Филипп Ванденберг - Гладиатор Страница 19

Лысый отступил за колонну.

— Что пользы от десяти сестерциев, если из-за них я лишусь головы…

Сунув руку под тунику, Вителлий вытащил свой кошель и сунул его в руки старика.

— Вот! Это все, что у меня есть.

Привратник высыпал себе в ладонь золотые монеты, и глаза его округлились. Указав на ворота, он пробормотал:

— Исчезни. Да смилостивятся над тобой боги!

Город был переполнен преторианцами, установившими посты у всех сколько-нибудь важных зданий и на главных перекрестках. Клавдий опасался попытки открытого мятежа. Сделав крюк, Вителлий обогнул Большой цирк и пересек Тибр возле Бычьего форума.

Расположенный за Тибром четырнадцатый округ Рима был населен в основном простыми людьми, жившими очень скромно, а то и бедствовавшими. В этот округ входил и еврейский квартал с его десятью тысячами жителей и собственным советом старейшин. Религиозным центром квартала была синагога.

Императоры относились к иудеям с различной степенью недоверия. Почитатели единого Бога, придерживавшиеся своих древних обрядов и обычаев, иудеи жили обособленно от римлян. Их ассимиляция затруднялась еще и проблемой языка. Лишь немногие из них владели латынью, обиходным языком был греческий, на иврите же разговаривали только старики. Для императора они уже долгие годы являлись пресловутой соринкой в глазу, поскольку отказывались обожествлять его и поэтому служили постоянным источником беспокойства. Цезарь и Август пошли по отношению к ним на далеко идущие уступки, учитывавшие обычаи и особенности этого народа. Им разрешено было отмечать день субботний и даже дано право не являться в суд, если вызов приходился на субботу. Особенно раздражало римлян то, что, если выдача даровых пайков приходилась на субботу, иудеям разрешалось приходить за ними днем позже и не выстаивать, таким образом, длинные очереди.

Под покровом темноты Вителлию удалось незаметно пробраться в иудейский квартал. Несмотря на поздний час, здесь все еще кипела жизнь. Люди предпочитали проводить время на улицах, а не в перенаселенных грязных домах.

— Где мне найти Каату? — спросил Вителлий у одного из бесчисленных прохожих, лениво слонявшихся по улицам.

Оглядев чужака с ног до головы, тот лишь презрительно сплюнул и отвернулся. Повезло Вителлию лишь с третьей попытки.

— Что тебе нужно от Кааты? — услышал он в ответ.

— Девушка по имени Ребекка, отец которой был гладиатором, сказала, что Каата может дать мне приют.

— Следуй за мной.

Свернув в один из переулков, они подошли к маленькому, с узким фасадом домику. Из открытого входа тянуло вонью подгоревшего бараньего жира. Веселый гул голосов свидетельствовал о том, что в доме отмечают какой-то праздник.

— Каата! — крикнул приведший Вителлия еврей, и через несколько мгновений в дверном проеме появился средних лет мужчина с маленькими хитрыми глазками.

— Это я Каата, — сказал он. — Чего ты хочешь?

— Мое имя Вителлий, — чуть смущенно ответил юноша. — Ребекка назвала мне твое имя и сказала, что я смогу найти у тебя убежище. По крайней мере, на первое время.

— Так, так, — проговорил Каата, — стало быть, ты и есть гладиатор Вителлий. — При этом он внимательно разглядывал пришельца. — Поздно ты пришел, очень поздно. Никто из нас уже и не ждал тебя. Даже Ребекка.

— Я знаю, — ответил Вителлий. — Тогда я не хотел бежать, но с тех пор многое изменилось. Ребекка не хотела, чтобы я выходил на арену. Но я все-таки сражался.

Каата недоуменно взглянул на Вителлия.

— Чего же ради ты решил скрыться теперь?

— Мессалина пощадила меня, когда я потерпел поражение в первом своем бою. Сейчас меня обвиняют в том, что я имел что-то общее с ее заговором.

— Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями…

— В городе арестованы сотни людей. Виновны они в чем-то или нет, я не знаю. Из-за того что Мессалина пощадила меня, у меня появилось немало врагов. Среди них найдутся такие, которые за пару сестерциев готовы будут лжесвидетельствовать против меня.

Улыбнувшись, Каата обернулся и крикнул:

— Ребекка! Погляди, кто к нам пришел!

И тут же в полутьме дверного проема появилась девушка — прекрасная как никогда, с сияющими темными глазами. Увидев гостя, она вздрогнула, прошептала, словно не веря глазам своим: «Вителлий?» — и, отступив на шаг, укрылась за плечом Кааты.

— Ребекка! — ласково проговорил Вителлий. Он хотел подойти и обнять девушку, но между ними стоял Каата. — Я не хотел увиливать от боя, — смущенно пробормотал Вителлий. — Я сражался и проиграл, как ты и предсказывала. Меня, тем не менее, пощадили.

— Я оплакивала тебя, — ответила Ребекка. — Здесь все было для тебя готово, но теперь уже слишком поздно.

