Мариан Брандыс - Мария Валевская Страница 19

Из приведенного отрывка видно, что не коварство Зайончека, не военно-политическая миссия (как утверждает на основании «Записок» граф Орнано), а призыв тоскующего любовника был причиной приезда Валевской в Финкенштейн. Пани Анетка черпает свою информацию из достоверного источника, от ближайшей подруги Марии – Цихоцкой или Соболевской. Сведения эти находят подтверждение в записках Констана и у некоторых других мемуаристов. Но все это, вместе взятое, еще не опровергает версии Орнано. Посторонние лица могли и не знать о визите генерала Зайончека в Кернозю.

Рассказ Потоцкой довольно ехиден, особенно там, где дело касается брата героини. Следует выяснить, о котором из двух братьев Марии в данном случае идет речь. Большинство биографов настаивает на том, что фаворитку отвозил к императору Теодор Лончиньский. Но это утверждение, порожденное биографической путаницей, о которой я писал в предыдущих главах, ошибочно. В 1807 году младший из братьев Лончиньских еще не принимал активного участия в карьере сестры. Оставив в чине лейтенанта прусскую армию, Теодор надолго порвал с военным ремеслом и абсолютно отошел от жизни на людях; поселился в деревне и хозяйствовал себе спокойно в Черневе, родовом имении, доставшемся ему в наследство. Гораздо теснее был связан в это время с судьбой Марии ее старший брат, Бенедикт Юзеф, владелец Кернози, высший офицер польского войска, состоявший как раз в это время при французском генеральном штабе. Не подлежит сомнению, что именно он сопровождал сестру в поездке в штаб-квартиру. Из того, что зафиксировали некоторые мемуаристы, следует, что этот бравый офицер-легионер в морально-этических вопросах отнюдь не был Катоном. Вернувшись из Италии, он бывал довольно частым гостем во дворце князя Юзефа Понятовского, где самозабвенно играл в фараон и кутил с тогдашней компанией князя. Там-то он и завязал близкое знакомство с двумя почтенными дамами: графиней де Вобан и Эмилией Цихоцкой. Помимо разных мелких грешков, присущих большинству дворянской молодежи, «травмированной» прусской оккупацией, Бенедикту Юзефу приписывают немалое участие в том, чтобы склонить сестру к роману с Наполеоном. Но я не считаю, чтобы заслуженный офицер действовал в данном случае из низменных побуждений. Будучи экс-легионером, он, конечно же, разделял культ Бонапарта; будучи Лончиньским, он выступал как пламенный патриот, а поскольку натура не отказывала ему в честолюбии, то он мог связывать с любовью императора к сестре некие далеко идущие политические планы. Я не удивился бы, если это именно он был автором и главным вдохновителем идеи о «патриотическо-исторической роли» Марии.

Злоязычная пани Анетка преувеличивает, утверждая, что брат Валевской «был неожиданно произведен из поручиков… в полковники». В архивах французского военного министерства сохранилось личное дело генерала Бенедикта Юзефа Лончиньского, оно подробно отражает его очередные повышения по службе и присваиваемые ему воинские звания: 1792 подпоручик, 1794 – поручик, 1797 – поручик Итальянского легиона, 1798 капитан, XII.1806 – командир полка в новом войске польском, 5.II.1807 майор, 6.III.1807 – «адъютант-полковник» при штабе Бертье, 1.IX.1807 командир 3-го полка уланов, 27.11.1812 – бригадный генерал. Из этого дела видно, что военная карьера старшего брата Марии шла, в общем, нормально. Правда, после прихода французов темп его продвижения явно ускорился, но следует помнить, что это был период формирования нового польского войска, когда опытные офицеры с военным образованием и боевым прошлым ценились на вес золота. Некоторое сомнение вызывает, правда, последнее производство, связанное со службой при французском штабе. Тут действительно можно усмотреть протекцию Валевской. И в этом не было бы ничего удивительного. Если уж глава рода Лончиньских действительно хотел быть политическим наставником императорской фаворитки, то значительно легче было играть эту роль с вершин штаба Бертье, чем в положении польского строевого офицера. Так что он мог настоять, чтобы сестра проложила ему дорогу к главному алтарю.

