Маргарет Джордж - Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен Страница 2

Сеймур улыбнулся и погладил заботливую руку.

Я обернулся, но сперва не разглядел ничего, кроме белого головного убора да блекло-бурого платья прислуги.

— Вы очень любезны, милая, — заметил я, коснувшись ее пальцев.

Она вела себя крайне ненавязчиво, но, видно, дело свое знала.

— Едва ли помощь родному отцу свидетельствует о любезности, — ответила девушка, отстраняясь.

— Так это Джейн? — удивленно спросил я, глядя ей вслед.

— Подлые французы, — заявил сэр Джон. — Они устроили нам засаду. Все так же лезут на рожон. Но Папа каков! А новый… гораздо хуже Климента. — Он неодобрительно покачал головой, по-видимому не утратив былого интереса к политической жизни, и добавил с демонической усмешкой: — Говорят, он сосет пальцы на ногах.

Эдвард и Томас продолжали спокойно есть.

— Да, лижет свои копыта! — хихикнув, воскликнул сэр Джон так громко, что, казалось, охнули древние потолочные балки. — И кроме того, северная башня нуждается в починке!

Отсидев за ужином подобающее время, я вышел из зала. Слуги увели старого Сеймура спать, и я отправился в отведенную мне спальню. Там стояла узкая жесткая кровать, источавшая затхлый запашок. В шесть утра в ближайшей приходской церкви пройдет месса, и мне хотелось посетить ее. А пока я улегся спать, мысленно помолившись… о благополучии сэра Джона, Анны и себя самого.

На утреннюю службу мы отправились большой компанией — все домочадцы Сеймуров, за исключением сэра Джона. Месса прошла быстро и незатейливо. Священник, такой же невзрачный, как окружавшие его серые камни, протараторил положенный латинский текст. Должно быть, он служил здесь целую жизнь, таскаясь из жилой пристройки к скромному алтарю и обратно, не ведая о неожиданностях или превратностях судьбы. Тихий воин Христа стал героем уже потому, что продолжал исправно нести службу в этом унылом приходе.

Выйдя из церквушки, я взглянул на Джейн, младшую сестру Эдварда. Она была бледнее тусклого утреннего света.

— Вы прекрасно ухаживаете за отцом, — похвалил я ее. — Это неблагодарная обязанность, но вы исполняете ее с любовью.

Я не мог сказать ей, сколь опечалило меня умственное расстройство сэра Джона.

— Почему же неблагодарная? — удивилась она.

Ее своеобразный голос казался знакомым. Она говорила прерывисто, с легким придыханием.

— Отец благодарен мне, — добавила Джейн. — А я рада, что могу отплатить ему за то, что он вырастил меня. Не многим детям даются такие привилегии.

Привилегии? Вытирать текущие изо рта слюни и нарезать мясо впавшему в детство старику?

— И давно ли он так… изменился?

— По меньшей мере уж два года. Когда я впервые отправилась ко двору, с ним все было в порядке. Но ко времени моего первого отпуска…

— Так вы были в свите королевы? И вам пришлось оставить службу?.. — деликатно поинтересовался я.

— Да. Я служила принцессе Екатерине в ее последние дни при дворе.

Спокойно, без колебаний она произнесла титул Екатерины. Джейн ни от кого не отрекалась и никому не изменяла. В ее прошлом не было ничего позорного.

— Вы могли меня видеть среди фрейлин королевы до коронации. А недавно брат опять пригласил меня в Лондон. Но… я поняла, что мне лучше остаться с отцом.

— Почему?

— Он нуждается во мне.

Порыв свежего ветерка взметнул ее юбки и попытался сорвать головной убор. От ветра щеки Джейн порозовели. И все же она оставалась очень бледной. Рассмеявшись, она поправила полупрозрачную накидку.

Ее движения… смех… слегка прерывающийся голос… Я узнал ее: это та странная девушка, озаренная лунным светом, с которой я разговаривал в приемной перед коронацией Анны.

— Ваша дочерняя преданность весьма похвальна, — одобрительно произнес я.

Сэру Джону повезло. Стала бы так заботиться обо мне Мария? Или Елизавета, будучи наполовину ведьмой?

— Не так уж я преданна, — возразила она. — Ибо каждое утро и по вечерам молюсь о том, чтобы к отцу вернулся былой разум. Я не могу любить его сейчас. Старалась, но не сумела. Мне хочется, чтобы он стал прежним, я не могу смириться с его новым обличьем!

— Однако вы помогаете ему! — изумленно воскликнул я. — Ухаживаете за ним, нарезаете ему мясо…

— И желаю, чтобы он изменился, — закончила она. — Разве такое отношение подобает любящей дочери?

