Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью Страница 19

Петр терпеливо выслушал матушку, без обычной улыбки.

— Постараюсь, матушка, соблюдать все, что по чину, с братцем Иваном мы завсегда в согласии были.

По пути в Кремль царь заехал в Преображенское. На воде покачивался, сверкая смолой и краской, недавно спущенный на воду карбас. На борту подгоняли мачту, примеряли ванты. Брандт обрадовался царю, два месяца не виделись. Наконец-то появился человек, который больше всех понимает в строении кораблей.

— А что, Карстен, нынче пойдем под парусами? — начал разговор Петр.

В глазах Брандта мелькнула добродушная усмешка:

— По осени, государь, токмо бы нам наладить мачту, да внутри сделать карбас, да весла изготовить, да их приладить. А там парусы шить. Работы много. Дай Бог к весне управиться потихоньку.

— Ну, ну, я и не тороплю, нынче не к спеху. Весной, так весной. — Петр поманил Апраксина: — Ты днями сюда наезжай, починай управляться. Твоя забота здесь главная.

Первые недели царь безотлучно жил в царских палатах, каждый день виделся с Иваном, вместе они отправляли все церковные службы.

Федор и раньше тяготился своей обязанностью стольника сопровождать царя на все богослужения, хотя никогда и не высказывал этого вслух. Теперь он обрадовался новому поручению и все дни проводил в Преображенском. К началу заморозков карбас был в полной готовности, за исключением парусов. После Покрова на верфи появился Петр. Вместе с Апраксиным и Тиммерманом зашли на карбас. Брандт приладил новые, блестящие от краски весла. От воды тянуло холодом. Медленно опускались и таяли в воде редкие, пушистые, будто одуванчики, снежинки.

Прошлись немного на веслах, Петр похвалил Апраксина:

— Молодец, Федор, по-доброму стараешься, весной в поход пойдем по Москве. Начинайте-ка с Тиммерманом еще какой струг излаживать. А там и ботик наш прихватим.

Тиммерман отвечал кратко, по-деловому:

— Теперь можно, государь, стапель под навесом освободился, дерево впрок заготовлено, плотников в достатке.

Петр подставил ладонь, снежинки таяли, капельки воды холодили руку.

— Недалече, как реку прихватит ледком, карбас уберечь надобно.

Апраксин уже все продумал. Показал на небольшую заводь.

— Сюда приткнем его, на бережок выволокем наполовину, рогожей прикроем, по корме бревнами огородим.

Из Преображенского Петр заехал за братом, и они вместе поехали на богомолье в Саввин-Сторожевский монастырь.

Впервые Петр встречал зиму, не тревожась за судьбу матери, за свое будущее. Правда, и государевы обязанности не торопился исполнять, кроме участия в необходимых ритуалах по случаю православных праздников. А они следовали один за другим. Юрьев день сменил первый Никола, потом пришло Рождество, за ним потянулись святки, а дальше Крещение… Если раньше эти дни особых застолий не собирали, то теперь Петр то и дело навещал после литургий Льва Нарышкина, Троекурова, Шереметева, отмечая каждый приезд возлиянием хмельного. Все чаще заглядывал к новым знакомым в Немецкую слободу. Обычным явлением становились ежедневные обеды у Гордона с распитием «фряжских» вин, нередко Петр гостил у своего нового друга Лефорта. Иногда сопровождал его Федор Апраксин и тогда поневоле, стараясь не отставать от компании, приобщался к длительным пьяным застольям, которые кончались зачастую в предрассветных сумерках. Обильными возлияниями отмечено было и знаменательное событие в жизни Петра — рождение сына.

Февральским утром, после торжественного молебна в Успенском соборе, царь принимал поздравления в Передней палате дворца. «Угощал думных и ближних людей кубками фряжских питей, а московское дворянство, стрелецких полковников, дьяков и гостей водкой». Среди приглашенных гостей в кремлевском дворце был и Гордон. Петр поднес ему кубок водки.

Наблюдая за царем, Федор Апраксин заметил, что тот вроде бы не испытывает большой радости по случаю рождения наследника. На половину Евдокии он не заглядывал, новорожденного не видел. «А что ему в отцовстве-то, — размышлял Апраксин, — сам-то едва из отроков вылупился, восемнадцати годков еще не исполнилось, какой из него отец. Тем паче что матушка и оженила, не спросясь его, без смотрин и без выбору».

Вечером, когда гости разъехались, захмелевший Петр заскучал. Выпил с Апраксиным пару стаканов «ренского» и неожиданно сказал:

— Поезжай, Федор, на Кукуй, привези-ка мне Гордона. Да и сам с ним приезжай.

Спустя час-другой пиршество продолжилось и затянулось до утра. Подуставший Федор, увидев уже солнечные блики в цветных стеклышках маленького оконца, потушил свечи и хотел потихоньку уехать.

