Максуд Кариев - Спитамен Страница 2

Высокий статный старик с аккуратно расчесанной белой бородой продает хищных птиц, приученных к охоте. Тут его, кажется, все знают, обращаются к нему почтительно, называя «Кушчи — бобо», «Дедушка — птицелов». У него и соколы, и орлы сидят на жердочках, привязанные за лапу…

За следующей стойкой, заставленной клетками, молодой парень торгует голубями. Его покупатели в основном мальчишки. Они любуются благородными птицами, советуются с продавцом, который не намного старше их, но гораздо опытнее в обучении голубей…

В сплетенных из ивовых прутьев клетках сидят пестрые попугаи, индийские скворцы, сине-зеленые щурки и еще какие-то экзотические, невиданные в этих краях птицы, поющие на разные голоса. А бойцовым перепелам и квохчущим кекликам счета нет!..

С птичьего базара, над которым висит неугомонный хор пернатых, узкий проход между глухой стеной караван — сарая и павильоном, где продают хлеб, ведет на другую обширную площадку. Здесь — настоящий зверинец. Многие родители водят сюда своих детей, чтобы показать им диких животных. Торгуют тут в основном охотники — народ боевитый. Они громко подзывают вас и, нет, не просят, а прямо-таки настаивают, чтобы вы купили у них… Выбор огромный. Предлагают и зайцев, и лисиц, и волков, и обезьян, и даже гепардов, обученных охоте, говорят, они могут служить человеку не менее верно, чем собака…

Чуть поодаль продаются меха, привозимые как из тех краев, где никогда не тает снег, так и из тех, где никогда не отцветают южные цветы. На прилавках — выделанная кожа, всевозможные рога, прямые, словно кинжал, и спиралевидные, закрученные, как раковина, и ветвистые, похожие на молодые орешины…

Покинув эту часть базара и свернув направо, попадаешь на площадь, где продают рабов. Тучные богатеи, выпятив живот и заложив руки за спину, сначала прохаживаются по базару взад-вперед, приглядываясь к «товару», прежде чем начать прицениваться к юным, смуглым, как кофе, или белым, как молоко, красавицам; или пожилым женщинам, уже утратившим красоту, зато искусным мастерицам, умеющим за полдня сшить халат, платье и вышить его шелком и бисером. Торгуются с неуступчивым хозяином, выбирая себе сильного работника, статных юношей похлопывают по плечам, ощупывают руки, щиплют за бока, оттягивая смуглую, лоснящуюся от пота кожу, демонстрируя, что он плохо кормлен и отощал, а значит, не способен хорошо работать. Другие, желая украсить свой особняк, пришли сюда, чтобы купить искусного мастера, руки которого умеют творить волшебство — из простого бревна смастерить сплошь покрытую узорами колонну, из обыкновенных кирпичей складывать стены так, что они будут выглядеть легкими и ажурными, словно кружево…

Самые богатые в Согдиане — персы, хотя местное население и считает их пришлыми. Это они составляют большую часть аристократов Согдианы.

Не многим более двух веков минуло с тех пор, как пала могущественная Мидийская держава и к власти в Иране пришли цари из рода Ахеменидов. Они создали могучую рабовладельческую империю, границы которой простирались далеко за пределами Ирана — от Египта до областей Средней Азии. Не раз в Парфии и Согдиане вспыхивали мощные антиперсидские[5] народные восстания. Последнее с особой жестокостью было подавлено Дарием I, и среднеазиатские земледельческие районы теперь уже прочно вошли в Ахеменидское государство. Правителем Согдианы всегда назначался кто-нибудь из ближайших родственников царя. Правда, при этом и согдийская знать занимала видные должности при царском дворе в столице Персеполе[6]. Многие из них покинули Мараканду, где они уже давно перестали чувствовать себя хозяевами.

— Подходите!.. Подходите!.. Если вы только глянете на эту красавицу, уже не сможете оторвать взгляда! Стан ее изящен, как стебелек цветка, а тело белее молока. Ее талию обхватишь двумя ладонями!.. А посмотрите на ее ротик, чем не бутон, который вот-вот расцветет… Это — мидийка!.. А вот эта красавица с алой родинкой между бровей — из Кашмира: один взгляд ее черных глаз может свести мужчину с ума. Обратите внимание, какая у нее гибкая талия. А волосы? Если распустит, то утонете в них, как в черной волне. Вы еще не знаете, какой у нее прелестный голосок: она сладко поет, играет на арфе, а уж танцует так, что заворожит каждого, — разносится зычный голос торговца из Экбатан, толстого и раскрасневшегося от жары перса, который кричит, задирая голову и то и дело поправляя колпак, съезжающий ему на затылок.

