Сергей Горский - Жены Иоанна Грозного Страница 2

Людей обливали кипятком, резали на части, кололи, рубили, вешали. Четыре часа длился этот ужас. Царь, разгоряченный видом крови, не утерпел и сам проколол копьем трех приговоренных.

Наконец были замучены все. Опричники, залитые кровью, окружили Иоанна с громкими криками «Гойда!». Царь был доволен. Он медленно объехал площадь, покрытую изуродованными трупами. Вернувшись к Лобному месту, он весело сказал Скуратову:

— Ну, Малюта, с крамольниками разделались. Теперь надо их вдов и сирот уменьшить. Едем! За мной!

С этими словами царь поскакал прямо на толпу. За ним помчались приближенные опричники. Люди, собравшиеся на площадь по приказанию царя, не ожидали ничего подобного. Охваченные паническим ужасом, они бросались в стороны, но мчавшаяся ватага безжалостно давила их. Когда царь скрылся за поворотом улицы, за ним на площади осталась широкая дорога корчившихся на земле искалеченных людей.

А с кремлевской стены опять несся веселый, серебристый смех.

Царь и царица веселились.

II

В обширных хоромах боярина Висковатого царило глубокое уныние. Все знали, что происходит на Красной площади. Боярыня заболела от горя и лежала в своей опочивальне. Около ее постели сидела вынянчившая ее старуха и напрасно старалась как-нибудь утешить несчастную. Боярыня не двигалась, молчала и упорно глядела в одну точку.

Дочь Висковатого. шестнадцатилетняя Наталья, сидела в своем тереме, окруженная сенными девушками. Здесь всегда царило молодое веселье, лились песни, звучал задорный смех, но с того дня, когда опричники схватили боярина, и в этом тереме все стихло. Раздавался только осторожный шепот, как у постели тяжелобольного, да слышались тяжелые вздохи и всхлипывания.

Одна из девушек начала было рассказывать какую-то сказку, но при первых словах боярышня разрыдалась, и снова воцарилось тяжелое молчание. Вся челядь пугливо жалась по углам и каморкам. Притихли даже шуты и шутихи, всегда наполнявшие хоромы визгом, гамом и хохотом. Было около пяти часов дня. В «стольной» палате, как обычно, слуги начали готовить стол для вечерней трапезы. Вдруг на обширном дворе раздались какие-то дикие крики. Слуги бросились к окнам и увидели нечто совсем необычное: у высокого крыльца слезал с коня сам царь. Его почтительно поддерживал Скуратов. Весь двор был наполнен конными и спешившимися опричниками, которые кричали, громко смеялись и, ради забавы, избивали плетьми челядинцев, не успевших вовремя скрыться. При виде этого зрелища, обещавшего мало хорошего, слуги поспешили спрятаться по дальним углам.

Иоанн поднялся на крыльцо. Никто его не встречал. Он остановился, бросил злорадный взгляд на окна хором и сказал, обращаясь к своим опричникам:

— Видно, ошалели здесь все от радости, что мы к ним в гости пожаловали. Никто и встретить не догадается. Придется нам самим двери открывать.

Несколько опричников бросились к тяжелой дубовой двери, она оказалась на засове.

— Не хотят здесь своего царя видеть гостем, — с притворным смирением сказал Иоанн. — Видно, лучше вертать обратно.

В это время дверь, поддаваясь ударам бердышей и натиску могучих плеч, распахнулась. Царь, зловеще нахмурившись, переступил порог. За ним последовала шумная ватага опричников.

Невозможно описать, что в это время делалось в женских теремах. Сенные девушки отчаянно визжали и метались во все стороны, но спрятаться было негде; для этого нужно было спуститься по лестнице и проскользнуть на «черную половину» хором. А внизу гудели голоса полупьяной, озверелой толпы. Среди этого смятения остались спокойными только два человека: жена и дочь казненного Висковатого. Они обе в этот день потеряли самое дорогое, что у них было на свете. Боярыня лишилась горячо любимого мужа, а ее дочь — отца и, кроме того, жениха, молодого князя Оболенского, казненного вместе с другими. Боярыня едва ли даже слышала шум ворвавшихся незваных гостей. Она продолжала лежать в той же позе, с тем же неподвижным, безучастным взглядом. Старуха-нянька причитала, всплескивала руками, ковыляла по опочивальне, пробовала молиться.

Боярышня Наталья, не обращая внимания на зловещий гул опричников и вопли сенных девушек, осталась сидеть. Ее глаза, покрасневшие от слез, были сухи. Она чувствовала, что близится что-то ужасное, но после пережитого за последние дни ей уже ничего не было страшно.

Иоанн вошел в первую, «сенную» палату и огляделся; там никого не было. Его брови еще больше сдвинулись.

