Антон Хижняк - Сквозь столетие (книга 1) Страница 19

— Ну что? Погладил против шерсти фельдфебель?

— Что это он на тебя набросился как ястреб?

Глянул на них Никита, покачал головой и сказал с горечью:

— Было! Так пробрал, что до сих пор поджилки трясутся. Ох и злой же наш фельдфебель. — А сам доволен, что никто из однополчан не догадывается, как Петрушенков к нему относится.

После вечерней молитвы и умывания упал на кровать, укрывшись с головой одеялом, и предался размышлениям. Думал о неизвестном Каракозе и об Аверьяне. Долго не мог уснуть. Что же это делается? Никак не мог понять, почему люди не боятся идти на виселицу и чего добивался смелый Каракоз? Должно быть, за лучшую жизнь боролся, коль не побоялся поднять руку на самого царя. Наверное, и царь в чем-то виноват, не проявляет заботу о простом народе. Вот Каракоз и печется о мужиках, о лучшей их доле. Удивительный человек! Конечно, Каракоз не один к этому дню готовился, с кем-то советовался. Долго думая, Никита пришел к выводу, что, видимо, не все благополучно в русском государстве. Очевидно, обманывают царя те, что вокруг него вертятся. Министры и генералы, помещики и богатеи запугивают мужика, тянут с него разные подати и поборы, да не все в царскую казну, видимо, идет. Умудряются и в свой карман хороший куш положить. Вот Каракозы и стали правды доискиваться, чтобы крестьянину и трудовому люду лучше жилось. Каракозова повесили, а его единомышленников в Сибирь на каторгу сослали. Их побратимом был и Аверьян, честной души человек. Однажды он рассказывл и о своем отце, пострадавшем в молодости. Значит, и прежде не все было благополучно. А императоры царствуют над людьми. Вспомнил уроки словесности. Скольких царей перечислил Петрушенков на занятиях! Рассказывал про Петра, что на коне скачет, про царицу Екатерину, и про Александра, названного благословенным. Еще бы! Льстивые господа как угодно назовут. А за что его так величают? Это ведь он тогда сидел на троне, когда французского императора Наполеона народ прогнал из Москвы, из России, и гнал его до их столицы — Парижа. Был еще царь Николай. А наш теперешний, Александр, зовется Вторым, так как Первым был тот, благословенный. А сколько же их еще будет? И Николаев, и Александров? Петрушенков говорил, что у теперешнего Александра есть сын, тоже Александром зовут.

Фельдфебель рассказывал солдатам еще много интересного. И откуда все знает? Трется возле офицеров, вот и узнает. Два дня назад гвардейцы, когда были на учениях, слышали, что стреляли из орудий. На словесности спросили Петрушенкова, что случилось, а он, подкрутив усы, торжественно сообщил: это был праздничный салют. Встречали невесту молодого царевича Александра. Привез он ее из королевства, а из какого, Никита забыл. Это королевство недалеко от Петербурга, тоже находится на берегу Балтийского моря. Назвал имя невесты, какое-то чудное, не наше. Трижды повторил фельдфебель, еще и накричал: «Запомните, когда спросят вас, чтобы сразу ответили. Зовут ту королеву Дагмара». Такое чужестранное имя русские солдаты слышали впервые, думал Никита. И зачем царским сынам ездить за женами куда-то в чужие края, разве у нас в России нет девушек достойных? А может, для царей нужна какая-то особенная, непохожая на наших? Может, она из другого теста слеплена? Вот бы взглянуть на нее. Чем же она приворожила царевича? Наверное, теперь так уж заведено, что цари ищут себе жен за морем, как будто петербургская девица не достойна стать царицей.

От королевны Никита перенесся мыслями на Садовую улицу, в маленькую квартиру Олимпиады Михайловны. Неужели Маша хуже королевны? Подумал о ней и вздрогнул, будто ее у него отнимали. Это хорошо, что царевичи не видят простых девушек, пусть ездят за заморскими девами. Шепчет родное имя «Маша» и мысленно видит себя рядом с ней, в ее маленькой комнате. Глубоко задумался не о царском, а о своем. Как быть дальше? Зачем судьба привела его на Садовую улицу? Думал о Маше, а перед глазами стояла Мотря. Казалось, будто она протягивает к нему руки и зовет: «Никита! Слышишь Никита! Ты не забыл меня?» Нет, не забыл! И на сердце у Никиты становится горько. Хорошая девушка Мотря. И работящая, и приветливая. Только не лежало к ней сердце. А мать настаивала: «Уже время жениться, пойдешь, сынок, на царскую службу, а кто мне помогать будет, я уже стареть стала». Не знал он, что добрая к людям его мать не о помощнице для себя думала, а хотела помочь несчастной сироте. Да еще тому пропойце помещику Верещаке захотелось погулять на свадьбе, и он припугнул родителей, что накажет за непослушание. Когда Никита пошел к ней со сватами, Мотря сразу подала рушники. Ему стало жаль ее. Не хотел огорчать дивчину. Вскоре и свадьбу сыграли. Три месяца промелькнули для Мотри как один день. Она заметно поправилась, на лице у нее появился румянец. Мечтала о том времени, когда они вдвоем с Никитой соорудят хатку и будут жить одни…

