Анатолий Нутрихин - Мальчик из Тобольска. Повесть о детстве Д. И. Менделеева Страница 2

Я благодарен также за помощь заведующей отделом Тобольского историко-архитектурного музея-заповедника Раисе Никифоровне Малышкиной, а также директору Тобольского филиала Областного госархива Надежде Павловне Чугуновой и заведующей читальным залом этого архива Тамаре Анатольевне Пановой.

После посещения Верхних Аремзян я пытался привлечь к их проблемам внимание властей и общественности. В газете «Тобольская правда» в декабре 1989 года была опубликована моя статья на эту тему. Потом я запросил редакцию: «Получили ли вы ответ от горсовета и иных ведомств, имеющих отношение к затронутой проблеме? Каковы перспективы установки в Аремзянах какого-либо мемориального монумента (стелы, обелиска, памятника и т.п.) и открытия там музея (школьного, народного, филиала Тобольского краеведческого). Ведь решение об этом было принято несколько лет назад, когда в 1984 году отмечали 150-летие со дня рождения учёного.

Если бы соответствующие учреждения позаботились о финансовой стороне дела (с привлечением руководства «Нефтехима» и общественности), то в научной организации музея мог бы оказать большую помощь работающий сейчас в Тобольском педагогическом институте профессор Александр Александрович Макареня, который заведует там кафедрой химии».

С того времени минуло более тридцати лет. Течет река времени. В Верхних Аремзянах произошли заметные положительные перемены. Поставлен памятник Д. И. Менделееву работы тюменского скульптора Николая Васильевича Распопова. В новом, каменном здании школы открыт музей, посвященный великому учёному. К селению проложена асфальтовая дорога. Тобольский нефтехимический комбинат стал шефом Верхних Аремзян. К ним пролегли туристские маршруты.

Многое ещё предстоит сделать. Я мечтаю, чтобы Верхние Аремзяны стали мемориальным комплексом, посвящённым гениальному учёному Дмитрию Ивановичу Менделееву и замечательному писателю, педагогу Петру Павловичу Ершову. Чтобы сюда ехали, как в пушкинское Михайловское.

Аремзянка

Митя проснулся на зорьке. Его разбудила петушиная перекличка, звуки которой вливались в комнату через приоткрытую створку окна. Сначала в отдалении несмело, словно боясь нарушить утреннюю тишь, кукарекнул петух бабки Крайнихи. Вслед за ними протяжнее и бойчее прокричал кочет пастуха Ивана Соколова. Ему дружно ответили собратья с разных концов Аремзянского. И только потом басовито, словно дьякон тобольской Михайло-Архангельской церкви, грянул с переливом свой, менделеевский Оська, щеголь и забияка. В его надсадном кличе звучало:

– Хватит спать, поднимайтесь!

Брат Павлуша, двенадцатилетний крепыш (он на год старше Мити), ещё спит. «Ну и пусть, а я встану», – Митя сбрасывает лёгкий шерстяной плед; привычно, не глядя, суёт ноги в сандалии и поднимается.

Еще не размаявшись после сна, он неторопливо натягивает на худощавое загорелое тело светло-серую холстинковую рубашку и короткие, выше колен, бязевые выцветшие и обтрепавшиеся снизу штаны, на заднем, накладном кармане которых маменька вышила шёлком золотистый якорь. Одевшись, Митя набрасывает на плечо полотенце и, отворив чуть скрипнувшую дверь, выходит на заднее крыльцо. В лицо ему ударяет влажный холодок деревенского утра.

Ветра нет. В усадьбе Менделеевых, во всем селе, – тишина. Только замычит где-то корова, с притворной строгостью прикрикнет на неё хозяйка, да вдруг забрешут, зальются в лае неугомонные собаки. Курятся дымки над избами: бабы топят печи. Вздымается сизая струйка и над домом Менделеевых: кухарка готовит завтрак господской семье и прислуге.

Кончается июль 1845 года. Недолгое сибирское лето на исходе. Из леса доносятся выкрики кукушки. «Сколько лет я проживу?» – загадывает Митя. Словно откликаясь, птица сразу подала голос. Однако прокуковав десять раз, смолкла.

– Вот лентяйка! – подосадовал мальчик, но расстраивался недолго и вскоре забыл о скупой кукушке: стоило ли огорчаться по пустякам, если так легко дышится в это славное утро?

Над улицами, огородами, окрестным лугом стелется утренний туман. Белесым пологом нависает он над избами, в которых живут приписанные к стекольному заводу крестьяне; над господским домом, заводом и складскими амбарами, подступившими к самому краю яра. В мглистой дымке растворяются очертания усадьбы, конюшни, хлевов, птичников, бань. В отдалении чуть угадывается колокольня новой деревянной церкви.

