежать за ним. Его длинные ноги успевали сделать лишь шаг, тогда как приближённым требовалось три, а то и четыре.

Он не стал отвечать коменданту, а приказал заряжать пушки. Раздались крики команд, загремели пороховые взрывы, за стены полетели разрывные ядра. Со стен раздались ответные залпы. Но у Петра было больше пушек, меньше солдат, всего с тысячу, а уж бомб заготовлено было втрое больше, чем у защитников крепости.

Отчаянно сопротивлялись шведы, да не вынесли громовой бомбардировки.

Теперь уже комендант крепости просил позволения сдаться на милость победителя, позволить выйти из крепости со всеми знамёнами и вооружением.

Пётр милостиво разрешил. Гарнизон оставил крепостцу.

Ключ к Неве, к её устью был проложен. Шлиссельбург — так гордо назвал Пётр своё новое приобретение.

Оставалось выйти к самому морю...

Как раз в то самое время, когда в Стамбуле начал обосновываться новый посол Петра, Пётр Андреевич Толстой, царь стал потихоньку приобретать силой оружия и другие русские земли, когда-то захваченные шведами.