— А ну-ка, — сказал он, — пошарьте, нет ли в хоромах кого, кто проводил бы нас к матушке-боярыне и к ее доченьке, девице красной.

Через минуту перед царем стояли два дрожащие от страха челядинца, вытащенные из потаенных закоулков. Стараясь говорить ласково, Иоанн приказал слугам вести его к боярыне. Об ослушании, конечно, не могло быть речи, и вся орда с царем во главе двинулась в боярскую опочивальню.

Услышав тяжелый топот нескольких десятков ног, вдова Висковатого очнулась. Она приподнялась, села на своей постели и устремила свой взор на дверь. В ней вдруг проснулась безумная надежда, что боярина помиловали и он вернулся. Но почему с ним идут ратные люди? Почему звенят кольчуги, почему…

Много вопросов еще мелькало в голове боярыни, но она даже не успела определить их сознанием. Под ударом чьей-то ноги распахнулась резная дверь, и на пороге появился царь Иоанн Васильевич. Боярыня ахнула. Она забыла, что была в одной рубахе, что волосы ее не были прикрыты кикой и пышными русыми волнами рассыпались по плечам, спускаясь до пояса. Наклонясь вперед, опершись руками о колени, она глядела на Иоанна, как маленькая птичка глядит на большую змею, зачаровавшую ее своим взглядом.

Иоанн остановился. Он не ожидал найти боярыню в постели.

Не растерялась только старуха-нянька. Она подошла к царю и прямо в лицо крикнула ему:

— Душегуб! Мало тебе, что боярина сгубил, сюда пришел лютовать! Чего тебе здесь надобно?

Может быть, Иоанн, неожиданно для себя попавший в опочивальню боярыни, не дал бы волю своим кровавым инстинктам, но выходка старухи привела его в ярость.

— Чего мне здесь нужно? — прохрипел он. — Сейчас узнаешь, старая ведьма. Малюта! Повесь-ка ее вверх ногами, пока я с боярыней потолкую.

Опричники бросились на няньку, забили ей рот какой-то тряпкой, привязали к ее ногам длинный кушак и повесили ее к притолоке.

Боярыня все молчала. Царь подошел к ней. В его глубоко запавших глазах горел мрачный огонь, обещавший мало хорошего.

— Ну, матушка-боярыня, — заговорил он тем вкрадчивым голосом, которым всегда начинал беседу с мысленно приговоренными им к пыткам и смерти. — Милаго дружка твоего на части разрезали. Не составить их опять вместе. Выходит, что казна его теперь к нам, к государю перейти должна. Затем мы к тебе и в гости пожаловали. Не откажи, боярыня, поведай нам, где та казна хранится.

Боярыня молчала. Едва ли она даже слышала, что ей говорил Иоанн. Он усмехнулся и обратился к Скуратову:

— А что, Малюта, у боярыни, кажись, язык к губам привязан? Не развязать ли нам его?

Малюта привык понимать царя с полуслова; откуда-то явился горшок с раскаленными углями, из-за поясов сверкнули ножи и началась пытка. Два часа мучили несчастную боярыню, но не добились от нее ни слова. Появление страшного царя так потрясло ее, что она впала в столбняк и, вероятно, даже не чувствовала боли. Опричники, обозленные ее молчанием, которое они объясняли упорством, переусердствовали и замучили Висковатую до смерти.

Увидев перед собой труп, Иоанн сказал:

— Кряжистая была баба. Ну, обойдемся и без нее. У нас еще дочка осталась.

Боярышня Наталья, между тем, несколько пришла в себя. Она послала одну из сенных девушек вниз узнать, что значит этот шум. Через несколько секунд девушка вбежала в терем с лицом, искаженным ужасом.

— Ахти нам — крикнула она, задыхаясь. — Опричники к матушке-боярыне пошли. И сам царь с ними.

В тереме поднялся визг. Девушки бросились прятаться. Одна Наталья осталась безучастной. Несмотря на свою молодость, она знала, что означает это посещение царя…

Прошло два часа. Боярышня все время неподвижно сидела в том же месте. Снизу доносился смутный гул. Но вот гул начал расти, приближаться. На лестнице раздались тяжелые шаги и через минуту в терем вошел Иоанн. Очевидно, долгая пытка боярыни после массовой казни на Красной площади пресытила его кровью. Глаза у царя потухли, на губах была утомленная, почти ласковая улыбка.

— Здравствуй, пташка, — сказал он.

Наталья поднялась с кресла. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она подошла к Иоанну и со всего размаха ударила его кулаком по лицу. На нее бросились сопровождавшие царя опричники и в одно мгновение скрутили ее кушаками. Этот поступок ошеломил царя. Несколько секунд он помолчал. Все чувствовали, что он придумывает боярышне род казни. Наконец, он хрипло рассмеялся и сказал: