Эдвард Радзинский - Последняя ночь последнего царя Страница 2

МАРАТОВ. Сидят там... В глубине у самой стены.

ЮРОВСКИЙ. Укол! Укол! Больно! Сестра!

МАРАТОВ. Совет: терпи... Я забыл сказать главное: когда сестра придет – укол будет последним.

ЮРОВСКИЙ. Ты что? Маратов. Ты понял. Впрочем, все это уже происходило много лет назад. Французский революционер Верньо, казненный собственной революцией, погибая под ножом гильотины, прокричал этот закон всех революций: «Революция, как Сатурн, пожирает своих детей! Берегитесь, боги жаждут!» Ты – темный, полуграмотный, ты этого не знал. Но мы знали. И почему-то верили: нас это не коснется. И только сейчас поняли: те, кого мы с тобой убили тогда в июле, обозначили начало. Начало Эры Крови... Россия, кровью умытая. (Смешок) И сегодня в этой эре и твою дату проставили...

ЮРОВСКИЙ. Когда?

МАРАТОВ. Молодец, не сомневаешься. Умрешь под утро. С великой милостью к тебе отнеслись. Ты персонаж исторический: цареубийца. Слишком мало вас осталось, исторических персонажей нашей Революции – нашей горькой Революции. Решено не объявлять тебя врагом народа. В некрологе напишут: умер от сердечного приступа.

Молчание

Как обычно в шесть утра придет сестра, и получишь последний укол. Вместо пинка под зад – укол в зад. Конец героя.

ЮРОВСКИЙ. Откуда знаешь?

МАРАТОВ. Сестра с чекистом балуется... ну, дело молодое. Я к ней в комнату за снотворным пошел, а они на кушетке лежат и эту новость обсуждают. Они при мне не церемонятся. Я ж ненормальный. Пока баловались – таблетки от боли у нее и спер. Для тебя.

Молчание.

Я все наперед просчитал: как услышал, что тебя в Кремлевскую больницу положили, сразу понял: живым не выпустят. И тотчас решил сюда тоже улечься. Я редко пользуюсь прежними привилегиями – чтоб внимание не привлекать... сейчас опасно высовываться. На дне отлеживаюсь. А тут думаю, нет, надо спешить к нему с последним разговором.

ЮРОВСКИЙ. Хорошую весть ты мне принес, товарищ. Я так устал от этой боли.

МАРАТОВ. И еще больше от ожидания, когда тебя заберут. От своего страха... И от страха за нее – за дочь.

ЮРОВСКИЙ (хрипло). С каким разговором ты пришел, товарищ?

МАРАТОВ. Я давно хотел прийти – боялся.

ЮРОВСКИЙ. Чего?

МАРАТОВ. Что разговора не получится – попросту выдашь ты меня... А теперь, перед твоей смертью, – получится... Перед смертью всегда разговор получается, к тому же таблеточки...

ЮРОВСКИЙ. Что таблеточки?

МАРАТОВ. От боли. Неужто практику нашу забыл? Разговор состоит из вопросов и ответов. Нет ответа...

Юровский (усмехнулся). И таблеточки нет...

Маратов молча дает таблетку.

ЮРОВСКИЙ. О чем же отвечать, товарищ?

МАРАТОВ. Сбил меня... Мне трудно держать мысль. Они все время говорят, говорят, говорят. И звонки – все время твои звонки, звонки. И та комната. Помоги мне уйти из той комнаты...

Темнота, потом щелчок выключателя – загорелась голая лампочка под потолком, осветила комнату в полуподвале. Крохотное оконце закрыто деревянной решеткой. В оконце видны ноги часового. В комнате – они же, только двадцать лет назад: сорокалетний черноволосый Юровский и молоденький худенький двадцатитрехлетний Федор Лукоянов – «товарищ Маратов» Оба в черных кожаных куртках. Карманы оттопырены револьверами. Далекая канонада.

ЮРОВСКИЙ. Как слышно... Думаю, на той неделе сдадим город.

МАРАТОВ. Может, и пораньше.

Шаги по потолку

ЮРОВСКИЙ. Слышишь?.. Вот так все время, ходит, ходит.

МАРАТОВ. Лампочка очень ярко светит.

ЮРОВСКИЙ. Почистили – тусклая была лампочка.

МАРАТОВ. Но теперь из переулка...

ЮРОВСКИЙ. Нет, из переулка света не видно, я проверил. Забор высокий – хорошо закрывает... Из монастыря принесли яйца, молоко для мальчика. Все хорошо уложено – в корзинах... (Усмехнулся.) Ну, утром еда уже не понадобится ему. Так что можно будет эти корзины взять с собой... когда повезем их... Мороки много будет – ребята проголодаются.

МАРАТОВ. Охрана?

ЮРОВСКИЙ. Я их предупредил. Особо не распространялся. Сказал: «Если услышите ночью выстрелы в подвале, не волнуйтесь – так надо». Но они, конечно, поняли: видишь (показывает в окно – на сапоги часового), взад-вперед... взад-вперед... Это часовой Дерябин... примеряется, как бы ему половчее встать, чтоб все увидеть...

МАРАТОВ. Зритель.

ЮРОВСКИЙ. Утром я с их доктором хитро поговорил: «Город обстреливают, то да се. В целях безопасности придется вам иногда отсиживаться в подвале». Так что они не удивятся, когда мы их сюда пригласим. Сверим часы.

