Георгий Федоров - Игнач крест Страница 2

— Вера, надежда и любовь, — чуть помедлив, ответил раненый.

— Сердце с крыльями?

— Дух любви.

— Голубица, держащая в клюве ветвь?

— Дух милосердия.

— Катящиеся огненные колеса?

— Дух жизни. Да помилосердствуй, боярышня! — взмолился раненый. — Ты вот мне лучше сама скажи: откуда ты эту премудрость знаешь? Почему грамоте обучена?

— Что тут дивного, — усмехнулась Александра. — Это у вас, — она запнулась и изучающе посмотрела на боярина, — девицы только и знают, что по светелкам сидеть да рукоделием заниматься. А у нас в Новгороде девушки, как и парни, наукам учены. А грамоту у нас не только боярские дети, а и многие смерды и холопы знают. Вот хоть у Афанасия спроси.

Афанасий неприязненно взглянул на незнакомца, почувствовав немалый его интерес к боярышне, и опять опустил глаза.

— Так-так… — протянул воин. — Вот скажи ты мне, чернец, ведь у вас, монахов, положено жить в бедности да в смирении? А у тебя нож булатной стали, кожух на волчьем меху.

Афанасий, молчавший все утро, совсем прикрыл веки и негромко, нараспев ответил:

— Аз есмь смиренный мних, обаче молюсь: ни богатства ми, ни убожества, Господи, не дай ми. Аще буду богат — гордость восприму, аще ли буду убог — промышляю на татьбу[12] и разбой. А что оружие доброе — так мы все здесь воины. На краю русской земли живем.

— Ты и Даниила Заточника читывал! — усмехнулся всадник. — Новгородцы не лыком шиты.

В это время Трефилыч заметил, что одно из удилищ запрыгало в проруби. Александра, Евлампий и Афанасий кинулись к нему. Мужчины с трудом вытащили удилище из колодчика и стали тянуть его вверх, а Трефилыч заплясал у края отверстия с железной сулицей[13].

Вот из колодчика показалась широкая, сильно приплюснутая голова с одним толстым усиком на подбородке и двумя тонкими у ноздрей. Челюсти огромной рыбины открылись, и стали видны мелкие, но острые зубы. Светло-коричневая с темными крапинками голова и верхняя часть туловища, приподнятые надо льдом, судорожно вздрагивали. Трефилыч прицелился и с неожиданной для его щуплой фигуры силой проткнул рыбу сулицей насквозь под самой головой. Небольшие желтые глаза налима стали тускнеть. Евлампий и Афанасий перевели дух, а потом уже все вместе не без труда вытащили рыбу на лед. Налим еще трепыхался. Закругленный хвостовой плавник его мелко дрожал. Он несколько раз открыл пасть, хлопнул, словно хлопушкой, узкими жабрами и затих.

Александра отвернулась.

— Цуть-цуть не два пуда будет, боярышня, — обратился к ней Евлампий, цокая, как все новгородцы. Но тут он заметил знак Афанасия и прикусил язык.

— Река, — начал Афанасий, словно ни к кому не обращаясь, — текущая в берегах сих сквозь дубравы, напояюще целовеци и звери, и рыбы жизнь дающе. И кажд свою долю имаше, и сей налим мнозе мелкие рыбицы едох. Не мы сие промыслили, но промысел божий…

— Погоди, — прервал чернеца Евлампий, — оглянись! Всадника-то нет!

Александра и Афанасий посмотрели вокруг — боярин и его конь действительно исчезли.

— Э-хе-хе! — закричал Евлампий своим зычным басом двум рыбакам, которые ушли уже довольно далеко, продолжая пробивать колодчики. — Всадника в красном корзне не видали?! Мимо не проезжал?!

— Не видали! — прокричал в ответ Илья, а Миша только рукой махнул.

— Что-то тут нечисто, — недовольно пробурчал Евлампий. — Вот смотри, боярышня, тут подковы твоего коня, на котором Митрофан уехал, отпечатались, а других следов нет. В какую сторону боярин направился, неизвестно.

— Не превратился же его конь в птицу, не улетел же он, — с досадой обронила Александра. — Чудеса какие-то!

— Не в одном этом чудеса, — взволнованно сказал Афанасий. — Кто он такой вообще, сей всадник? Черноволос, лицом темен, бородка растет плохо. Русский ли он? Когда я сороцицу разрезал и плечо ему перевязывал, что-то на нем креста не заметил. Правда, не до того было… Да и конь у него не наших статей.

— Может, конь у него некованый, — хмуро сказал Евлампий. — Поганые лошадей не подковывают, может, потому и следов нет на льду.

— А сабля? Русский бы воин носил меч, — поддержал его Афанасий.

