Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно Страница 2

— А знаешь, — заметила нимфа, — твой рассказ напомнил мне о великане по имени Геркулес, который посетил наш остров много лет назад, когда моя мать была нимфой в этой роще. Я не могу тебе рассказать его историю во всех тонкостях, потому что моя мать держала это в тайне от меня в дни моего детства, но знаю, что Геркулес был послан в странствие по свету своим повелителем царем Эврисфеем из Микен (где эти Микены?), чтобы тот совершил подвиги во имя древней богини, которой, как он сказал, он преданно поклоняется. Так вот, Геркулес высадился на остров, куда приплыл на лодке, и объявил с поразительной дерзостью, что явился к Богине, дабы унести корзину священных апельсинов из этой рощи. Он был мужчина, рожденный под знаком Льва, что вызвало подозрения на Майорке, где нет Львиного ордена, он был одарен колоссальной силой и завидным аппетитом равно в пище, питье и любви. Моя мать влюбилась в него и добровольно дала ему апельсины, а также оказала ему честь, разделив с ним ложе любви во время весеннего сева. Ты слышал когда-нибудь рассказы об этом Геркулесе?

— Я плыл вместе с ним на корабле, если ты имеешь в виду Геркулеса из Тиринфа, — ответил Анкей. — Это было, когда я отплыл к Конюшням Солнца на борту прославленного «Арго», и мне очень жаль, но я вынужден тебе сказать, что мошенник обманул твою мать. Он не имел права просить плодов во имя Богини, которая отвергла его.

Нимфу позабавила его горячность, и она уверила Анкея, что она принимает его верительные грамоты: он может поднять глаза, взглянуть на нее и беседовать с ней чуть более по-свойски, если ему угодно. Но она была достаточно осторожна, чтобы не препроводить его под защиту Богини. Она спросила, к какому братству он принадлежит, и он ответил, что он — мужчина-Дельфин.

— Ах, — сказала нимфа. — В самый первый раз, когда я была посвящена в нимфы и познала мужчин на свежей борозде в поле после сева, то были девять мужчин-Дельфинов. Первый, кого я выбрала, стал на следующий год, как здесь принято, Солнечным Борцом, или Военным Вождем. Наши Дельфины — небольшое, очень древнее братство, и своим музыкальным искусством превосходят даже Тюленей.

— Дельфин восхитительно чуток к музыке, — согласился Анкей.

Нимфа продолжала:

— Однако, когда я родила ребенка, это оказалась не девочка, которую следовало беречь, а мальчик, и он должным образом вернулся обратно, разорванный в клочья, в борозду, из которой вышел. Богиня дала, Богиня взяла. Никогда с тех пор у меня не хватало духу сближаться с мужчинами-Дельфинами, ибо я решила, что они не приносят мне удачи, ибо ни одному ребенку мужского пола в нашей семье не дозволяется прожить до следующего времени сева.

Анкей набрался смелости и спросил:

— Неужели ни одна нимфа или другая жрица, ведь жрицы так могущественны на этом острове, не скрыла свое дитя мужского пола, отдав его приемной матери и взяв себе девочку?!

Нимфа сурово ответила:

— Фокусы такого рода могут быть в ходу на твоем острове, Анкей, но не на нашем. Ни одна женщина здесь ни разу не обманула Триединую Богиню.

Анкей сказал:

— В самом деле, Священная, никто, наверное, не в состоянии обмануть Богиню. — А затем спросил: — Возможно, у вас нет обычая — если царственная нимфа бесконечно привязана к своему ребенку мужского пола, жертвовать вместо него теленка или козленка, завернув его в детские пеленки и надев ему на ноги сандалии? На моем острове считается, что Богиня закроет глаза на обман и что поля принесут не менее обильный урожай. Только в скверный год, когда посевы чахнут или гибнут, приносят в жертву дитя мужского пола. И то выбирают сына бедных родителей, а не царского рода.

Нимфа ответила тем же суровым голосом:

— Только не у нас на острове. Ни одна женщина здесь ни разу не пыталась провести Триединую Богиню. И в этом — причина нашего процветания. Наш остров — остров невинности и спокойствия.

Анкей согласился, что это — самый приятный остров из тех сотен, какие он посетил в своих странствиях, не исключая и его родной Самос, хоть его и называют Цветущим.