Целыми днями я с удовольствием охотился, и каждый вечер на нашем столе появлялись блюда из оленины или зайчатины. Седьмого сентября священник отслужил особую мессу в честь второго дня рождения принцессы Елизаветы, и все мы помолились, желая ей долгой жизни и здоровья. Каких-нибудь пару лет тому назад жизнь представлялась мне совсем иной. Я верил Анне, а старый сэр Джон был еще здоров. Теперь Сеймур пускает слюни и хлопает в ладоши, когда священник благословляет его.

А что теперь поделывает королева? Нет, я не желал это знать.

Насколько я понял, хозяйством в маноре заведовала Джейн. Она не только утешала отца и нянчилась с ним, но руководила слугами, следила за пасекой и молочными коровами, разбирала белье. Она срезала травы и сушила их на стропилах под темной, пышущей жаром крышей старого амбара, а затем прокладывала ими одежду в сундуках. Джейн занималась домашними хлопотами со спокойствием лунного света, и создавалось впечатление, что все у нее получается легко, без малейшего усилия.

Меня влекло к ней, в ее присутствии я чувствовал себя свободным и невозмутимым — я не испытывал этого с тех пор, как впервые увидел Анну. Изысканная кротость Джейн стала для меня целебным бальзамом, спасающим от ядовитого Анниного зелья.

Я упорно искал с ней встреч, но она частенько ускользала. Джейн призывали дела… То сэр Джон требовал внимания, то ветер разметывал по траве аккуратно разложенное после стирки белье, то кошка испуганно мяукала на дереве…

Однажды днем мне удалось найти ее возле ульев. Сеймур завел маленькую пасеку в нижнем конце сада, и Джейн окуривала дымом один из ульев. Руки ее прятались в объемистых кожаных перчатках, а голову и лицо покрывала полупрозрачная белая накидка… Такое облачение почему-то навеяло воспоминание о свадебном наряде. Джейн тихо напевала, словно убаюкивала пчел колыбельной. Я стоял в сторонке под грушей, наблюдая за этим любопытным и непонятным мне ритуалом. Жужжание в улье прекратилось, словно насекомые беспрекословно подчинились и уснули, услышав волшебную песню. Девушка осторожно подняла крышку и вытащила рамку. Ее заполняли восковые соты, поблескивающие золотистым медом: пчелы потрудились на славу. Тихо приговаривая что-то, Джейн вставила в улей новую пустую рамку.

— Спасибо вам за мед, — тихо проговорила она, — простите, что потревожила вас. Надеюсь, вы заполните новую рамку медом и сделаете запасы на зиму.

Она с факелом в руке направилась к следующему пчелиному домику, белая накидка взметнулась за ее спиной, и облачка бурого дыма усыпили обитателей второго улья.

Джейн казалась воплощением чистоты и невинности. Именно сейчас, когда я совсем отчаялся и уже думал, что могущество порока безгранично, на пути моем встретилась та, чья светлая душа излучала успокаивающее целительное тепло.

Дни отдыха пролетели быстро, слишком быстро. У сэра Джона была прекрасная свора охотничьих собак, обученных загонять косуль и оленей; гончие помогали нам отыскать куниц, белок и зайцев; а мастифы ловко выгоняли из укрытий вредных хорьков и горностаев, еще не расставшихся с летней шубкой. Как умиротворяюще действовали на меня наши утренние выезды, когда под лучами нежаркого осеннего солнца мы преследовали в лесу добычу!

Понятная и простая жизнь, очевидные для любого охотника радости жизни… Даже убийства казались безгрешными — ни признаний, ни поводов, ни вины. А после охоты нас ждал великолепный ужин. Душа освобождалась от страхов, улетучивались тревожные мысли, ничто не отвлекало от любимого занятия, от лука и стрел, от намеченной цели.

В те удивительные, пронизанные янтарным светом осенние дни никто меня не искал и сам я ни в ком не нуждался. Мне ничего не хотелось, кроме неспешной встречи нового рассвета, я наслаждался свободой и постепенно свыкся с тем, что узнал об Анне. Странно — ужас первого потрясения едва прошел, а человек уже смирился с внезапными переменами.

Когда закончилась наша последняя охота и загонщики начали разбирать кучи дичи, сортируя, что пойдет на потрошение, а что на выделку мехов и кож, мне уже казалось, что я всегда знал о ведьминской, порожденной дьяволом натуре Анны. Да-да, я и прежде постоянно опасался, как бы ее разрушительная сила не уничтожила меня и дорогих мне людей. Больше всего она навредила Уолси, Мору и моей сестре Марии, а теперь от ее козней могут погибнуть Екатерина, моя дочь Мария, Фицрой… да и сам я тоже… Вероятно, даже дочь Марии Болейн, Кэтрин. Анна способна погубить любого, кто, по ее подозрению, был мне родным и близким.