Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 1 Страница 2

— Генрих Восьмой — и угрызения совести! Эти слова не сопоставимы. Грубая чувственность и кровожадность — вот преобладающие страсти этого глупого современного Калигулы, которые требуют удовлетворения и смеются над всеми препятствиями, наглейшим образом издеваясь над чувством справедливости, когда им оказывают сопротивление. Вы жили во Франции, Сэррей, сочиняли там стихи и учились изящным танцам, но слышали, конечно, между прочим про то, что Генрих Восьмой, король Англии, вел ученый спор с церковью. По вашим словам, честолюбие и гордость побудили короля не уступать и пренебречь папским проклятием. Ну да, весь свет морочили этими выдумками!… Ведь король Генрих также соблюдает отчасти приличия, придерживается известной формальности… И я бьюсь об заклад, что в настоящее время Анна Болейн услышит весьма ученые доводы, по которым для блага Англии необходимо, чтобы Генрих Восьмой возвел ее бывшую горничную в сан английской королевы.

— Вы бредите, милорд! В сан королевы? Ваша ненависть ослепляет вас. Генрих может изменить своей супруге. Ведь он — король, и никто не вправе помешать ему в том, или вступиться за обиженную. Но едва ли он рискнет надругаться таким образом над всякой нравственностью, над всяким правом и общественным мнением.

— Генрих рискнет чем угодно; ведь Джэн Сеймур дала клятву, что он не получит от нее ничего, пока не возведет ее на английский трон.

— Это невозможно, милорд! Вспомните, ведь Анна Болейн — законная жена короля. Он пошел наперекор церкви и расторг свой брак с Екатериной, чтобы вступить в супружество с Анной Болейн, и вдруг он осмелится вторично насмеяться над священным таинством!…

— Сэррей, я намерен рассказать вам одну историю. Сегодня вы бежали вдогонку за красавицей Анной. Вы не подозревали того, что она — королева Англии и замужняя женщина. Сцена в саду, свидетелем которой вы сделались, возмутила вас, и вы, как дворянин, были готовы пролить собственную кровь, защищая право Анны Болейн?

— Вы отгадали мои помыслы, милорд. Я не побоялся бы публично заявить и подтвердить виденное мной сегодня, если бы Анне Болейн пришлось невинно пострадать.

— Хорошо, вот из-за этого именно и намерен я рассказать вам одну историю. Некогда я увидал прекрасную бледную женщину, и мое сердце пленилось ею, как сегодня — ваше. У этой женщины была фрейлина, которую она одаряла благодеяниями и застала однажды на коленях у своего супруга, осыпавшего ее поцелуями. Екатерина Арагонская — так звали ту бледную болезненную женщину — ограничилась при этом лишь горькими слезами и просьбами. Она так же потребовала удаления от двора Анны Болейн, как сегодня Анна Болейн потребовала отставки Джэн Сеймур, но, как сегодня презрительно расхохоталась Джэн Сеймур, так хохотала в то время Анна Болейн, потому что у короля хватило бесстыдства унизить жену пред ее служанкой. Екатерина вынесла незаслуженный позор, но ее слезы вопияли к Небу о мщении, и сегодня пробил час возмездия. Скажите мне теперь, Генри Говард, заслуживает ли Анна Болейн, чтобы дворянин обнажил за нее свой меч?

— Если это — правда, милорд, то пусть судит Бог прелюбодейку, а я умолкаю. Но куда же ведете вы меня?.. Мы, кажется, заблудились?

Лорд Варвик шел по дороге, которая вела к морскому берегу, и Сэррей следовал за ним и не обратил внимания на то, что они отклонялись все дальше от той части города, где находились его собственный дворец и дворец Варвика.

— Мы нисколько не заблудились, Сэррей. Но, пожалуй, вам недосуг?

— Совсем нет, милорд! Однако не могу ли я спросить, куда наш путь?

— Вот к тому домику, где светится угловое окно.

— А кто там живет?

