Юрий Андреев - Багряная летопись Страница 19

Примерно в тот же час, что и возок Фрунзе, с другой стороны в Уральск въезжали исправные санки, запряженные парой крепких, но притомленных каурых коньков. Укутанная в шубу и пуховый платок, сидела в них со скромным баульчиком на коленях Галина Ивановна Нелидова.

Сани остановились у бревенчатого двухэтажного дома, верх которого занимал Семенов — вридкомиссар плясунковской бригады. Сытно пообедав, он стоял у окна, прочищая твердой соломинкой зубы. Что это?! Мираж? Сновидение? Галина? Сюда? Не может быть! Что-то горит, если она в открытую решилась приехать!.. Может быть, ему грозит опасность, и она сочла нужным предупредить его?! Теряясь в догадках, он понесся вниз, громыхая по деревянной лестнице. В сенях его встретил вестовой:

— Товарищ комиссар, прибыла какая-то гражданка, уверяет, что ваша жена.

— Да-да, конечно же, конечно! Лошадей и повозочного отведи в комендантский взвод, до утра можешь быть свободен!

Он опрометью бросился к ней — своей старой любви, к вечной своей тревоге и радости, обнял ее, расцеловал, снова обнял, отстранился, снова расцеловал в обе холодные с мороза щеки.

— Рад? — спокойно спросила она, когда они поднялись наверх.

— Боже мой, конечно! Но почему такой неожиданный, такой рискованный приезд?

— Да так, соскучилась по тебе, вот и приехала на денек-другой. Ничего устроился, неплохо. Кто тебе постель согревает, хозяйка? Немножко дрябловата, щами пованивает, но в общем-то еще ничего.

— Ах, Галя, никак я к твоей манере шутить не привыкну. Так что же случилось?

Она сбросила на скамью шубу, платок, задумчиво прошлась по комнате — гибкая, все такая же молодая, с мороза еще более красивая, неожиданно распахнула дверь, выглянула — никого.

— Хочешь покурить? — Она достала серебряный портсигар. — Возьми вот эту, среднюю.

Он взял папиросу, присмотрелся и спичкой осторожно достал из глубины свернутую тоненькую бумажку. Он развернул ее, посмотрел на свет, затем послюнил. Под влиянием влаги начали проступать темные буквы. «При первой возможности ликвидируйте Фрунзе — лучше всего на митинге. Убийцу застрелите. Возмущайтесь, сожалейте. Готовьте бригаду к переходу с оружием к Ханжину. Последний предупрежден. Документ уничтожить. Центр». Семенов внимательно перечитал приказ, затем сжег его и остановился в задумчивости.

— Ах, Сашка, — Нелидова подошла к нему и крепко обняла, прижавшись от колен до подбородка, — давно-то мы с тобой не праздновали встречу по-настоящему! А зажирел ты, друг мой, что выложенный кот. Нехорошо. Ну много ли успел здесь? Сколько у тебя верных людей?

— Ах, Галя, Галя, и на груди моей ты не забываешь о деле… Может быть, все эти разговоры потом?

— Погоди, котик. И потом тоже. Значит, сколько таких, что можно положиться? А Плясунков что за тип? В кулаке у тебя? Любишь ты, друг мой, фразу, ох любишь! По-твоему, я ведь тоже у тебя в кулаке — так, что ли, хвастал ты Гембицкому? Ну, не переживай, не переживай: это мое дело, как я узнала! Главное, сейчас я у тебя и впрямь в руках. Ну-ка, обними покрепче. Ах, молодец! А что, сможешь ты поднять бригаду? Смотри, я ведь крепких мужчин уважаю! Героев! — Она многозначительно засмеялась. — Нет, Сашка, недаром я все же люблю тебя: какие дела тебе поручают! Значит, как у тебя люди по полкам расставлены?.. Ну, какой же это допрос? Своей пользы не понимаешь — ведь твою цену из моего доклада установят. Понял? Ну не ершись, давай, котик, по-деловому, по-современному. Я слушаю…

На следующее утро, выполняя приказ, к городской площади стали подходить войска: батальоны Плясункова, отдельные части 22-й дивизии, штабисты. Под звуки небольшого духового оркестра, чеканя шаг, строго выдерживая дистанцию между ротами, прошел Иваново-Вознесенский отряд. При каждой роте сани с «максимом», при полковом знамени два командира с шашками наголо. Ткачи прошли, красуясь слаженностью, выправкой, силой. Новенькое обмундирование, островерхие шапки, как древнерусские шлемы, винтовки с блестящими штыками — все это выделяло их из других частей.

Плясунков стоял перед своей бригадой, перекрещенный портупеями и поясом, с шашкой на левом боку, с маузером на правом, с биноклем на груди, в заломленной набекрень папахе. Семенов — в черном полушубке, в черной папахе — подошел к нему и громко, не приглушая голоса, сказал:

— Их превосходительство кофием наслаждаются, а бойцы здесь должны мерзнуть!

