Лина ТриЭС - Третья истина Страница 2

Тот засмеялся вполне откровенно, а Лулу, сделав независимое лицо, повернула назад.

— Мадемуазель, вы сбились с курса, — прозвучал выразительный голос.

Лулу развернулась. Виконт посторонился, давая ей дорогу. И когда она покорно последовала по указанному пути, незнакомец принял прежнюю позу. С высоко поднятой головой Александрин степенно повернула на узкую лестницу наверх, чувствуя, что он так и не ушел.

Наверху ее поджидала раздраженная maman:

— Слушай, Александрин! Если я из-за тебя опоздаю к обеду … то, — угрожающе начала она и зачем-то перешла на русский, — дрьянь девчьенка, сотнью разов ти биль звана, а пользешь, как сваренни….

В глазах молоденькой горничной мелькнула смешинка, и Лулу покраснела, как всегда, когда ей бывало стыдно за мать. За месяц она не могла привыкнуть к maman, с ее неловкостями и бесцеремонностью. Лулу рассеянно дала себя одеть, даже не порывшись в гардеробе, хоть это всегда было одним из ее любимых занятий. Мысли вертелись вокруг странного человека, встреченного на лестнице. Это событие оказалось, чуть ли не самым значительным со времени ее приезда в Раздольное. Размышления были прерваны матерью, которая, окончательно потеряв терпение, потащила ее в столовую.

Лулу и без стращаний maman знала, что опоздание к обеду, a тем более с гостями, для ее нервного отца — вопиющее преступление, но, тем не менее, мадам Доминик всю дорогу выкрикивала мрачные пророчества об их прибытии. В момент, когда она с Лулу на буксире влетела в столовую, говорил гость — господин Петров:

— Ну, дамочкам всегда позволено подзадержаться. Всякие там кокеты, туалеты…

— Я неоднократно говорил, — тут же загремел отец, — с девчонкой порядка в доме не будет! Превратили дом в шантан!!

— А! Так это ваша парижская мамзель… — протянул гость.

Устроившаяся на своем месте Лулу почувствовала себя под взглядами присутствующих весьма неуютно и не поднимала глаз. Она уже готовилась к резкому ответу отца, когда заметила, что внимание сидящих за столом переключилось. Причиной был бесшумно вошедший в боковую дверь… давешний виконт!

— Я, кажется, опоздал? — с любезной улыбкой осведомился он.

Отец ответил ему своей суховатой улыбкой, и, жестом пригласив к столу, объяснил гостю:

— Господин Шаховской только сегодня утром вернулся из Петербурга.

Вытирая салфеткой расшлепанные мокрые губы, гость поинтересовался:

— И за каким предметом ездить изволили, сударь?

— Пустячки, как всегда, — охотно ответил виконт.

Так это какой-то Шаховской, и отец его знает. Лулу была страшно разочарована и перестала прислушиваться к разговору.

Над самым ее ухом раздался знакомый хриплый голос:

— Quelle gamine vilaine![2]

Это могло относиться только к ней, но в данное мгновение Лулу не чувствовала за собой прегрешения. Оказалось, поправляя волосы, maman обнаружила, что в заботах о своевременной доставке дочери к обеду, забыла соорудить парадную прическу, и срывала досаду на виновнице.

— Ви билль свершено прави, Victor, дочь ведьет себья свершено pas comme il faut[3],— обратилась она через стол к мужу, возвращаясь к такой неприятной для Лулу теме.

— Да, — поддержал отец, — когда я, господин Петров, настоял, чтобы этого ребенка оставили у деда во Франции, я был трижды прав. В нашем доме — и вдруг девчонка! Шантан какой-то.

— Да что поделаешь! Покойник-то дедушка души в ней не чаял, как было не оставить ему, — приложила к глазам платочек Евдокия Васильевна. — Бедная девочка!

Лулу с интересом взглянула на тетку: оказывается, изредка навещавший ее в пансионе высокий старик — grand-père[4] Антуан очень любил ее? На минутку они пожалела, что жизнь ее так изменилась, и она потеряла его, не поняв этого.

А здесь все так плохо относятся к ней! Ее приезду никто не рад. Отец с матерью всегда, как будто нарочно, унижают ее в присутствии чужих… Лулу, задумавшись, машинально вертела в руках тяжелую серебряную вилку.

— Arrête![5] — дернула ее за руку Доминик.

Лучше бы Лулу не поднимать голову. Взгляд голубых глаз Шаховского, безразличный и, как ей показалось, иронический был направлен в ее сторону. Хорошо еще, что он и вправду не заезжий виконт, хотя до конца уверенной быть нельзя. Она уже уловила из разговора, что этот человек как бы подчиняется отцу. Но теперь и братья будут презирать ее! Противная девчонка, жалкая Лулу — кто же после этого захочет общаться с нею? Ну, раз так, терять нечего! С грохотом отодвинув стул и демонстративно прихватив со своей тарелки куриную ногу, кусая ее на ходу, Лулу вышла из столовой. Оторопевших отца и мать она не удостоила взглядом.

