Игорь Ефимов - Свергнуть всякое иго: Повесть о Джоне Лилберне Страница 19

— В Ирландии?!

— Да, почтенные, да, — паписты восстали в Ирландии, и кровь честных протестантов заливает землю. Трупы плывут по рекам, валяются не погребенные у дорог, и голодные собаки поедают их. Горят дома, виселицы стоят на площадях, женщины и дети замерзают в поле. «Смерть англичанам! — кричат их попы. — Кто даст приют хоть одному, будет гореть в аду!» И так по всей стране, повсюду, в деревнях и городах.

Он говорил монотонно, смотрел неподвижным взглядом и раскачивался, как от зубной боли. Забытый в руке стакан с вином просвечивал красным сквозь пальцы.

— Но что же армия? Где все эти замки, пушки, форты? Где склады оружия, запасенные Страффордом?

— Взяты, захвачены обманом или изменой. Только Дублин удалось спасти. Заговор там был раскрыт в ночь накануне восстания, и меры приняты. Но в остальных частях острова… В Ольстере резня идет днем и ночью. Говорят, те, кто спасся по милости божьей, приползают к дублинским стенам раздетые догола, измазанные грязью и кровью и уже в воротах накидываются на хлеб, как безумные. Говорят еще, что королева…

— Ну?

— Возможно, это и ложь, но главари восставших уверяют, будто королева обещала им свою поддержку.

— Проклятая папистка!

— Ирландские собаки!

— Нож в спину — вот все, что можно от них ждать.

— В Лондоне волнение, мистер Лилберн. Опасаются, что и местные католики поднимут голову. Назначен сбор милиции — вот зачем я искал вас. Наша рота заступает в караул с восьми вечера.

Но Лилберн уже и без того поспешно надевал плащ и шляпу, принесенные Кэтрин. В движениях его снова появилась угловатая завершенность, лицо стало злым и острым. Обняв на прощанье Элизабет, он вдруг выбросил руку в сторону ее отца и сказал:

— Вы просили заговоров, реальных угроз. Теперь вы довольны? Или вы признаете положение опасным только тогда, когда членов парламента за ноги поволокут к Темзе?

Мистер Дьюэл прижал руки к груди жестом возмущенным и покаянным одновременно, но когда Лилберн и Сексби в сопровождении женщин оставили комнату, скептическая мина снова появилась на его лице и он негромко пробормотал, скребя пальцами под шапочкой:

— Во всяком случае, пока в Ирландии правил Страффорд, никаких бунтов там не бывало.

«По возвращении короля из поездки в Шотландию лондонское Сити устроило ему такую пышную и торжественную встречу, что он воспрял духом и стал энергично препятствовать всем действиям парламента, направленным на облегчение участи англичан в Ирландии. Прошло очень много времени, прежде чем его удалось заставить объявить тамошних убийц бунтовщиками, но и тогда было отпечатано всего сорок прокламаций и даны специальные указания против широкого их распространения; каковые действия убедили всех добрых протестантов в Англии в том, что ирландское восстание произошло не без соучастия короля и королевы.

После этого лондонское Сити выступило с петицией, выражавшей полную поддержку парламенту и недоверие королю; король же окружил себя многочисленной стражей из кавалеров, которые убили и ранили нескольких бедных безоружных людей, собравшихся около его дворца Уайтхолла».

Люси Хатчинсон. «Воспоминания»

«Член палаты лордов граф Манчестер и члены палаты общин Пим, Гемпден, Холлес, Строд и Хэзльриг обвиняются в том, что они: 1) изменнически замышляли ниспровергнуть основные законы и управление Английского королевства, лишить короля его монаршей власти; 2) злобно клевеща на его величество, предательски пытались очернить его в глазах народа; 3) подстрекали армию его величества не подчиняться его приказаниям и соединиться с ними в злодейских умыслах; 4) предательски призывали и ободряли войска другой страны вторгнуться в Англию; 5) покушались на права и само существование парламента; 6) возбуждали бунты и беспорядки против короля и парламента; 7) изменнически сговаривались развязать войну против короля и, по сути дела, уже развязали ее».