— Да, старые порядочки вводит, — сплюнул в сторону Плясунков, — парадами забавляться вздумал.

Санки с командармом вылетели на площадь и поехали к правому флангу, где стояла бригада Плясункова. Фрунзе вышел из них и направился к стоящим перед строем бригады Плясункову и Семенову. В трех шагах от них он остановился, ожидая, что Плясунков скомандует бригаде «смирно!» и представится ему. Но комбриг и его комиссар, подбоченясь, лишь глядели на командарма, и не думая докладывать ему.

Сзади них, переступая с ноги на ногу, стояли бойцы, стояли даже не рядами, а отдельными группами. У кого винтовка висела за спиной, у кого на ремне перед грудью, а некоторые держали винтовки под мышкой прикладом, стволом вниз. Шинели неподпоясанные, полушубки не застегнуты, шапки и папахи набекрень, из-под них торчат косматые чубы.

«И это двадцать пятая, героическая в прошлом дивизия! — подумал Фрунзе. — Не знаю пока, друзья-командиры, что вы за птицы, но на провокацию меня не возьмете».

Подходя к Плясункову, он протянул ему руку:

— Товарищ Плясунков, должно быть?

— Так точно! — невольно вытягиваясь, ответил тот.

— Что ж это вы, строевых команд не знаете?

— Да уж мы такие, неученые, — досадуя на свой порыв, вызывающе ответил тот. — Кадетских корпусов не кончали, а вот белых генералов били!

— А хороший командир, преданный советской власти, и без кадетских корпусов должен знать азбуку военной службы. Без воинской дисциплины сильного врага вы не побьете! Пойдемте, поближе посмотрим ваши полки.

Фрунзе пошел вдоль строя, не повторяя приглашения.

Плясунков двинулся за ним, остановился было, поглядев на Семенова, который глазами сделал ему знак стоять на месте, но затем махнул рукой и пошел за командующим.

Фрунзе шел не торопясь, всматриваясь в лицо каждого бойца. Вот он увидел приплясывающего от морозца вчерашнего своего знакомого, стрелка по воронам. Винтовка у него была под мышкой, штыка не было, руки засунуты в рукава, как в муфту. Узнав Фрунзе, красноармеец взял винтовку к ноге, вытянулся.

— А где же ваш штык, товарищ уральский охотничек?

— Виноват, товарищ командующий. Да нам толком никто ничего и не объясняет. — Он нагнулся, вынул штык из-за голенища и примкнул его к винтовке.

Отойдя от него, Фрунзе вполголоса кинул Плясункову:

— Вот так, товарищ комбриг! Устами рядового бойца дана полная характеристика вашего стиля командования!

Плясунков молча следовал за Михаилом Васильевичем. Они подошли к четкому строю рот и батальонов Иваново-Вознесенского отряда.

— Отряд!.. Смир…но!.. Равнение напра…во! — послышалась уставная команда.

— Здравствуйте, товарищи красноармейцы и командиры рабочего отряда! Здравствуйте, дорогие ткачи! — громко поздоровался Михаил Васильевич.

— Здравия желаем, товарищ командарм!.. — последовал радостный ответ раскатом сотен голосов («Эх, и сколько же родных, знакомых лиц!»).

— Поздравляю вас с переименованием в двести двадцатый стрелковый полк и включением в развертываемую сейчас двадцать пятую боевую дивизию! — громко и торжественно произнес он. — Ваш образцовый строевой порядок и внешний вид позволяет надеяться, что вы не подведете своих иваново-вознесенских товарищей, пославших вас на Восточный фронт против Колчака. Уверен, что и в боях с нашим злейшим врагом вы покажете образцы храбрости, отваги, боевой смекалки, стойкости и преданности делу революции. Рабочему полку ткачей ура!

— Ура!.. — пронеслось над полком.

Закончив обход, Фрунзе возвратился к санкам, напротив бригады Плясункова, и поднялся на сиденье.

— Товарищи красноармейцы, командиры и политработники семьдесят третьей бригады двадцать пятой дивизии! В прошлом вы завоевали себе славу непобедимых, стойких и преданных революции полков Красной Армии. Но во что превратилась ваша бригада сейчас? Вас пришлось вывести в тыл с линии фронта. Вы потеряли свою боеспособность. В ваших рядах были предательства, невыполнение боевых приказов, дезертирство.

Были случаи грабежей и насилия. Разве это боевые батальоны и полки Красной Армии знаменитой дивизии, которой командовал Чапаев? Вы стоите как вооруженная толпа, а не как воинская часть Красной Армии! За стрельбу и беспорядки в городе, за поведение на фронте и здесь на смотре объявляю перед строем бригады строгий революционный выговор всему командному и политическому составу бригады. Надеюсь, что вы правильно поймете это наказание и быстро исправите свои ошибки.