Судорожно всхлипнув, она закрыла лицо руками. Потом еще раз взглянула на Вителлия блестящими от слез глазами, повернулась и убежала в дом.

— Я знаю, — медленно проговорил Каата, — как она любила тебя…

— Любила? — перебил его Вителлий. — А что же теперь?

— Ребекка рассказала мне о тебе. Я должен был помочь тебе, укрыть тебя до тех пор, пока о деле не будет забыто. Потом, когда мы услышали, что ты сражался, потерпел поражение и был помилован Мессалиной, мы поняли, почему ты не пришел.

— Меня пугала жизнь в подполье, жизнь в непрерывном страхе, что каждую минуту могут выследить и схватить. К тому же… я надеялся победить и действительно едва не победил.

— Да, но все же ты потерпел поражение и получил пощаду из рук Мессалины. А что означает пощада, дарованная Мессалиной гладиатору, знает в Риме каждый ребенок.

Вителлий опустил голову и молчал.

— Ребекка, — продолжал Каата, — услышав обо всем этом, пришла ко мне в слезах. Она сказала, что любит тебя, что ради тебя готова на все, но против Мессалины у нее нет никаких шансов. Я постарался утешить ее и… — Каата запнулся, и Вителлий поднял голову. — Что ж, я хорошо знал отца Ребекки, а поскольку она осталась совсем одна в этом огромном городе, я решил, что вправе взять на себя заботу о ней. Сегодня мы празднуем нашу помолвку.

Вителлий стоял словно завороженный, не в силах вымолвить ни слова. На мгновение его охватило желание ворваться в дом, схватить Ребекку и бежать вместе с ней. Тут же, однако, он понял всю бессмысленность такого поступка. Может быть, Ребекка уже и не любит его? Во всяком случае, она чувствует себя в долгу перед Каатой. Он же, Вителлий, — всего лишь беглец, скрывающийся от преследования. Ему хотелось заплакать, но слез не было. Несколько секунд двое мужчин, волей судьбы оказавшиеся соперниками, молча смотрели друг на друга. А затем Вителлий повернулся и, не попрощавшись, зашагал в том направлении, откуда только что пришел.

Известие о раскрытии заговора и аресте заговорщиков привело Рим в состояние полного хаоса. Все с подозрением поглядывали друг на друга. По городу ползли дикие слухи. Самый диковинный из них гласил, что Клавдий собственноручно подписал брачный договор между Мессалиной и ее возлюбленным Силием с тем, чтобы усыпить бдительность заговорщиков. Состоянию растерянности и недоумения мог положить конец только открытый процесс над заговорщиками.

Учитывая огромный интерес римлян и большое количество обвиняемых, процесс по делу о государственной измене решено было проводить в базилике Юлия. С самого раннего утра, еще до восхода солнца, римляне начали стекаться к семи ступеням, ведущим от Виа Сакра к мраморному зданию суда. Тридцать шесть колонн разделяли зал суда на главный и два боковых нефа. Боковые нефы были предназначены для публики, немалую долю которой составляли лаудиции — профессиональные клакеры, зарабатывавшие себе на пропитание аплодисментами и громкими криками одобрения.

Заседание вел претор Рима, почтенного вида пожилой мужчина в судейской, с пурпурной каймой тоге. Рядом стояли два ликтора, а по левую и правую от него стороны сидели сенаторы. Пение труб возвестило о прибытии императора. Окруженный плотным кольцом охраны Клавдий занял место позади претора. Когда речь шла о государственной измене, приговор выносился императором, но в обсуждении дела он участия не принимал. Вел процесс претор, он же задавал вопросы обвиняемым.

Негромко перешептывавшаяся до сих пор публика разразилась громкими криками, когда несколько центурионов ввели в зал скованных попарно обвиняемых. «Мужайтесь, мужайтесь!» — призывали одни. «Да покарает вас меч!» — кричали другие.

Претор зачитал обвинение:

— В государственной измене и заговоре против императора обвиняются Гай Силий, Тит Прокул, Мнестер, Веттий Валенс, Помпоний Урбик, Санфей Трогус, Декрий Кальпурниан, Сульпиций Руфус, Юнкус Вергилиан, Траул Монтан, Суиллий Цезоний, Плантий Латеран и Гай Вителлий.

Затем последовал нескончаемый поток свидетелей. Для вынесения приговора достаточно было двух подкрепленных присягой свидетельств. Если обвиняемый не в состоянии был что-либо возразить или представить контрсвидетелей, суду не оставалось ничего иного, как признать его виновным. Многие обвиняемые признали себя виновными и даже не пробовали сказать что-либо в свою защиту, другие же отчаянно пытались спасти свою жизнь. Гай Силий признал, что намеревался при поддержке Мессалины свергнуть императора, и даже попросил, не затягивая время, казнить его. Траул Монтан, красивый молодой человек, сказал в свою защиту, что провел с Мессалиной одну лишь ночь, и то только потому, что его силой привели к ней. Его слова подтвердила одна из служанок Мессалины. Это спасло юноше жизнь.