Владимир Сашонко - Коломяжский ипподром Страница 2

Летом это были просто купанья. Да, ежедневное общение с природой и бесконечные игры на реке.

«Помню, какими заморышами мы кончали учебный год в гимназии, – писал Попов в 1917 году. – И не столько действительная работа исчерпывала наши силы, сколько долгое сидение в душных классах и бестолочь, скука, отсутствие воодушевляющих начал в труде. Ну, словом, скинув с плеч долой еще один год изучения гимназической премудрости, мы ехали на дачи, счастливые уйти подальше от нее на целое лето».

О, сколько радости, сколько мальчишеского счастья несли с собой летние дни вдали от шумного и душного города!

Дачный поселок, в котором обычно проводили лето Николай, его братья и сестры, стоял на берегу Москвы-реки. Поэтому купались два-три раза в день, а длились купанья в хорошую погоду целыми часами. И что это были за купанья!

Один край речного берега – песчаный и отлогий. Посостязавшись друг с другом в смелости и искусстве плавания, мальчишки ложились на песок, чтобы отдохнуть и погреться на солнце, а потом, само собой разумеется, повозиться и подраться.

Собиралась там, без сговора, но к одному времени, целая ребячья ватага из нескольких семей – и богатых и бедных, и знатных и простых. «Снобизм был неизвестен, – вспоминал впоследствии о летних утехах Николай Евграфович. – Почитались нами мужество и ловкость, то есть сила души или тела, либо и то и другое вместе. Привязывались мы друг к другу, дружбу вязали по тем тайным законам души, которые нам мало известны. Среди всех изрядно удалых, как всегда на Руси, ребят выдавалось несколько особливых разбойников».

Зимой все было по-другому. Гимназия, наука отнимали уйму времени. Учеба, правда, давалась Николаю легко, но он по собственному хотению брал на себя дополнительные нагрузки. Не слишком увлекаясь мертвыми языками, нажимал на языки живые – французский, английский, немецкий, понимая, что в жизни именно они могут пригодиться ему прежде всего, а не строгая латынь или забытый всеми древнегреческий. И языки давались ему тоже с удивительной легкостью. К концу гимназического курса Николай владел ими свободно.

С большой серьезностью относился Попов и к своему родному, русскому языку, рано почувствовав и оценив его достоинства, все его обаяние и гибкость. Любил он и географию, увлекался историей.

Настоящим праздником среди зимы были рождественские каникулы и неизменная их спутница – елка, горящая огнями. Она вносила в дом столько радости, что заряда ее хватало потом до весны, когда кончалась очередная экзаменационная страда и можно было снова уезжать на дачу.

Николай Евграфович по своему социальному статуту был сыном купца-землевладельца, пусть и в городской черте, а потому его путь из гимназии лежал прямиком в Петровско-Разумовское, где находился Московский сельскохозяйственный институт (бывшая Петровская земледельческая и лесная академия). Это было закрытое учебное заведение, доступ в которое после студенческих волнений 1894 года правительство резко ограничило. В первую очередь туда принимались дети землевладельцев. Прием в институт женщин, женатых мужчин и евреев запрещался уставом этого учебного заведения. Все студенты обязаны были жить в общежитиях. И Попов на несколько лет перебрался на далекую окраину Москвы.

В институте было два отделения – сельскохозяйственное и сельскохозяйственное инженерное. Николай Евграфович, окончив первое из них, получил звание ученого агронома и поехал работать в один из подмосковных уездов. И сразу же столкнулся с поразительной рутиной, царившей тогда в русской деревне, с невежеством помещиков, не имевших понятия о современных методах ведения сельского хозяйства, с произволом управляющих, с забитостью крестьян. Агрономическая наука даже в столичных губерниях была еще в диковинку. И выпускники сельскохозяйственного института выглядели в русской деревне этакими донкихотами, если они, как это было с Поповым, пытались применить основы агрономической науки не только на собственных землях.

Как далека была действительность от той романтической настроенности и жажды открытий, которые владели сердцем молодого человека, твердо решившего всеми силами служить обществу, раскрывая все свои способности и таланты!

Попов ненадолго задержался в деревне. Он решил искать иное применение своим способностям. Искать в областях, весьма далеких от сельского хозяйства и записанной в его дипломе специальности.

