Юрий Качаев - Синее железо Страница 2

В конце прошлой эры на землю динлинов обрушились гунны, обитавшие в те времена в Центральной Азии. Китайцы называли их хунну: злые рабы. Отчаянно отбиваясь, динлины уходили все дальше на север. Часть их осталась на родине и смешалась с монгольским племенем гянь-гуней, которое пришло вместе с завоевателями. Эти смешанные племена и были далекими предками современных хакасов. Потом гунны ушли, оставив своих наместников. Я бы мог рассказать вам много интересного, но сейчас уже поздно, и вам пора домой.

Я поднялся, видя, что старик устал.

— Простите, Андрей Ильич, последний вопрос.

— Да? — сказал Красногоров.

— Как вы думаете: ведь должны же были динлины где-то уцелеть?

Красногоров на минуту задумался. Потом ответил:

— Среди енисейских киргизов мы с ребятами встречали светловолосых и светлоглазых людей, явно не монголоидов. Вот все, что я пока могу вам сказать. Годика два еще придется попотеть. На днях вот опять в поход отправляюсь…

Красногоров проводил меня до двери и смущенно улыбнулся, показывая свои руки в пятнах засохшей глины:

— Снова я вам руки не подаю.

Я вышел на улицу и медленно пошел в гостиницу.

Был июнь, и в городе цвели тополя. Их белый крылатый пух кружил в свете фонарей так густо, что казалось, будто начинается метель.

Я долго не мог заснуть. У меня было чувство, вернее, предчувствие, что я столкнулся с чем-то удивительным и необычным, что эта случайная встреча с Красногоровым вовсе не случайна и как-то должна повлиять на мою судьбу.

Утром решение созрело окончательно. В редакцию журнала, где я работал, полетела длинная и, помнится, весьма бестолковая телеграмма. В ней я просил предоставить мне месячный отпуск и обещал привезти взамен интересный очерк об археологе-любителе.

Отправив телеграмму, я помчался к Красногорову.

Через два дня наша маленькая экспедиция отправилась в путь. Кроме Красногорова и меня, в ней приняли участие еще три человека — ученики Андрея Ильича.

Красногорову удалось раздобыть в краеведческом музее бумагу, в которой говорилось, что нам разрешается производить раскопки в интересующих нас районах.

Тогда я и не предполагал, что наши скитания по степям Минусы и Тувинской тайге осядут в душе прочными и ясными воспоминаниями, а потом, десять лет спустя, всплывут, как всплывает донный лед.

Ими и навеяны страницы этой книги, в основу же легли свидетельства забытых летописцев. Собирая крупицы преданий, склеивая их в целое, словно осколки древней вазы, я попытался воссоздать «дела давно минувших дней», жизнь людей и племен, исчезнувших навсегда. Навсегда — но не бесследно.

Часть первая

ЗА СВИСТЯЩЕЙ СТРЕЛОЙ ШАНЬЮЯ

Глава 1

Мертвый брат явился, как всегда, перед рассветом. Он присел на корточки, подмигнул шаньюю и засмеялся. И от этого тихого смеха мелко задрожали оперения стрел, которыми было утыкано его большое рыхлое тело.

«Уйди!» — в бешенстве закричал шаньюй и проснулся от собственного крика.

Он отбросил соболье одеяло и сел, сжимая руками виски. В ушах глухо шумела кровь, и все еще звучали последние слова брата.

«Откуда дух Атакама знает про Атиль и аргамака? — с тревогой думал шаньюй. — Ведь никто ему этого не рассказывал».

Да, ему пришлось быть жестоким, это правда. Но, великие предки, разве без жестокости создал бы он в своем войске такое преданное ядро? Для этого он должен был пожертвовать любимым скакуном и женой. И тогда воины увидели, что сердце их военачальника — железное сердце, в нем нет ни жалости, ни личных привязанностей.

Первую свистящую стрелу[1] он пустил в своего быстрого, как ветер аргамака. Некоторые горцы замешкались и не подняли луков. Он приказал обезглавить их, хотя они были храбрые и опытные воины.

«Всякий, кто не пустит свою стрелу вслед за мной, будет казнен» — таковы были тогда его слова.

Вторая свистунка шаньюя вошла в грудь Атиль, и опять многие кимаки окаменели от ужаса, не смея стрелять в жену своего владыки. Головы их скатились тут же, рядом с трупом Атиль.

Но зато полгода спустя на соколиной охоте ни один из удальцов не дрогнул, и Атакам свалился с коня, пронзенный сотнею стрел.

Атакам был слабый человек и плохой государь, а держава хунну нуждалась в беспощадном и умном полководце. Иначе ей не выстоять против огромной Небесной империи[2], где людей как в степи ковыля…

Шаньюй долго перебирал в памяти всех, кого ему пришлось убрать с дороги, и в сердце его не родилось ни раскаяния, ни жалости.