— Теперь и наши сабли имеют, — не согласилась Александра. — Однако твоя правда: сразу не поймешь, кто он. Вот описал нам все бедствия, которые на Русь обрушились, а сам и не сказал, из какого войска. И имени своего не назвал. Но кто бы он ни был, — твердо добавила она, — это наш друг, потому и предупредил о планах Батыя идти на Новгород. А потом, он хорошо знал наши символы.

— Слишком хорошо для воина, — не сдавался Афанасий.

Но тут их спор был прерван — из леса показалась группа верховых охотников-лучников на разномастных лошадях. К седлам у них были приторочены лыжи, туши кабанов, сзади свисали белки, горностаи. Один из всадников направился прямо к Александре и глухо сказал:

— Боярышня! Во время охоты пересекли мы Серегерский[14] путь, и нам повстречались два беженца из Торжка. Один сразу помер, а другой — вот.

Староста Бирюк в одной свите придерживал могучей рукой человека, завернутого в его кожух. Спешившись, он бережно снял раненого с коня и вместе с тулупом положил на сани. Смертельно бледное лицо молодого парня исказилось от боли и покрылось испариной. Густые светлые волосы, стянутые на лбу кожаным ремешком, слиплись от крови. Кровь запеклась и на белой льняной рубахе, и на кожаном фартуке. Парень прерывисто и часто дышал. Афанасий наклонился и приоткрыл ему рот, а Евлампий влил немного воды из глиняной баклажки. Парень приоткрыл серые ввалившиеся глаза и голосом слабым, но ясным сказал:

— Несметная сила обложила Торжок. Стены его горят. Поганые бьют в них без устали пороками[15], закидали город огненными стрелами да каменьями. Мы с братом бросили свою кузню на посаде, запрягли коней — и в Новгород… за помощью… иначе Торжок… падет… скоро…

Тут кровь хлынула из его горла, парень дернулся и затих.

— Господи наш, помяни в вере и надежде живота[16] вечного преставившегося раба твоего, — запричитал Афанасий, часто и мелко крестясь.

— Разъезд поганых догнал их тут неподалеку и порубил, — мрачно сообщил Бирюк.

Александра перекрестила умершего. Потом она выпрямилась и строго сказала:

— Надо похоронить его честно[17], по-христиански.

С трудом пробивая пешнями мерзлую землю, выкопали могилу и положили туда тело кузнеца головой на запад, а в ногах поставили березовый крест. Молча постояли новгородцы у могилы, сняв шапки. Затем Александра негромко распорядилась:

— Седлайте коней. Готовьте сани. Я поеду с тобой, Евлампий. Охотники и рыбаки за нами. Двигаться след в след быстрой рысью. Направимся к восходу.

— Прости, боярышня Александра Степановна, — сощурив свои маленькие медвежьи глазки, сказал Бирюк, — ты оговорилась, в Новгород надо ехать в полуночную сторону.

— Я не оговорилась, — спокойно сказала Александра.

— Так ведь к восходу — это значит навстречу поганым! Тебе что, боярышня, жизнь надоела?

Александра только с укором посмотрела на него, и синие глаза ее заледенели. Бирюк невольно поежился под ее взглядом, но все же продолжал:

— Их бесчисленное множество, они вооружены с головы до ног. А нас и двух десятков не наберется…

— Да, это так, — прервала его Александра и раздельно продолжала: — Но каждый из нас человек и христианин. С нами святая София! Мы многое можем сделать, чтобы помочь Новгороду. Надо точно узнать, что там у Торжка происходит, и послать гонцов с донесениями.

— Все это хорошо, боярышня, — не сдавался Бирюк, — но врагу несть числа, он сжат в один кулак, повинуется единой воле. Ты себе представляешь, что значит, когда тысячи воев все как один, как одно целое?

— Представляю, — усмехнулась Александра, — зато новгородцы ни один не похож на другого. У каждого своя голова на плечах. Что это значит — сам прекрасно знаешь, старый хитрец. Хватит разговаривать, надо торопиться.

Поехали! Отсюда до Полы рукой подать, и дорога накатана, а там — прямой путь на Торжок.

— Мы в твоей власти, боярышня, — развел руками Бирюк, хотя в глубине души был согласен с таким решением.

— Бабий ум лучше всяких дум, — улыбнулся Трефилыч, который уже давно сматывал удочки, и стал кликать сыновей.

Цепочка из немногих всадников с санями посредине вытянулась вдоль русла реки и двинулась на восток.

…Митрофан проехал уже более половины пути, когда что-то заставило его обернуться. Он увидел трех всадников, быстро приближающихся к нему. Лица у них были темные, глаза узкие, слева свисали сабли, справа — колчаны со стрелами, за плечами — луки. Рыжие лисьи малахаи делали их головы похожими на огненные шары. Всадники, увидев, что Митрофан их заметил, выхватили сабли и, странно заулюлюкав, рассыпались веером и стали еще быстрее приближаться.