2

На юге Африки полыхала война. Страницы газет пестрели сообщениями о боях в далеком Трансваале и Оранжевой: маленькие бурские республики отчаянно защищались от напавших на них англичан, которые огнем и мечом расширяли границы своей колониальной империи. Англо-бурская война, вспыхнувшая в самом конце прошлого века, оказалась в центре внимания мировой общественности. Симпатии всех передовых людей были на стороне буров.

Ни Трансвааль, ни Оранжевая республика не имели постоянных армий, военному делу буры не обучались. Однако будучи охотниками и скотоводами, они были также хорошими наездниками и стрелками. Это помогало им в борьбе, и потому буры сумели нанести ряд серьезных поражений захватчикам, бросившим против них регулярные войска. Англичане вызвали подкрепление. Лишь после этого им удалось захватить столицы обеих республик.

Но буры не прекратили своего сопротивления. Сменив форму борьбы, они перешли к активным партизанским действиям. Начался второй период войны. Около двадцати тысяч партизан противостояли четвертьмиллионной армии британских колонизаторов. Борьба длилась целых два с половиной года.

Там, в Южной Африке, среди буров, очутился и Николай Евграфович Попов. Как это произошло?

Россию он покинул «добровольно по принуждению».

Еще не расставшись до конца с агрономией, он стал все больше сил отдавать другой деятельности, которая не могла нравиться властям предержащим.

К сожалению, пока не удалось обнаружить документы, которые обстоятельно поведали бы нам о том, какой именно «антиправительственной деятельностью» занимался ученый агроном Попов, но, судя по всему, она была достаточно активной, настолько активной, что над ним нависла угроза ареста. Николай Евграфович предпочел добровольное изгнание и благодаря связям отца и его капиталам сумел вовремя скрыться из виду.

Вскоре он объявился в Европе.

Германия, Франция, Швейцария... Он переезжает из страны в страну, жадно впитывая все, что видит, слышит, узнаёт.

В Швейцарии Попов увлекся альпинизмом – видом спорта, неизвестным еще тогда в России. Под руководством опытных преподавателей он овладевал искусством хождения в горах, покорения горных высот. Там, в Швейцарских Альпах, он продолжал закалять свой характер, оттачивать мужество, силу воли и ловкость. Альпинизм – спорт смелых, и он как нельзя более импонировал Попову, уже тогда, в молодости, сумевшему оценить исключительное значение в новое время старой латинской максимы: «Здоровый дух в здоровом теле».

В Швейцарии, в Женеве, проходила Национальная промышленная выставка. Многое привлекло на ней Попова, но особенно заинтересовал его огромный аэростат. Желающие могли за несколько франков занять места в гондоле-корзине, и воздушный шар, взмыв вверх, поднимал их на два-три десятка метров к облакам. Ощущение высоты было еще более острым, чем в горах. Дамам порою делалось дурно, даже некоторые мужчины бледнели, когда шар рвался ввысь, с трудом сдерживаемый тросами. Попов занимал место в гондоле несколько дней подряд. И даже сфотографировался в ней, рядом с другими «пассажирами» и служителями. Элегантно одетый молодой человек стоял у края гондолы с очень довольным и независимым видом. Эту фотографию он отправил родным в Москву.

Скитания по Европе длились, однако, недолго. В них было слишком много праздности, а это не могло нравиться Попову, который по своей натуре был человеком исключительно деятельным. Он уехал в Трансвааль. Именно там можно было найти себе настоящее дело, и, хотя Попов не имел военного образования, его ум быстро схватывал все то, что было новым и особенно характерным для этой войны.

Обе стороны, например, и англичане и буры, применяли магазинные винтовки, пулеметы, скорострельные пушки. Это требовало рассредоточения боевых порядков. И первыми такую необходимость поняли буры, они первыми начали применять в бою рассыпной строй.

Англичане еще по старинке носили пестро-красные мундиры и устремлялись в атаку сомкнутыми рядами, отчего несли огромные потери.

А буры стремились всячески маскироваться, в том числе и с помощью одежды, что сокращало их потери не только в бою, но и в разведке. Они первыми стали применять в бою маневр, самоокапывание.

Обе стороны применили также новые виды связи: гелиограф, полевой телеграф, световую сигнализацию и сигнализацию флажками, воздушные шары.

Короче говоря, англо-бурская война значительно отличалась от всех предыдущих и была первой войной XX века, которой уже в значительной мере присущи были характерные черты войн новейшего времени, войн нашего столетия.