Из текста обвинительных статей и приказа об аресте, представленного королевским поверенным в парламент

«До нас дошло, что палата общин послала просить у Сити охранную стражу. Поскольку сегодня некоторые члены этой палаты были обвинены в государственной измене, сообщаем вам нашу королевскую волю, чтобы ни одна рота лондонской милиции не была поднята без специального приказа от нас. Если же на улицах начнут появляться буйные толпы и мятежные сборища, мы повелеваем вам вызвать столько рот, сколько найдете нужным, и, буде собравшиеся откажутся мирно разойтись по домам, приказать капитанам, офицерам и солдатам стрелять по ним пулями и уничтожить тех, кто будет упорствовать в сеянии мятежа и беспорядка».

Из приказа короля лорд-мэру города Лондона

4 января, 1642

Лондон, Вестминстер

С утра пять обвиненных членов парламента, как и было условлено накануне, заняли свои места на скамьях палаты общин. Быстро пронесся слух, что сарджент палаты успешно исполнил полученный приказ: сорвал печати, наложенные королевскими чиновниками на их дома и бумаги, а самих чиновников взял под стражу за незаконные действия, нарушающие привилегии парламентской неприкосновенности. Но одновременно с этим стало известно о нескольких десятках артиллеристов, прибывших в Тауэр для усиления гарнизона, и о приказах короля, разосланных в Сити и в адвокатские подворья,[20] — быть готовыми выступить на защиту королевском особы. Новоиспеченный государственный секретарь Фокленд встал, чтобы доложить о результатах вчерашних переговоров с королем, голос его звучал глухо, на лице застыло выражение недоумения и досады. Король обещал дать ответ на протест палат не позже сегодняшнего утра — вот все, что он мог сообщить.

— Государственный секретарь пытается сделать вид, будто ему ничего не было известно о замыслах короля, — прошептал Кромвель сидевшему рядом Гемпдену. — А его приятель вообще не кажет носа.

— Вы думаете, Хайд приложил к этому руку?

— Судейская лиса! Пусть мне отрежут язык, если он не состоит в тайном сговоре с королем.

— Возможно. — На узких губах Гемпдена мелькнула усмешка. — Однако, если бы замысел принадлежал ему, наши враги не совершили бы столь грубых ошибок. Хайд достаточно умен и слишком хорошо знает законы.

— Что вы имеете в виду?

— Король не имел права посылать своего поверенного с обвинениями и приказом об аресте прямо сюда. Ему следовало обратиться с этим требованием к лордам. По закону распоряжение должно было исходить от них. То, что он сделал, — грубейшее нарушение прав и привилегий верхней палаты. Я говорил вчера с некоторыми из них. Их возмущению нет границ.

Оба повернули головы в сторону Пима, который поднялся со своего места, держа в руках перечень обвинительных статей.

— Мистер спикер! В первом пункте обвинений, выдвинутых против меня и четырех других членов нижней палаты, сказано, что мы замышляли ниспровергнуть основные законы этого королевства и установить над подданными его величества власть тирании и произвола. Можно ли назвать подобное деяние изменой? О да, как никакое другое! За подобную попытку нынешний парламент отправлял на эшафот могущественных министров. И если признать основным законом все те страшные злоупотребления, которые были перечислены в Ремонстрации, принятой нами недавно, тогда всякий, кто выступал против них — и я в том числе, — виновен в государственной измене.

— И мы! И мы тоже! — прокатилось по рядам.

— Если признать участие в свободном парламентском голосовании за напечатание данной Ремонстрации, разоблачившей злонамеренных советников его величества, епископов, пытавшихся извратить религию, несправедливые преследования, чинившиеся ими, жестокость их судов, покровительство папистам, — если все это включается в понятие «сеять раздор между королем и его подданными», тогда — да, я признаю себя виновным и по этому пункту обвинения! И если подача голоса за учреждение постоянной охраны для членов парламента, окруженных столькими опасностями, означает попытку поднять оружие против короля, я, безусловно, виновен и в этом.

Возбуждение, владевшее палатой, прорвалось взрывом одобрительных криков.

— Славно сказано! Славно сказано! — кричал Кромвель вместе со всеми.

Ревнивое чувство его, былое стремление вырваться из-под власти этого человека за прошедший год постепенно шло на убыль, слабело, по мере того как рос его собственный авторитет и влияние в палате. Они не раз уже заседали теперь вместе в различных парламентских комитетах, и был уже один или два случая, когда не красноречие Пима приносило их партии победу, а именно яростный напор и несдержанность «этого болотного лорда» — так его прозвали за борьбу с осушителями. Поистине, король плохо знал своих противников. Выбирая жертвы для удара, он вполне мог бы заменить безобидного горлопана Строда им, Оливером Кромвелем.