— Увидите сами! — ответил Варвик. — Но прежде дайте мне окончить мой рассказ… Екатерина Арагонская была, как вам известно, вдовой покойного брата нашего короля, Генриху понадобилось испросить особое разрешение папы, чтобы жениться на ней. Екатерина была на шесть лет старше его, ее красота увядала, и вот после восемнадцати лет замужества вдруг оказалось, что короля мучат угрызения совести за женитьбу на близкой родственнице. Анна Болейн непременно требовала себе короны! Генрих стал просить папу о расторжении брачного союза, и когда из Рима пришел отказ в этой просьбе, то он велел одному молодому священнику тайно обвенчать себя с Анной Болейн. Этот молодой священник — тот самый всемогущий теперь вельможа-архиепископ, который угощал нас сегодня в своем дворце, а именно архиепископ Томас Кранмер. В то время в Лондоне жил знаменитый законовед, по имени Томас Морус. Его-то и избрал король для ведения бракоразводного процесса с церковью. Он сделал Моруса своим канцлером, но добросовестный и неподкупный ученый отозвался о браке короля с Анной Болейн как о двоеженстве. Генрих отстранил его от должности, а на его место назначил Кранмера; он объявил, в силу собственной верховной власти, свой брак с Екатериной расторгнутым, когда же церковь ответила на это проклятием и отлучением, то король отложился от нее сам, после чего издал закон, на основании которого назначил себя верховным главой англиканской церкви. Парламент открыто принял сторону короля, и Генрих потребовал также и от Томаса Моруса присяги, признававшей его верховным главой новой церкви. Анна Болейн поклялась, что этому ученому не быть живым, а услужливые власти сумели поставить заранее обреченному человеку такие вопросы, на которые совесть не позволила ему ответить, как того требовал король. Только этого и было надобно Генриху, только этого и добивалась Анна Болейн. Смертный приговор был произнесен над благородным ученым, как над государственным преступником, и после долгого заточения несчастного присудили к жестокой казни. Было приказано протащить его на веревке по городу к эшафоту, а там подвесить на столбе и оставить в висячем положении на долгие муки, после чего снять еще живым и изувечить, распороть ему живот, выжечь кишки, а тело четвертовать, каждую из этих четырех частей было приказано вывесить на городских воротах Лондона, а голову казненного воткнуть на позорный столб посреди Лондонского моста. Я видел своими глазами, как последнего защитника Екатерины влекли в Тауэр, видел потрясающую сцену прощания с ним его единственной дочери, видел, как народ безмолвно и торжественно обнажал головы, проходя мимо.

— Клянусь честью, милорд, — воскликнул Сэррей, — теперь я понимаю, за что вы ненавидите Анну Болейн.

Варвик промолчал, погрузившись в угрюмую задумчивость.

Вскоре Варвик и Сэррей достигли маленького домика, причем первый дернул за ручку звонка. Прошло порядочно времени, пока из полуотворенной двери выглянула старушка.

— Ах, это вы, милорд! — радостно воскликнула она, когда узнала Варвика. — Леди уже отчаялась увидеть вас сегодня и боялась, не случилось ли с вами какой-нибудь беды.

— Где же леди?

— В траурной комнате, милорд. Сегодня она не выходила оттуда с полудня. Я отворила бы вам раньше, но я была наверху и стучалась к леди в дверь. В десять часов вечера, не дождавшись вас, она заперлась одна.

Лорд Варвик стал подниматься по лестнице, пока старуха болтала таким образом. С бьющимся от любопытства сердцем следовал за своим спутником Сэррей. Маленький уединенный домик, довольно бедная обстановка и таинственное поведение лорда — все это приводило юного поэта в сильнейшее нетерпение, ему хотелось узнать, в каких отношениях находился могущественный лорд с обитательницей этого скромного жилища, кто была дама, ожидавшая лорда в такой поздний час и дозволявшая ему приводить с собой посторонних.

Когда шпоры лорда Варвика зазвенели по паркету гостиной, внезапно распахнулась дверь, и на пороге показалась высокая, стройная фигура женщины в черном траурном платье. Ее лицо носило следы благородной красоты, поблекшей под сокрушающей рукой горя, эти изящные черты были холодны и строги.

— Какую весть принесли вы, милорд? — спросила она, когда знатный гость молча поклонился. — Вы являетесь поздно! Неужели меня обманули? Неужели моя надежда снова оказалась тщетной?

— Леди Морус! — ответил Варвик, — Екатерина Арагонская отмщена!

Сэррей содрогнулся при этом имени: он видел пред собой дочь казненного ученого и понял теперь все. Это она, подобно призраку мщения, выслеживала короля и доставила Анне Болейн доказательства его измены; это она с Варвиком устроила так, что Анна застигла сегодня своего супруга врасплох.

Но как внезапно переменилась наружность этой женщины! На щеках у нее заиграл румянец, глаза загорелись, стан выпрямился, а голос, только что дрожавший от смятения, зазвучал теперь таким изменившимся тоном, как если бы погребальный колокол неожиданно залился ликующим благовестом.

— Мой отец отмщен! — ликовала она, но ее тон был мрачен, резок и вместе с тем торжественен. — Пойдемте, милорд Варвик, и расскажите о том бедному умершему, пусть он знает, что отмщен. Пусть узнают его остановившиеся стеклянные глаза, его холодные губы, окровавленная седая голова, что на небе есть Бог, который услышал мою молитву. Однако, — спохватилась вдруг молодая женщина, — кто это с вами?