ГЛАВА 2. ОТКУДА БЕРУТСЯ ВИКОНТЫ В РАЗДОЛЬНОМ?

В комнате становилось все светлее. Солнечный луч настойчиво щекотал лицо Лулу, над ухом что-то противно жужжало. Глаза разлепились с трудом. Какой беспорядок вокруг! Опрокинутая этажерка… разбитые статуэтки. Здорово все-таки Лулу вчера боролась за свободу. Силы, в конце концов, оказались неравными, а Лулу — под замком.

Она вспомнила визг матери: «Дрянь! Как ты смела в присутствии отца! Что подумал господин Петров? Из-за тебя я должна позориться! Отец был вне себя. Скажи спасибо, что он не пришел сам учить тебя уму-разуму!».

Теперь в памяти отчетливо вставало каждое слово, но вчера, в пылу борьбы, Лулу различала только отдельные взвизги. Она поднялась с креслица, на котором вчера незаметно уснула, устав от сопротивления, обдумывания планов мести и слез… Оправила платье, отыскала под кроватью туфельку. Пора переходить к действию. Александрин влезла на высокий подоконник и глянула вниз. Ого! Выше, чем казалось вчера, в темноте. Но что решено — решено. Надо дотянуться до ближайшей надежной ветки, а уж лазить по деревьям она умеет отлично!

Ключ с неприятным скрежетом повернулся в замке. Доминик возникла в дверях в платье цвета яичницы с помидорами. Близоруко вглядываясь в ералаш, царивший в комнате, она, наконец, обнаружила дочь, стоящую коленками на подоконнике.

— Это что еще такое? Вместо того чтобы просить прощения, она продолжает безобразничать! Что за ребенок! Слезай сию же секунду!

Лулу угрюмо подчинилась.

— Не стоило выпускать тебя так скоро, но мы с отцом должны сделать визит и потому… выходи. Но на глаза, ни мне, ни ему не попадайся! Скажи прислуге, что я позволила дать тебе завтрак, — бросила Доминик уже из коридора.

Лулу прислушалась к быстро затихающим шагам матери. Она ощущала почти разочарование. Вместо героического побега, бесславное освобождение! С сожалением поглядев на заманчиво блестевшую за окном реку в ярко-зеленой оправе луга, Лулу со вздохом поплелась в коридор. Не придется ей, замирая от страха, красться по саду к пологому берегу, не придется переплывать реку в одежде и бежать в дикие леса…

После завтрака Лулу ощутила прилив бодрости. Родители уезжают — maman сама сказала — и остается только тетя, но она почти не обращает внимания на недавно обретенную племянницу. Значит — свобода! А тогда с побегом можно и повременить. Сейчас ей захотелось облазить хорошенько весь дом. По длинному, темному коридору можно вволю попрыгать, никто не услышит. Но Лулу более интересует длительный поход с какой-нибудь важной целью. О, она сообразительный человек и за месяц жизни в этом доме кое в чем разобралась. Но настоящая масса дел: игры, ссоры, драки, примирения, тайники, секреты, приключения еще не завязалась, не заварилась — и это плохо.

Темный тут не только коридор, а весь дом. С одной стороны тоже плохо — не видишь, куда прискачешь, но с другой — хорошо, в темных замках есть свои тайны и привидения… Однако всему свое время, пока не налажены контакты с партнерами по приключениям. Да! Здесь не товарищи, не партнеры. Здесь — братья! Уже открыто, что не только отец — военный, но и братья будут военными. И за это отец их заранее любит. Лулу бы это тоже нравилось, но от этого самого отца получено распоряжение, — и это не догадка, а сообщено maman, — что Лулу предписано быть всегда при женщинах и не действовать на его военные нервы. Чем, спрашивается? Очевидно, своим невоенным видом. Это потому, что Лулу еще не смогла себя показать во всей красе и, откровенно говоря, отец, да и братья, к этому не слишком располагают. Она видит их только за обедом, а обеды здесь — противное дело. Сплошное молчание вперемешку с надсадными гыками отца на братьев. Может, это русские военные команды? Но почему за супом? Еще хныканье одного малыша, младшего брата. Если нет отца, то разговоры матери с теткой о вещах, мебели, соседях… Как вчера, но еще длиннее и неинтереснее… Все это скучно и другой человек, не Лулу, рыдал бы по всем прелестям милого Рамбуйе. Но это другой. А Лулу не склонна падать духом. Вперед, к братьям!