— Погоди, — остановил его Петр, — мы еще не закончили празднество. Нынче мы опохмелимся, передохнем и двинемся к нашему верному дядьке. — Царь подозвал Меншикова: — Пошли кого к Льву Кирилловичу, пущай нас ждет к обеду.

В загородной вотчине Льва Нарышкина, Филах, приезду гостей обрадовались. Еще сутки баламутила веселая компания.

Не успели вернуться в Москву, царского младенца крестили в Чудовом монастыре. Как тут обойтись без гостей, «фряжского» вина и водки. Вплотную примкнула к дням крещения и масленица. Какая же масленица без хмельного. А тут еще царь распорядился устроить фейерверк с пушечной пальбой. Петр Апраксин состоял при пушках, едва не оглох.

— Поначалу палили дважды из каждой пушки, — рассказывал он Федору, — потом залпом грянули холостыми из всей полусотни стволов. Все бы ничего, да жаль одного дворянина. Ракетка-то не разорвалась, грохнула его, сердешного, по темени. Хоть и шапка на голове была, а повалился замертво.

Давно отзвенела капель, всюду чернели проталины, прилетели первые грачи. В Преображенском начали обкалывать лед вокруг карбаса. Под навесом звенели топоры, визжали пилы. На стапеле к длинному брусу плотники примеряли первые шпангоуты новой яхты. Рядом высился большой, почти готовый плоскодонный струг.

На Благовещение прискакал верхом Петр в сопровождении Льва Кирилловича, Меншикова и Лефорта. Апраксин знал с вечера о приезде царя, но, увидев его, удивился. Впервые Петр появился на людях в иноземной обнове. В зеленом камзоле нараспашку, в коротких штанах с чулками, башмаках с пряжками. «А шляпу-то и шпагу ты, никак, у Лефорта позаимствовал, — подумал Федор. — Стало быть, наперекор патриаршьему завету все спроворил».

Во время Великого поста скончался скоропостижно патриарх Иоаким. Он ревниво охранял старинные устои московской жизни. В своем завещании просил обоих государей запретить православным подданным всякое общение с иноверцами и еретиками, не ставить их начальниками в полках, молил не перенимать иноземных обычаев и одежд… В завещании Иоаким все толково обосновал, ссылаясь на иноземные страны, где держатся своих порядков и нравов в одеждах и поступках, а чужих обычаев не приемлют и иным верам свободы не дают.

Апраксин незаметно вздохнул: «Жаль ведь расставаться с привычным, вековым, а, видать, не миновать. Круто берет Петр Алексеевич».

Соскочив с лошади, чуть подергивая губой с темным пушком, царь зашагал к строящейся яхте.

— Чего глаз пялишь, — бросил на ходу улыбающемуся Апраксину, — приглядывайся, недалече и тебе такую же обновку заказывать у портного. Привыкли корпеть спустя рукава.

Осмотрев струг, похвалил плотников, отругал, что еще не готовы паруса.

— Государь, из приказа только на прошлой неделе привезли холстину, — оправдывался Тиммерман.

— А ты пошто проглядел? — накинулся на Апраксина, но тут же замолчал, видимо, вспомнил, что Федор две недели подряд сопутствовал во всех кутежах.

Подосадовав на себя, Петр вдруг улыбнулся, скинул камзол, выхватил у ближайшего плотника топор и начал тесать бревно. Минуту спустя Федор и Меншиков работали топорами с другого конца лесины. Привычный Тиммерман пошел к стапелю, где остановившиеся плотники глазели на царя.

— Давай, давай, — зашикал он на них, — бери пример с государя, а ты, Брандт, их подгоняй, нечего попусту глазеть.

Лев Кириллович, держа в руках камзол, посмеивался в усы, а Лефорт, смущенно улыбаясь, переминался с ноги на ногу.

Закончив тесать, Петр протянул топор плотнику, вытер пот со лба, накинул поднесенный Меншиковым камзол.

— Готовь струг к спуску на воду, — отдавал он последние указания Апраксину, усаживаясь в седло, — как лед сойдет, перегонишь карбас, струг, ботик к пристани у Кремля. Из Дединова еще струги поспеют. После Пасхи почнем плавать по Москве-реке.

В последнюю апрельскую Светлую неделю Петр вместе с братом впервые по-православному христосовался с служилыми, придворными, тяглыми чинами, жаловал к руке не только дворян.

Апраксины, Петр и Федор, только что вышли из верхней Столовой палаты, где царь принимал гостей, на весеннее солнышко — подышать свежим воздухом. Стража из стрельцов выстроилась длинным коридором до Спасских ворот, наводя порядок среди посетителей Кремля. Пятидесятники строго смотрели, чтобы какой воришка или, не дай Бог, юродивый не затесался в очередь.