Молочная пелена тумана редеет. «День обещает быть погожим», – думает Митя, заметив, что небо на востоке порозовело. Ещё немного, и сквозь туман проглянет солнце…

Мальчик спустился с крыльца и по влажной от росы тропе прошёл к забору. Там на столбиках прикреплены два медных умывальника. Нажмёшь на носик сложенными лодочкой ладонями, и польётся бодрящая, остудившаяся за ночь вода…

Умывшись, Митя вернулся в дом. В детской комнате перед настенным, чуть потускневшим от времени зеркалом, он, не спеша, расчесал отросшие почти до плеч выгоревшие за лето волосы. Вместо природной рыжеватости они обрели цвет свежей соломы. Увы, красоваться такой гривой осталось недолго: перед началом занятий в гимназии придётся навестить парикмахера.

Митя приглаживает рукой волосы и задумывается: симпатичен ли он. Из овала зеркала на него с иронией смотрит скуластый мальчишка с чуточку раскосыми глазами и простецким носом «уточкой». «Я определенно дурен», – таков огорчительный итог его размышлений. Однако Митя тут же утешается, вспомнив слова сестры Лизы: «Внешность в мужчине не главное, важнее ум и характер!» Всё это у Мити есть: думает он, а вновь обретает благодушие. Причина приподнятого настроения проста: кончаются каникулы. Через неделю маменька, Мария Дмитриевна, повезёт его и Пашу в Тобольск продолжить учёбу в гимназии. 1 сентября 1845 года Митя пойдёт в четвёртый класс, брат – в пятый.

Как быстро пролетело лето! Отгремели грозы, отшумели грибные дожди. Отщелкали в садах веселые чечётки. В лесу поспела костяника. Уже можно взять лукошко и идти с крестьянскими ребятишками за ягодами. Хорошо летом в деревне! Однако жить здесь уже прискучило. Поистине, человек никогда не бывает доволен. Ведь летом не надо учиться, корпеть над домашними заданиями. Знай себе: бегай с приятелями в лес и на реку!

Возле самого села, под яром, вьётся в зарослях ив Аремзянка, тихо несёт свои воды в Иртыш. Неглубокая речка, но водятся в ней серебристые чебаки, окуньки, караси. Вглядись в воду и заметишь, как мелькают на песчаном дне стремительные рыбьи тени. Берега Аремзянки так заросли, что к речке не сразу проберёшься: стеной стоят деревья и кусты. Ловят ребята обычно там, где речка вырывается из чащи на простор, пересекает луг, скапливается перед плотиной у мельницы. Мальчишки нарезают охапки длинного гибкого ивняка и плетут из него гладкие прочные корзины.

Этому нехитрому ремеслу научил белый, как лунь, дед Никодим. Корзинки детвора ставит у берега или вовсе перегораживает ими Аремзянку. Двое босоногих ловцов, закатав штанины, а то и сбросив порты, лезут в речку и гонят рыбёшку вниз по течению, шуруя палками под береговыми обрывами, корягами и камнями. Рыба в страхе удирает, и часть её заплывает в ловушки.

Плетёнки выворачивают на берег, и вот уже трепыхаются в траве караси, плотвички, пескари и прочая мелочь. Изредка залетают в ловушки и щуки. Брать их надо осторожно. Иначе зубастая хищница вцепится в палец и придётся пасть ножом разжимать… Однако крупных щук ловят нынче в Аремзянке редко: разрослось село, люди распугали рыбу. Не то, что в те времена, когда дед Никодим был ещё мальчишкой. Теперь хочешь поймать большую щуку – ступай на Рябовку, Сосновку или иные дальние речки. Там, в трудно проходимых зарослях дремлют щуки – по локоть! Фунтов на пять-шесть. Попадаются большие окуни, гальяны. А на ушицу поймаешь и возле дома…

Хороша в деревне рыбалка! Ещё приятнее поездки в ночное. Поздним вечером замирает улица. Давно пригнали стадо. Не слышны удары тугих струек молока в позванивающие стенки подойников: хозяйки уже заперли бурёнок и звёздочек в хлевах. Где-то волнующе затренькала балалайка. Ей вторит ещё одна: это парни выманивают девушек на гулянье за околицу, в хоровод.

Возле менделеевского дома – стук лошадиных копыт, голоса:

– Паша, Митя, в ночное едете? – подскакав на лошади к самому окну, бойко, но не без учтивости, спрашивает один из верховых, Петька Шишов – правнук Никодима.

Плечистый вихрастый, он привычно восседает на неосёдланной кобылке. Она пританцовывает, и всаднику приходится натягивать поводья. С Петькой, тоже верхами, его дружки: долговязый рыжий Ганька Мальцев и Ванятка Вакарин, семилетний шустрик, которого приятели подсаживают на конскую спину, самому ещё не взобраться.

– Маменька! Отпусти в ночное… – умоляют в два голоса Марию Дмитриевну Паша и Митя.