Никита закрывает глаза и видит Мотрю, она зовет к себе и вдруг отдаляется, исчезает, а вместо нее появляется Маша, вроде бы вот тут, рядом с ним, стоит и тоже протягивает руки, шепчет: «Милый!» Никита вздрагивает, хочет приблизиться к ней, взять за руку, но кто-то его не пускает и орет на него. Никита вздрагивает и кричит на непрошеного нахала. А солдат с соседней койки тормошит его и окликает: «Проснись. Что ты кричишь? Кошмары снятся?» Никита просыпается и смущенно, молча натягивает на себя одеяло, снова укрывается с головой.

Горн побудки рассеял сон. Быстро оделся, заправил постель и подумал о приснившемся. В голове путались мысли, особенно тревожила одна: «Что же делать?» Что делать? Через три дня, в воскресенье, пойдет к Маше. А что скажет ей? После последнего свидания возвратился в казарму сам не свой, в отчаянии. Маша не хотела отпускать. «Побудь у нас, мама вернется не скоро. Она пошла к родственнице. Не смотри на меня так укоризненно! Это я сама устроила, чтобы маму позвали на именины. Мама будет там до вечера. А ты побудь со мной. Боишься?»

Он не боялся. Но не хотел обидеть девушку. Она такая беспомощная, беззащитная! Отошел в угол.

— Маша! Согрей чаю.

— Не хитри! Хочу быть рядом с тобой. Не прогоняй меня, — и припала к нему, целовала, обнимала.

— Маша! — еле сдерживал себя. — Маша! Не надо. Будем друзьями.

— Какие друзья, Никитушка! Я люблю тебя. Ты слышишь? Или ты не понимаешь, что девушка не может быть парню другом, товарищем? Разве ты не слышишь, как плачет мое сердце? — Схватила его руку и прижала к своей груди. — Чувствуешь, как оно бьется? Слышишь?

Машина рука горела огнем. Она смотрела прямо в глаза Никиты, пронизывая его голубизной нежного взгляда, и твердила:

— Не отпущу!

— Мне нужно идти в казарму!

— Знаю… Но у тебя еще два часа. Ты только что пришел. Тебя же отпустили. А от нас недалеко.

И не дала ему говорить, закрыв рот горячим поцелуем.

— Не отпущу! Не отпущу! — повторяла в беспамятстве.

— Ты меня отпустишь! — прикрыл ей рот ладонью, а сам продолжал целовать обмякшие руки, закрытые глаза.

Вдруг она вырвалась и остановилась посреди комнаты.

— Никитушка! Я ничего не боюсь. Ты слышишь? Ты понимаешь, что я говорю? Не боюсь! — повторила она и закусила красные губы, распростерла руки. — Иди ко мне!

Он схватил ее за руки и, посадив на стул, наклонился к пылающему ее лицу.

— А я боюсь, дорогая моя Машенька. Ты меня понимаешь? Я боюсь. Я тебя люблю… Я солдат. Знаю, что такое храбрость. Могу быть храбрым. Слышишь. Я одолею себя… Понятно? Смотри! — Он крепко сжал ее, поднял и понес по комнате.

Она обрадовалась и еще теснее прижималась к нему. И все исчезло, все окружающее куда-то уплыло… Было лишь пламя, сжигавшее его вместе с Машей. И не верил, что случилось то, о чем мечтал, чего жаждал. Чувствовал, что и Маша страстно жаждала, горячо и неудержимо.

Опомнился. Долго ли длились эти счастливые минуты? Увидел ее обессиленную, со счастливой улыбкой на губах… Протягивает руки к нему и обнимает. Никита видел ее закрытые глаза, раскрасневшиеся щеки, приоткрытые губы.

— Любимая моя! Прости.

— За что прощать? Это ты прости за то, что я сделала с тобой.

— Что же ты сделала со мной?

— Сам знаешь… Привязала к себе… Теперь уже навсегда…

И снова предались блаженству. Никита покрывал ее поцелуями, а она молчала и только радостно улыбалась. Он шептал:

— Люблю тебя безмерно и поэтому боюсь. Не тебя, а себя боюсь. Ты веришь? Нужно быть сильным… И я в эти минуты, в это мгновение почувствовал, что я сильный.

— Никитушка! И я сильная… А ты что-то утаиваешь, не все мне сказал. Да? Ты скрываешь, а я скажу за тебя… Ты думаешь о своей жене и не хочешь меня обидеть. Да? Угадала?

— Угадала, моя дорогая…

— И теперь меня боишься? Скажи.

— Не скажу! А ты ответь мне. Любишь меня?

— Люблю, Никитушка.

— А если любишь, то очень внимательно выслушай меня и согласись со мной.

— Выслушаю… Люблю… Соглашусь.