МАРАТОВ. Сейчас одиннадцать.

ЮРОВСКИЙ. Белобородов обещал, что грузовик за трупами придет к полуночи. И сразу начнем. Все дело, думаю, займет полчаса. Плюс уборка трупов. Выносить будем в простынях, чтобы коридор кровью не заляпать... Здесь замоем водой с опилками – скрести будем, пока следов не останется. Все продумано. Маратов. Комната уж очень маленькая. Двенадцать исполнителей и их тоже – двенадцать. Когда начнется, они ведь забегают по комнате. Не перестреляем ли друг друга?

ЮРОВСКИЙ. И это продумано. Ну, во-первых, их будет уже одиннадцать. Мальчика-поваренка я у них после ужина забрал. Велел сказать: дескать, дядя его объявился – свидание попросил с племянником.

МАРАТОВ. Это хорошо. И так команда ворчит – девушек расстреливать!

Шаги.

ЮРОВСКИЙ. Все ходит. Небось, радуется: дескать, скоро они уйдут из города. Уйти-то уйдем... да так на прощание хлопнем дверью, что мир содрогнется. Ну а насчет самой ликвидации я тоже все придумал. Позавчера они попросили отслужить обедницу. Ну, думаю, пусть отслужат в последний раз... Сын нищего еврея разрешил русскому царю последнюю церковную службу – вот она, Великая Революция! Привел к ним священника – а они уже приготовились к службе. Выстроились: царь посредине стоит, Алексей сидит на стуле, и Александра рядом в кресле-каталке... остальные все в ряд – за ними. И я подумал: как удобно вы встали! Вот так же сегодня их выстрою вдоль вот этой стены.

МАРАТОВ. Как это выстроишь?

ЮРОВСКИЙ. Революционная хитрость, сынок, через часок все сам увидишь. В центре поставлю царя, справа от него Алексея, царица будет – вот здесь, у этой арки... И когда команда в дверь войдет, Романовы окажутся лицом перед нами. Как мишени у стены. Стена эта (стучит по стене), как видишь, не капитальная, это фанерная перегородка – за ней кладовая. Значит, когда начнем, никаких рикошетов не будет: пули пройдут или сквозь стену (усмехнулся), или в них застрянут.

МАРАТОВ. Действительно, ты все продумал.

ЮРОВСКИЙ. Одна вещь меня смущает: после обедницы священник рассказал... Оказывается, по ходу службы, как только произнесли «со святыми упокой", все Романовы вдруг на колени встали. И в глазах Николая... священник сказал... были слезы.

МАРАТОВ. Думаешь – чувствуют?

ЮРОВСКИЙ. И сегодня, когда забрали поваренка, она три раза доктора Боткина посылала узнать, когда мы поваренка вернем. Нервничает. Явно. А после ужина зачем-то в кладовую ходила и большой портфель из чемодана забрала. Я, конечно, поднялся к ним – послушал под дверью, о чем там они говорят. Но они...

МАРАТОВ (усмехнулся). По-английски.

ЮРОВСКИЙ. Да, по-английски...

МАРАТОВ. Хорошо, схожу послушаю...

ЮРОВСКИЙ. Сходи, сынок. По-иностранному ты у нас один понимаешь. Ты ведь из образованных.

В комнате наверху: НИКОЛАЙ и АЛЕКСАНДРА.

АЛЕКСАНДРА. Жутко глядеть на эту решетку.

НИКОЛАЙ (расхаживая). Да... да...

АЛЕКСАНДРА. Хорошо, что стемнело – она не так видна.

НИКОЛАЙ. Да... да...

АЛЕКСАНДРА. Что-то ужасное в этом было, когда пришел хмурый мужик и, ни слова не говоря, стал прибивать эту решетку. Этот вечный их страх, что мы убежим...

Далекая канонада.

Стреляют.

НИКОЛАЙ. Артиллерия...

АЛЕКСАНДРА. Сегодня всю ночь этот звук. А под утро где-то совсем близко слышала два револьверных выстрела.

НИКОЛАЙ. Да... да... (Расхаживает.)

АЛЕКСАНДРА. Доктор сказал, что вчера в подвале они прибили такую же решетку. Почему? В подвале? Странно.

НИКОЛАЙ. Ты совсем не спишь.

АЛЕКСАНДРА. Нервная, сумасшедшая... не могу заснуть – вслушиваюсь в ночь и все думаю... думаю...

Девичий смех за стеной.

Никак сегодня не угомонятся – они разбудят Маленького.

Она идет в глубь комнаты, поправляет постель спящего Алексея.

НИКОЛАЙ. Доктор передал разговор с комендантом: ситуация на фронте стала критической.

АЛЕКСАНДРА. Как он вырос... только такой бледный... Какая прекрасная была служба... Он плакал, ты не заметил?

НИКОЛАЙ. Да... да...

АЛЕКСАНДРА. Я хотела его спросить почему. Но потом раздумала... И ты тоже плакал.

НИКОЛАЙ. От счастья... Он – с нами. (Расхаживает.) Комендант сказал доктору: возможно, иногда нам придется проводить время в подвале.

АЛЕКСАНДРА. В подвале?!

НИКОЛАЙ. Для нашей же безопасности – город обстреливают. И к тому же они боятся нападения анархистов. Возможно, поэтому прибили решетку в подвале. Все просто.

АЛЕКСАНДРА. Большой мальчик... как летит время...

Смех за стеной в соседней комнате.