В узком проулке, ведущем к рынку рабов, высокий старец с ниспадающими до плеч седыми волосами и длинной белой бородой читал на память сказание об Ахура — Мазде[7]. Люди останавливались, слушали. Собиралась толпа. Где отыскивал старик эти сказания, никто не знал. Находил ли, странствуя по свету? Сам ли выдумывал? Даже из тех, кто обучен был грамоте, не все могли прочесть священную книгу Авесту[8], тем более запомнить из нее гаты — проповеди пророка Заратуштры[9] и яшты — гимны, обращенные к древнеиранским богам. Только жрецы были в состоянии выучивать их наизусть, а затем петь их во время жертвоприношений, на праздниках, свадьбах или похоронах… А этот старик не умел разбираться в письменах, и все это хорошо знали. Кто однажды его слушал, тот спешит к нему, чтобы послушать еще раз. А что запомнилось, то передается из уст в уста. В сказаниях и притчах, что нараспев рассказывает старик, мудрость народа, накопленная на протяжении веков. И почему-то его называют Дариёд — блаженный.

Дариёд сделал паузу, чтобы передохнуть. Кто-то подал ему пиалу воды. Он выпил, пролив себе на грудь, едва прикрытую ветхим рваным хитоном. Глядя из-под кустистых седых бровей, обвел собравшихся пронзительным взглядом и, набрав в чахлую грудь побольше воздуху, продолжал:

— И спросил тогда пророк Заратуштра у Ахура — Мазды: «Кто создал домашний скот — источник нашего благосостояния, не ты ли?..»

«Да, — ответствовал Ахура — Мазда. — Посредством волшебной мощи Арты[10] я создал сначала тучные пастбища, а затем расселил на них стада, чтобы люди, нуждающиеся в пище, смогли добыть себе молоко…»

И пророк спросил опять: «Становится ли чабан по закону Арты владельцем стад и отар, которые он пасет и множит?»

Задумался Ахура — Мазда, потом ответил: «Всем сущим на Земле владеет тот, кто все создал. Восславим, друзья, Ахура — Мазду, создавшего для нас и Арту, и пастбища, и стада, и воду, и растения, и землю, и свет, возблагодарим его!..»

Толпа, сгрудившаяся вокруг старца, зашумела, послышались возгласы:

— Благодарение Ахура — Мазде!.. И жизнь наша, и все, что имеем — от него!.. Слава Ахура — Мазде!.. Слава, слава!..

А Блаженный, подождав, пока снова стало тихо, продолжал:

— Эй, друзья, да не покажется вам сей мир нетленным. Все имеет свое начало и свой конец. В Светлом мире, куда проникает свет Митры[11], властвуют добро и процветание. Согдиана и Бактрия, Хорезм и Маргиана — это самые высокоплодородные земли, покрытые густым разнотравьем, тенистыми лесами, их дал нам в вечное пользование великий Ахура — Мазда, создатель суши и воды, всех растений и домашнего скота. И все, что мы имеем, да никогда не исчезнет. Да исчезнет только зло, скроется под землю и останется вечно в темноте в царстве Анхра — Майнью[12]. С тех пор как Ахура — Мазда создал мир и заселил его людьми, идет беспрерывная борьба не на жизнь, а на смерть между Добром и Злом, между Светом и Тьмой. И борьбе этой конца не будет до Светопреставления. В Святой Книге об этом написано великим Заратуштрой кровью сердца…

Все мы — дети Митры. Добро и свет, еда и питье, красота и наслаждения — все от него, великого Солнца. Живя в небесной сфере, оно освещает Вселенную, а на Земле всему сущему дарует жизнь. Мы все — и я, и он, и вон они — лишь свет лучей его, малые капли его. В мыслях наших, сердцах и поступках — свет его. Солнце это все, и дождь, и снег, и молния, и гром, и море, и пустыня, и вызревающие на земле овощи, и падающие с деревьев сочные плоды…

И украшение неба Луна, и алмазная россыпь звезд без света Митры были бы невидимы, все потонуло бы во тьме, а вода превратилась бы в лед…

О Великий Митра, к тебе обращаюсь от имени этих людей с мольбой, не лиши нас, детей своих, покровительства и милосердия!

Старец замер, устремив в небо слезящиеся глаза, белую бороду его шевелил ветер. И собравшиеся тоже невольно подняли кверху лица. И им показалось, что ярко — голубой купол над ними всколыхнулся, по нему пробежали радужные переливы, пробуждая в сердцах их благоговение и радость. Они стояли, молитвенно сомкнув на груди руки, и не слышали доносящегося с базарной площади шума, скрипа арб, рева верблюдов, переклички торговцев, а почудилась им волшебная музыка.

— Что ты умолк, эй, Дариёд? — раздался вдруг голос из толпы.