Федерико Андахази - Фламандский секрет Страница 19

Чем дольше вглядывался младший брат в загадочное лицо гостьи, тем сложнее было ему бороться с желанием написать ее портрет красками, которых старший брат так упорно его лишал. У ван Мандеров не было никакой необходимости обсуждать этот вопрос наедине; каждый из них в точности знал мысли другого. Грег глубже откинулся в своем кресле, пробежал подушечками пальцев по плюшевой обивке, прикрыл глаза, которые в этот момент наполнились необыкновенной живостью, словно в них вновь загорелся свет, отнятый властью рока, и в конце концов промолвил:

— Если мы хотим закончить работу в тридцать дней, начинать следует немедленно.

Ill

Солнечный луч проник сквозь крохотное отверстие в саване из серых облаков и поделил город надвое, растянув над ним желтую штору из капель дождя — к югу от канала царил все тот же сумрак, только еще более сгустившийся по контрасту со светлой частью. На мокрых окнах мастерской, стоящей на мосту над улицей Слепого Осла, вода собиралась в маленькие линзы, в которых солнечный свет распадался на составные части, подражая застенчивой радуге, только что появившейся на небе. Дождь хлестал все с той же силой, но что-то переменилось: вот уже очень давно — возможно, несколько месяцев — Брюгге не видел лучей солнца. Это был пророческий знак: если он предвещал наступление хорошей погоды, то сырость в воздухе наконец-то пойдет на убыль и дерево начнет постепенно избавляться от накопившейся за осень влаги, и холсты будут лучше впитывать смесь из мела и рыбьего клея, и заниматься грунтовкой станет намного проще. С другой стороны, солнечный свет жизненно необходим, чтобы ускорить полное высыхание Oleum Presiotum, как только картина будет завершена. И дождь неожиданно перестал барабанить по крыше мастерской, и тучи распахнулись настежь. Если в душах ван Мандеров еще оставались какие-то облачка сомнения, они улетучились в тот момент, когда прояснилось небо за окном. Не теряя времени, Дирк сказал Фатиме, чтобы она готовилась позировать, а сам растянул перед оконным проемом большую холстину. Грег поворошил дрова в камине и направился в тот угол комнаты, где хранились подрамники разных форм и размеров. Он пробежался по дереву кончиками пальцев, обстукал края и разделил все подрамники на две части, отставив в сторону те, которые чем-то ему не понравились. Сердце старшего ван Мандера билось часто-часто. Его воодушевляла не греховная радость клятвопреступника, а скорее просветленная решимость человека, который только что отложил на долгий срок исполнение данного обещания. Грег думал про себя, что если сейчас допустить Дирка до работы с бесценным Oleum Presiotum, он, возможно, удовлетворит свое любопытство и никогда больше не станет пытаться узнать его рецепт.

Фатима наблюдала за спешными приготовлениями братьев с интересом и смущением: женщине и в голову не приходило, что ее появление в мастерской привело в движение потоки раскаленной лавы, которая давно кипела в сердцах двух художников, а теперь, по прошествии лет, выплеснула наружу всю накопившуюся мощь. Поправляя у зеркала прическу, Фатима краем глаза пыталась угадать причину охватившего братьев возбуждения. Дирк удостоверился, что холст полностью просох, убрал его с окна и приложил к подрамнику, который выбрал Грег. С ловкостью закройщика Дирк обрезал торчащие края, расправил полотно на деревянной поверхности и, набрав полный рот гвоздей, принялся стучать молотком по задней стенке подрамника. Когда холст достаточно натянулся, художник промазал края тонким слоем клея — так чтобы он просачивался сквозь полотняную основу. Затем выставил подрамник на солнце и приступил к изготовлению сложного состава с не очень приятным запахом. Поставил на огонь медный котелок, наполненный селедочными костями, и кипятил до тех пор, пока хрящи не размягчились и не превратились в водянистую субстанцию. Фатима по-прежнему приводила себя в порядок у зеркала, одновременно наблюдая в отражение за работой младшего ван Мандера, и с простодушным любопытством задавала вопросы о каждой новой операции, которую тот проделывал. Художник давал пояснения преувеличенно назидательным и важным тоном: рыбий клей следует применять для того, чтобы краска плотнее приставала к холсту. Потом он отобрал горсть можжевеловых ягод. Снял котелок с огня и поставил остывать. Взял один из синих плодов и надрезал его длинным острым ножом. Выковырял из сердцевины несколько семян и показал их Фатиме; Дирк пояснил, что эфирное масло из этих семян, добавленное в основной состав, придает холсту дополнительную гибкость, которая, в свою очередь, защищает холст от сырости и впоследствии предотвращает появление трещин. Затем молодой человек взял хрустальный флакон и вылил себе на руку несколько капель вязкой жидкости. Фатима протянула указательный палец и потрогала капли на раскрытой ладони Дирка. Она изучала эту субстанцию со смесью брезгливости и какой-то странной чувственности; ей стало интересно, какова она на вкус, и тогда женщина поднесла палец к губам. Дирк смотрел, как Фатима нежно ласкает палец языком. Потом, словно она так и не пришла к заключению о вкусе жидкости, женщина секунду поколебалась, взяла Дирка за руку и приблизила ладонь к своему лицу. Младший ван Мандер дрожал как лист. Капля вязкой жидкости странствовала по линиям на его правой ладони, как по руслам рек; неожиданно Фатима закрыла глаза и провела языком по маслянистому следу на руке художника. Совсем рядом с ними Грег с отсутствующим выражением на лице помешивал содержимое медного котелка. Дирк застыл, вытянув правую руку, она все еще была в кольце теплых ладоней женщины. Он взглянул на брата, словно опасаясь, что тот каким-то образом мог оказаться свидетелем этой безмолвной сцены. Тогда Фатима обернулась, оставив Дирка стоять с напряженной рукой и печатью изумления на лице; в тот же миг гостья произнесла:

