Валентин Костылев - Минин и Пожарский Страница 2

собака. В избу проникла полоса лунного света.

— Так научи же нас, Козьма Захарыч, что

теперь нам делать, — сказал Пахомов робко. — Как

нам быть?

— Думаю я, мои соколики, нет у нас людей,

более знающих Москву, нежели ты, Мосеев* и ты,

Пахомов.

— Да неужто ты хочешь нас послать? —

радостно воскликнул Пахомов.

— Не я. а все наши люди нижегородские... Не

впервые вам! Идите туда и разведайте обо всем.

Никому не говорите, что вы нижегородцы и ради

чего явились. Боже вас сохрани! Берегите тайну

крепче жизни. Чует мое сердце — неладное творится, с

нашими правителями, боярами... Не верю я им. Уж

не они ли и продали белокаменную проклятому

Жигимонду?

— Минич. годимся ли мы для того дела?! —

спросил Мосеев.

— Годились допрежде, годитесь и теперь, —

нахмурился Минин. — Лучше вас едва ли кто

исполнит то дело. И в позапрошлые годы хаживали вы

и в Москву, и в Кострому, и в Великий Устюг и то

дело выполняли с честью... А ныне вам честь будет

превыше прежнего... Общему, вселенскому делу

послужите, а не мне. Пытать станут — и иод пыткой

молчите, не выдавайте себя...

— Коли так, клянемся тебе, батюшка Козьма

Захары ч: жизни своей не пожалеем, а сделаем так, как

того хочешь ты.

— Коли так, благословляю вас. — Минин

поднялся и но очереди обнял Мосеева и Пахомова.—

Будьте очами и ушами нижегородцев, служите

правдой.

На заре при звуках трубы все население Погоста

высыпало на улицу.

Провожая Мосеева и Пахомова, Минин сказал:

— Мы отстояли с вами Нижний, но может ли он

быть в безопасности, пока враги хозяйничают в

Москве?!

И, обернувшись к погостовцам, громко произнес:

— Пока не прогоним ляхов из всех мест нашей

земли, до тех пор нам не будет жизни. Об этом всем

вам нужно подумать.

Мосеев и Пахомов сняли с себя кольчуги, шлемы

и сабли и отдали их товарищам. Остались в одежде

странников: через плечо сумки, посохи в руках, а на

груди большие медные кресты.

— Прощенья просим, добрые люди, ежели

стеснили вас ночлегом!.. Благодарствуем! Прощайте! —

низко поклонились нижегородские гонцы погостов-

цам.

— Да что вы, соколы ясные, да зачем же вы

говорите подобное... Бог спасет вас, добрые молодцы,

да охранит вас от злых ворогов, супостатов

проклятых!..

Затем Мосеев и Пахомов попрощались со своими

товарищами ратниками и, провожаемые Мининым и

народом, вышли за околицу и бодро зашагали по

направлению к московской дороге.

4. Бояре-предатели

Москва действительно попала в руки польских

панов.

А случилось это так.

После смерти первого Лжедимитрия, Гришки

Отрепьева, московский престол перешел в руки «бо-

ярского» царя Василия Шуйского, Бояре

провозгласили его царем, бояре же и стали полными

господами на Руси. От этого еще тяжелее, безрадостнее

стала жизнь крепостного крестьянства.

Начались восстания, перешедшие в настоящую

крестьянскую войну.

Польша, давно уже стремившаяся к Завоеванию

Московского государства, решила этим

воспользоваться для нападения на него.

Король Сигизмунд двинулся с войском к Москве,

осадив по дороге сильнейшую русскую крепость

Смоленск. Отдельные отряды его войск, кроме того,

разбрелись но многим русским областям, грабя и

сжигая города и села.

Бояре во главе со старейшим боярином князем

Мстиславским решили пойти на уступки королю,

который обещал не посягать на самостоятельность

Московского государства, а только «водворить в нем

порядок».

Бояре, но договору с поляками, решили избрать

себе в цари польского королевича Владислава.

29 сентября (9 октября) бояре добровольно впустили

в Москву и Кремль пятитысячный отряд поляков не

как завоевателей, а как друзей и союзников против

восставших повсеместно крестьян.

5. Под иноземным игом

Когда Мосеев и Пахомов пришли в древнюю

столицу, то они сразу поняли, что Москва превращена

поляками в завоеванный город.