Тогда нимфа сказала:

— Я не прочь послушать твою историю, если она не утомительна. Как вышло, что твои родичи-критяне перестали посещать наши острова, как бывало прежде, во времена моей прабабушки, вежливо беседуя с нами на языке, который, хоть и не наш, но нам понятен? Кто эти греки, твои повелители, что прибывают на таких же кораблях, на каких раньше плавали критяне, с теми же товарами для продажи: вазами, оливковым маслом, красками, драгоценными камнями, полотном, точильными камнями и прекрасным бронзовым оружием? Но Овен на носу их кораблей красуется, а не Бык, и говорят они на непонятном языке, торгуются грубо и с угрозами, бесстыдно глазеют на женщин и тащат любую мелочь, лежащую без присмотра? Мы-то не хотим с ними торговать, часто отсылаем прочь с пустыми руками, выбивая им зубы ударами пращей и продавливая в их бронзовых шлемах вмятины большими камнями.

Анкей объяснил, что большая земля к северу от Крита, которая когда-то была известна как Пеласгия, теперь называется Грецией в честь ее новых повелителей. Обитает ныне на ней смешанное население. Самый древний народ — пеласги, которые, как говорят, выросли из упавших в землю зубов змея Офиона, когда Триединая Богиня разорвала его в клочья. К ним добавились сперва критские переселенцы из Кносса; затем генетийцы из Малой Азии, смешавшиеся с эфиопами из Египта, чей богатый царь Пелоп дал свое имя южной части страны, Пелопоннесу, и построил города с невиданными каменными стенами и белые мраморные гробницы в виде пчелиных ульев, подобные африканским хижинам; наконец сюда же пришли варвары, пастухи с севера, из-за реки Дунай, через Фессалию, совершив три успешных вторжения, пока не завладели всеми укрепленными городами Пелопа. Это греки, они правят другими народами нагло и деспотически.

— И, увы! Священная, — сказал Анкей, — наши повелители почитают Бога Солнца, как главное Божество, в тайне презирают Триединую Богиню.

Нимфа решила, что она ослышалась. Она спросила:

— Что это еще за Бог Отец? Как может какое-либо племя почитать Отца? Что такое вообще отцы, если не случайное оружие, которое женщина использует для своего удовольствия и для того, чтобы стать матерью? — она принялась презрительно смеяться и вскричала: — Клянусь Благодетелем, это — самая нелепая история, какую я когда-либо слышала. Отцы, тоже мне! Может, эти греческие отцы сами вскармливают детей, сеют ячмень и делают прививки фиговым деревьям, они же сознают законы — короче, берут на себя все ответственные дела, которые подобает делать женщине?! — она в нетерпении постучала ногой о камень, и жар прилил к ее лицу.

Мужчины-Козлы, заметив волнение своей госпожи, каждый молча взял по камню из мешка и положил его в кожаную петлю пращи. Но Анкей отвечал кротко и смиренно, снова опустив очи долу. Он заметил, что в этом мире существует много очень странных обычаев, и многие племена кажутся другим совершенно безумными.

— Я бы с удовольствием показал тебе мосиноэхиев с берега Черного моря, Священная, — сказал он, — с их деревянными замками и невероятно толстыми татуированными мальчиками, которых кормят каштановыми лепешками. Они живут рядом с амазонками, не менее странными, чем они… Что касается греков, они приводят следующий довод: поскольку женщины зависят от мужчин в своем материнстве, ибо от ветра они не могут родить, как это происходит с иберийскими кобылицами — мужчины, соответственно, важнее их.

— Но это безумный довод! — вскричала нимфа. — Ты бы мог точно так же заявить, что эта сосновая щепка важнее меня, потому что я ею чищу зубы. Женщина, а не мужчина всегда главная: она действует, он — лишь инструмент. Она дает приказы, он повинуется. Разве не женщина выбирает мужчину, одолевает его сладостью своего благоуханного присутствия и приказывает ему лечь на спину в борозде, а затем скачет на нем, как на дикой лошади, покорной ее воле, получает от него удовольствие, а когда дело сделано, оставляет его лежать, словно мертвого? Разве не женщина командует в пещере, а если кто из любовников вызывает в ней гнев грубостью или ленью, она трижды предупреждает его, не больше, а потом велит убираться со своими манатками к своим братьям?

— У греков, — сказал Анкей негромко и поспешно, — совершенно иной обычай. Мужчина выбирает женщину, которую желает сделать матерью своего ребенка (как он это называет), одолевает ее силой своего желания, а затем приказывает лечь на спину, где ему больше нравится, и, взобравшись на нее, сам получает удовольствие. В доме он хозяин, и если женщина досаждает ему своим сварливым или непристойным поведением, бьет ее, а если она не меняется к лучшему, отводит ее в дом ее отца, со всем скарбом, которое она с собой принесла, а ее детей отдает рабыне, чтобы та воспитала их. Но, священная, не гневайся, заклинаю тебя Богиней! Я — пеласг. Я ненавижу греков и их порядки, просто, ответив на эти вопросы, я подчинился, как должно, твоей воле.