— Слишком горькая. Не найдется какого-нибудь фрукта?

Душа Дирка озарилась весенним светом, ему показалось, что он снова видит свой город в пору его великолепия; в одну минуту все вокруг засияло новым блеском. Он посмотрел на Фатиму, выпрямившуюся, готовую позировать, и увидел, что она хороша, как никогда. Пугающая уверенность наполнила художника: он почувствовал, что без памяти влюблен.

В потаенных глубинах своей души Дирк уже знал, что эта радость, почти детская, несет в себе семя трагедии.

IV

Еще до наступления вечера первый набросок был почти завершен. Руки Дирка сновали по поверхности холста, движения были быстрыми, но точными. Художник нарядился в странный тюрбан, который покрывал его голову и плечи. Он работал твердым наточенным углем и куньей кисточкой среднего размера. Углем Дирк прорисовывал очертания контура, легчайшими прикосновениями кисти намечал объемы отдельных деталей. Когда он использовал уголь, то кисть держал в зубах, а потом одним ловким движением фокусника перекидывал кисть в правую руку, а уголь в рот. Если нужно было получить размытое изображение, Дирк мягко проводил по линиям подушечкой большого пальца. Глаза его были устремлены на профиль Фатимы, художник почти не смотрел на свой холст. Время от времени молодой человек строчил какие-то неразборчивые пояснения в маленькой тетрадке, лежавшей у него на коленях, или рисовал пучок линий, в геометрии которых мог разобраться только он сам. Фатима недвижно сидела на табурете. Можно было сказать, что она всю жизнь только и занималась тем, что позировала. Ей удалось найти для себя удобное положение, рассеянный взгляд и непринужденное выражение лица и сохранять их долгое время. Португалка сидела, расправив плечи, так, чтобы прямая спина скрадывала маленькие размеры груди; руки ее были сложены на коленях, ноги плотно сдвинуты. Казалось, женщина умела угадывать моменты, когда художник занимался интерьером, и использовала это время, чтобы чуть-чуть шевельнуть головой и дать отдых позвоночнику. Дирку даже не приходилось объяснять ей, что делать. Иногда Фатима отвлекалась, наблюдая за работой Грега, — она следила за каждым движением старшего ван Мандера, словно желая проникнуть в самую суть его странных манипуляций. Португалка не уставала удивляться ловкости, с которой этот слепой обращался с предметами, а двигался старый мастер так, как будто на самом деле мог видеть. Грег был высоким мужчиной с волевым подбородком и решительным лбом. Будучи значительно выше своего младшего брата и несколькими годами старше, он обладал более надменной осанкой и манерой держаться. У Дирка, наоборот, спина была сутулая и лицо вечно удрученное, словно он тащит на себе груз столь же тяжкий, сколь и привычный. Руки Грега напрягались каждый раз, когда он поднимал увесистые поленья. Фатима отмечала его сильную мускулатуру и набухшие вены, которые так контрастировали с его длинными пальцами, такими же чувствительными, какими когда-то были его глаза.