Московские улицы обезлюдели, церкви притихли.

Маленькие, приземистые бревенчатые домики,

окруженные плетнями и заборами, казались

нежилыми.

У ворот кремлевских башен день и ночь

дежурили закованные в латы поляки и находившиеся у

них на службе по найму немецкие солдаты. По

улицам разъезжали на гладких, откормленных конях

надменные иноземные латники с пиками и саблями

наготове. У громадных костров на площадях

толпились польские воины.

Нижегородские гонцы узнали, что начальником

Москвы поляки назначили пана Гонсевского, злого и

не любившего русских людей. Гонением на

москвичей он хотел выслужиться перед королем.

Ночуя на одном из постоялых дворов на окраине

Москвы, Мосеев и Пахомов услышали, будто в Ряза-

ни против поляков поднялся воевода Прокопий

Ляпунов. Он собирает большое войско из служивых

людей и дворян.

Услышали они это от пришедшего из Рязани

молодого бойкого парня, Гаврилки Ортемьева.

Родная деревня его Тихие Сосны, вблизи

Смоленска, была разграблена и сожжена поляками. Многие

его односельчане были перебиты, и отец, мать и

сестры уведены в плен. Больше года уже смоленские

люди в крепости мужественно отражали атаки

королевского войска.

— Убежал я из деревни... А в Смоленске того

хуже. Люди мрут, пропадают от болезней, а умирая,

просят своих товарищей не сдаваться, — сказал

Гаврилка. — Кто в живых остался, говорят: «Лучше

погибнем, а не сдадимся врагам!»

— А как ты попал в Рязань? — спросил его

Роман Пахомов.

— Наш храбрый воевода Михаил Шеин послал

меня к Ляпунову — просить помощи у него...

Гаврилка тяжело вздохнул.

Ему горько было вспоминать о Рязани. Ляпунов-

ское ополчение состояло главным образом из

служилых людей, дворян, стрельцов, казаков и зажиточных

горожан. К крестьянам-беднякам, как к людям

низкого происхождения, там относились с

пренебрежением.

Гаврилка стал расспрашивать нижегородцев, что

делается в Нижнем Новгороде, зачем они пришли в

Москву.

Мосеев и Пахомов были осторожны, помня наказ

Минина. Свой разговор они вели в углу за печкой,

топотом, на ухо, да и то только тогда, когда

убедились, что все ночлежники спят.

Ночью бушевала буря. Дырявый бревенчатый

домик пронизывали ледяные струи ветра. Парни креп-

ко прижались друг к другу, как родные, самые

близкие люди. Так было теплей и веселей.

Послышались отдаленные выстрелы пушек. Это

польские сторожевые посты с кремлевской стены

запугивали Москву.

6. Восстание

Невеселые вести приносили Гонсевскому его

лазутчики. Везде в окраинных селах и городах только

и разговору было о том, чтобы итти спасать Москву

и прогнать с русской земли насильников-панов.

Повсеместно росло недовольство народа.

В Москве открыто стали нападать на поляков. В

проезжавшие по улицам патрули из-за углов

нередко сыпались каменья. Крестьяне и торговцы на

базарах не хотели продавать польским солдатам

съестные продукты; если же поляки начинали угрожать,

то продукты продавались им втридорога.

Положение польского гарнизона с каждым днем

становилось все затруднительнее.

Гонсевский созвал совет в Кремле. На этот совет

пришли и находившиеся в Москве бояре. Они

боялись восстания не менее поляков.

Бояре советовали пану Гонсевскому сжечь часть

Москвы, где жили мелкие посадские люди.

Огнем угнать опасных жителей подальше от Кремля,

а главное, лишить подходившее к Москве ляпуновское

ополчение крова.

Москва делилась на четыре части: Кремль,

Китай-город, Белый город и Земляной город. Бояре

просили не предавать огню Кремль и смежный с ним

Китай-город, где обитала вся знать и высшие

служилые чины.

Однако паны, прежде чем зажечь Москву, сде-

лали попытку заманить народ на Красную площадь,

чтобы здесь расстрелять его из пушек с кремлевской

стены.

Был обычай в вербное воскресенье совершать на

Красной площади торжественное богослужение.

Ежегодно в этот день собиралась сюда вся Москва. Так

должно было произойти и 17 марта 1611 года.

К великому огорчению панов, москвичи

неведомыми путями прознали о замыслах Гонсевского и не