Радко Пытлик - Гашек Страница 2

О том, насколько хорошо Гашек знал людей, наглядно свидетельствует, например, рассказ одного из его необычных знакомых — вора Ганушки, который попытался вначале поведать Гашеку приукрашенную историю своей жизни и очень удивлялся, что стоило ему сказать неправду, как Гашек немедленно останавливал его и тут же сам рассказывал, как все было на самом деле. И ни разу не ошибся. (Интерес к необычным, диковинным людям, кстати говоря, также вызывался жаждой познания.)

Но не только это, не только обилие жизненных впечатлений. Гашеку была свойственна очень большая творческая активность уже в момент восприятия происходящего. И это еще одна важнейшая особенность его творческой натуры. Художественное осмысление, творческая «обработка» виденного и слышанного начиналась, а в значительной степени и совершалась, сразу, уже в процессе наблюдения. Впечатления уже сразу формировались и отливались в его сознании как бы в художественном виде — результат постоянной инициативной работы мысли и воображения. В той или иной степени это, конечно, свойственно каждому писателю. Но у Гашека эта черта выражена необычайно сильно.

Больше того, Гашек зачастую но был пассивным наблюдателем, зрителем со стороны. Обладая дарованием комика, он давал выход своей энергии юмориста и сатирика не только в литературе, но и в жизни. Он любил творчески вмешаться в ситуацию, тут же на месте «досоздать» ее, проявить и заострить комическую сторону и комический смысл происходящего. Многочисленные комические истории, связанные с именем Гашека и делающие его образ почти легендарным, нередко представляют собой, собственно говоря, не что иное, как своего рода художественные произведения, созданные, так сказать, непосредственно в жизни, выполненные непосредственно на жизненном материале. Разве не является таким сатирическим художественным произведением создание партии умеренного прогресса в рамках закона, инсценированное Гашеком вместе с его друзьями в 1911 году во время дополнительных выборов в австрийский парламент? Образование этой партии, предвыборная агитация, митинги, речи Гашека, реклама и т. д. были в жизни разыгранной пародией на безвредные для власть имущих соглашательские партии. А сколько у Гашека таких произведений «малых форм»!

Нередко такого рода творчество становилось постоянным процессом, занимавшим его не меньше, если не больше, чем собственно литературное творчество. И даже времяпрепровождение Гашека в кафе и погребках, где он обычно оказывался в центре внимания и выступал в роли и провоцирующего слушателя, и рассказчика, и комментатора-комика, и своего рода конферансье-организатора «юмориады», не только вызывалось стремлением почувствовать себя раскованным, но было для него тоже своего рода творчеством. Образ жизни Гашека в довоенные годы во многом был связан со средой пражской богемы. Но чаще всего это было нечто иное, нежели, например, есенинская богемная жизнь с тяжелыми приступами тоски и желанием утопить в вине меланхолию. Гашек жил в атмосфере комических импровизаций, чему обязан был, кстати говоря, и репутацией чудаковатого человека, от которого можно ожидать всяких выходок и у которого никогда не поймешь, где он ведет себя серьезно, а где шутит и разыгрывает. В глазах мещан его поведение действительно выглядело странным и эксцентричным, тем более что он не упускал случая подразнить и эпатировать самолюбие обыватели, не скрывая презрения к условностям мещанской морали.

Правда, эта репутация и маска — маска, которая тоже была художественным образом, — в известной мере устраивали Гашека. Надо учесть, что писатель все время находился на подозрении у полиции. А одно время в секретных донесениях тайных агентов о нем сообщалось как об «особенно опасном анархисте». И как раз подобная репутация давала ему возможность и в устных импровизациях, и в литературном творчестве осмеивать такие стороны жизни, на которые другие не отваживались посягать. Он, например, позволял себе в пражских кафе произносить даже целые речи о «всемилостивейшем» австрийском императоре, которые были лишь слегка замаскированной издевкой. В его устных «юмориадах», как и в литературном творчестве, вообще немалое место занимала политика. Упоминавшийся друг Гашека Л. Гаек не случайно отметил однажды, что любой другой писатель поплатился бы тюрьмой за сотую долю того, что безнаказанно позволял себе писать Гашек. И немалую роль в этом играло то представление, которое Гашек создал о себе.