Во французских архивных документах, связанных с пребыванием Наполеона в Финкенштейне, имя старшего брата Валевской фигурирует дважды, Впервые он упоминается 28 апреля 1807 года. В этот день шеф генерального штаба, маршал Александр Бертье, вручил императору письмо, в котором поддерживал прошение полковника Лончиньского о награждении его орденом Почетного легиона. На полях документа сохранилась собственноручная пометка императора: «A guelle bataille s'est-il trouve?» (В каком сражении участвовал?) Из этого видно, что в служебных делах Наполеон не признавал никаких личных одолжений.

Но тут дело было чистое. Для того, чтобы развеять сомнения императора, претендент на орден приложил письменное свидетельство офицеров 3-го батальона Первого польского легиона. Былые товарищи подтверждали его участие во внушительном числе итальянских сражений, подчеркивая мужество и другие качества, отличающие хорошего офицера. Короче говоря, брат фаворитки имел полное право претендовать на орден Почетного легиона и получил бы его без того, чтобы прибегать к чьей-либо протекции.

К сожалению, активность честолюбивого офицера не ограничивалась стараниями получить заслуженное отличие. Дальнейшие его действия в стенах главной квартиры имели уже более противоречивый характер и выходили за пределы лично служебных дел. Из сохранившихся документов видно, что полковник Бенедикт Юзеф Лончиньский сыграл одну из главных ролей в двусмысленной и неприятной интриге, имеющей целью произвести перемены в руководстве польскими вооруженными силами.

Атмосфера Финкенштейна весьма способствовала политическим интригам. Весной 1807 года этот маленький мазурский городок преобразился в столицу могущественной империи. Резиденция прусских юнкеров фон Финкенштейн на десять недель стала диспозиционным центром власти для половины Европы. Ежедневно отсюда высылали десятки курьеров с письмами к королям и императорам. Наполеон, играя в «очко» со своими маршалами, решал судьбы народов. В прежней бальной зале принимали экзотические посольства из Турции и Персии, а по вечерам смотрели представления, устраиваемые корифеями французского театра. В комнатах, прилегающих к императорским апартаментам, ожидали аудиенции высокие сановники из Парижа и союзных столиц. В передних гудела разноязыковая толпа политических актеров рангом поменьше. В Финкенштейне определяли границы новой Европы, добивались должностей в еще не существующих государствах, заключали конъюнктурные союзы и плели сложные интриги, искали протекции и взаимно чернили друг друга.

В главной квартире победоносного императора французов решались и важнейшие воинские и государственные проблемы возрожденной Польши. Много внимания уделяли распрям трех польских дивизионных начальников: Домбровского, Зайончека и Понятовского, претендующих на должность главнокомандующего. Этот конфликт, начавшийся с момента назначения Понятовского военным министром, набухал, как нарыв, и требовал радикального вмешательства. Больше всего интересовались этим бывшие легионеры, которых в Финкенштейне было тогда много. Ими верховодил предприимчивый и вхожий во французские штабные круги генерал Александр Рожнецкий. Легионеры не могли простить Понятовскому его несправедливого, как они считали, возвышения за счет их любимого вождя генерала Яна Генрика Домбровского. Ситуация обострилась после битвы под Тчевом, где Домбровский был тяжело ранен в ногу, что вынудило его на некоторое время уйти с действительной службы. Было сочтено это самым подходящим моментом, чтобы передать в его руки руководство военным ведомством, которое полагалось ему за заслуги и по праву старшинства, но не требовало полной физической активности. Самым рьяным заводилой в этом конфликте был приезжавший из Нейденбурга в Финкенштейн генерал Юзеф Зайончек. Он хоть и не очень жаловал Домбровского, но поддерживал его против Понятовского, которого стихийно ненавидел еще со времен восстания Костюшки.

Вероятно, уже во время визита в Кернозю Зайончеку удалось привлечь для борьбы с Понятовским экс-легионера Бенедикта Юзефа Лончиньского и его патриотку-сестру, с детства воспитанную в преклонении перед создателем легионов Генриком Домбровским. Если действительно было так, то по приезде в Фннкенштейн, когда возобновились вечерние беседы фаворитки с императором, во время которых они поверяли друг другу разные политические «секреты», Мария наверняка не преминула передать Наполеону внушенные ей соображения относительно Понятовского и Домбровского. Не исключено, что именно Валевская послужила причиной того, что 29 апреля 1807 года Наполеон написал в письме Талейрану:

«Поляки вовсе не хотят Понятовского. Было бы хорошо, если бы можно было военное министерство отдать Домбровскому, а Понятовского направить в армию».