— Если хочешь повелевать людьми, забудь, что ты сам человек, — вслух сказал шаньюй и хлопнул в ладоши.

В опочивальню неслышными шагами вошел мальчик с жировым светильником и согнулся в поклоне.

— Одеваться, — коротко сказал шаньюй. — И позови главного гудухэу[3].

Мальчик поставил светильник на лакированный китайский столик и молча исчез. Через минуту он вошел с одеждой шаньюя. Шаньюй надел алые шаровары из толстого шелка, опоясал поджарый живот кушаком и сунул ноги в теплые меховые туфли, подогретые на кану[4]. Голый по пояс, он вышел в соседнюю комнату, где стояли умывальные кувшины и серебряные котлы с ледяной водой. Здесь его уже поджидал главный гудухэу.

Шаньюй кивнул ему и сделал знак мальчику. Тот поднял один из кувшинов и стал поливать широкую, выстланную мощными мускулами спину шаньюя. Шаньюй кряхтел от удовольствия. Потом мальчик насухо вытер торс своего владыки и накинул ему на плечи шерстяной плащ.

— Я слушаю, — сказал шаньюй.

И гудухэу сделал полшага вперед.

— Пришел караван из Хорезма, шаньюй, — начал он. — Ночью прибыл Го Ги, посол из Китая. Двое воинов из рода Сайгака ждут твоего суда.

— Это все?

— Все, шаньюй.

— С чем приехал посол?

— Я спросил его о цели прибытия, но он сказал: «Хочу говорить с шаньюем лично».

Шаньюй нахмурился:

— Он согласен оставить бунчук за дверью моего шатра?[5]

— Да, шаньюй. Он согласился, хотя и долго упорствовал.

— Где сейчас император?

— Сын Неба прибыл в Шо-фан, где устроил смотр собранным войскам. Наши лазутчики доносят, что у него около ста восьмидесяти тысяч конницы.

Шаньюй недоверчиво усмехнулся:

— Не много ли?

— Мы это проверим, шаньюй. А ты попытайся что-нибудь выведать у посла. Если наши донесения верны, Го Ги будет держать себя вызывающе.

— Хорошо, Ильменгир, ступай, — помолчав, сказал шаньюй, и советник удалился.

Оставшись один, шаньюй опустился на колени лицом к востоку и правой рукой прикрыл глаза.

— Скажи, о великое светило, зачем явился мне сегодня дух Атакама? Какую новую беду возвещает его приход? Ибо я знаю, что он всегда пророчит несчастье.

Шаньюй склонил голову набок, словно прислушиваясь. Но ответа не последовало. Наверное, восходящее солнце еще прятало свой божественный лик за белыми крыльями весеннего бурана, который бушевал в неоглядных продрогших степях.

Китайский посол вошел в сопровождении Ильменгира. Лицо его, густо размалеванное красной и черной тушью, казалось маской, сквозь прорези которой глядели внимательные глаза.

Низко поклонившись шаньюю, посол с порога заговорил:

— «Великий хан! Я проделал нелегкий путь, чтобы передать тебе слова моего государя. Но прежде прими подарки, которые прислал тебе твой брат, а мой повелитель. Он посылает тебе кафтан, шитый жемчугом, кафтан парчовый, золотой обруч для волос, золотом оправленный пояс и носороговую пряжку к нему. Кроме этого, мой господин дарит тебе десять кусков вышитых шелковых тканей темно-малинового и вишневого цвета[6] [7].

Посол подал знак, и двое слуг поставили к ногам шаньюя большой кованый сундук. Даже не взглянув на подарки, шаньюй сказал:

— Видно, дело срочное, раз ты приехал в такую погоду. Говори волю твоего государя.

Посол словно в замешательстве опустил глаза, потом заговорил ровным голосом:

— Твои южные племена, великий хан, чинят многие беспокойства границам нашей империи. Ведомо тебе это?

Шаньюй Молчал. Его медное горбоносое лицо было бесстрастно. Не дождавшись ответа, посол продолжал:

— Сердце моего повелителя полнится скорбью и гневом, когда он видит провинции, разоренные твоими воинами. Если эти набеги совершаются с твоего согласия, великий хан, то мой государь велел передать тебе следующее: «Голова твоего дуюя[8], владетеля южного Юэ, уже висит перед Северными воротами императорского дворца. Коли великий хан в состоянии предпринять поход и воевать с китайскою державою, то Тянь-цзы, Сын Неба, ожидает тебя на границе. А если сил у тебя недостаточно, то ты должен стать лицом к югу (то есть к столице Китая) и признать себя вассалом Дома Хань. К чему скрываться на севере песчаных степей? В холодной и бесплодной стране нечего делать.»