Постоянный процесс творчества «на людях» был одновременно и почвой для непосредственного литературного творчества, был «творческой лабораторией» писателя, как об этом метко сказал биограф Гашека Р. Пытлик.

И еще один момент. Непрерывное общение с людьми, особенно с городским плебсом, а позднее и с солдатской массой, позволяло Гашеку ассимилировать и включать в свое творческое мышление огромные богатства народного юмора. А народный юмор — сам по себе своеобразное художественное творчество и емкая форма комментария к жизни.

Гашек знал одну простую истину, которая заключается в том, что литература растет не столько из литературы, сколько из жизни. Конечно, в художественном творчестве значительную роль играет порой и вторичная типизация, синтез созданного литературой ранее. (Аналогией этому у Гашека является синтез народного юмора, а тем самым жизненного содержания, заключенного в нем.) Но все равно угол зрения, основу синтеза (как в его осознанном, так и в стихийном варианте) всегда дает только знание жизни.

Но чешский сатирик не был необразованным самородком. Если бы однажды собрать воедино имена писателей разных стран я эпох, разбросанные в виде упоминаний в его произведениях, письмах и т. д., обнаружилась бы как раз его немалая начитанность (советским читателям, по-видимому, небезынтересно узнать, что он хорошо знал, в частности, русскую литературу, восхищался Пушкиным и особенно М. Горьким). Но шел он в своем творчестве от жизни, словно поняв с самого начала, что писатель должен найти свой путь, что писателя нет без знания жизни.

Только неустанным наблюдением жизни, непрерывной работой мысли и воображения и постоянным освоением народного юмора и можно объяснить тот факт, что роман Гашека и образ Швейка вобрали в себя такое огромное комическое содержание и выдерживают соревнование не только с выдающимися сатирическими произведениями мировой литературы, но и с лучшими анонимными творениями мирового фольклора, которые создавались целыми поколениями. Роман Гашека — итог творческого процесса длительностью в целую жизнь.

Механизм познавательно-творческого освоения действительности имел у Гашека свои особенности. Он в высшей степени обладал способностью видеть противоречия, противоречия событий, явлений, поведения людей, противоречия между внешней формой, видимостью и внутренним содержанием, показными мотивировками и скрытыми побуждениями, целью и средствами и т. д. Ощущение подобных противоречий в принципе является необходимым условием юмора и сатиры, основу которых и составляет обнажение скрытых и замаскированных несоответствий. Именно поэтому, кстати говоря, объектом сатиры не может быть, например, природа, хотя в других жанрах, скажем в пейзажной лирике, картины природы могут играть даже основную роль. Объект сатиры — поведение людей, ее функция — выявление комических противоречий.

В известном смысле можно сказать, что Гашек вообще мыслит такими противоречиями, остроумное раскрытие которых чаще всего отливалось у него в сюжетную форму. Сколько таких до предела сжатых комических сюжетов вобрал его роман о Швейке! Ведь одних «попутных» рассказов Швейка, которые он охотно присовокупляет к каждому случаю, в романе не менее двухсот, и по большей части это миниатюрные комические новеллы, которые вполне могли бы быть развернуты в самостоятельные произведения. Или вспомним, например, сцены в тюрьме, куда Швейк попадает после сараевского убийства. Рассказ каждого из заключенных об истории его ареста, по сути дела, самостоятельный комический сюжет, всякий раз со своей неожиданной коллизией, со своей комической конструкцией.

Активное наблюдение жизни, постепенно накапливавшееся познание ее противоречий было и главной движущей пружиной тех изменений и сдвигов, которые происходили в сознании писателя и в его творчестве. Постепенно он все полнее и явственнее осознавал разительное несоответствие всей существующей общественно-государственной системы тем представлениям, которые внушались официальными мифами о ней, о ее законности, справедливости и т. д. Некогда сходный путь проделал чешский сатирик XIX века Карел Гавличек Боровский, пришедший к выводу, что «ни один из институтов, установленных абсолютистским правительством, не служит собственно тем целям, для которых он провозглашен на словах. Почти каждый из них действует в прямо противоположном направлении». Если говорить в самом общем виде, то, по сути дела, раскрытие аналогичного основного противоречия составляет сердцевину и творчества Гашека.