Андрей Серба - Таинственный обоз Страница 2

— Что ж, капитан, по-моему, это самое разумное решение. Обсудите свое предложение с моим начальником штаба, уточните все детали. И еще… Его племянник, лейтенант Моро, долгое время жил в России, прекрасно знает ее язык и нравы. Этот молодой человек весьма умен, сообразителен, тоже посвящен в тайну золотого обоза. С этой минуты он поступает в ваше полное распоряжение, и вы оба отвечаете перед Францией за бывшее русское, а теперь ее золото…

Кутузов оторвал взгляд единственного глаза от разложенной на столе карты, приподнял голову на звук распахнувшейся двери. Увидел застывшего у порога высокого, нескладного, в мешковатом мундире прапорщика, приветливо улыбнулся.

— Здравствуй, здравствуй, душа Владимир Петрович, — проговорил он, откидываясь на спинку заскрипевшего под тяжестью его тела кресла. — Давненько тебя не видывал. Пожалуй, с поры, когда мы оставляли неприятелю первопрестольную и ты явился ко мне с желанием послужить Отечеству.

— Так точно, ваше сиятельство. С того времени по вашей протекции состою при штабе Первой армии.

— Знаю, голубчик. Слыхивал также, что выражаешь сим недовольство и рвешься на поле брани. Так ли?

— Да, ваше сиятельство. Ибо всяк честный россиянин в опасную для Отечества годину обязан… — горячо начал прапорщик, однако взмахом пухлой руки Кутузов остановил его.

— Э, голубчик, сейчас ты не просто россиянин, а прежде всего воин, коему надлежит вершить свое дело там, куда он поставлен начальством. До сего момента твое место было при штабе, а ныне… — фельдмаршал перевел взгляд на вошедшего вместе с прапорщиком адъютанта. — Перебежчика ко мне!

Доставленный в кабинет двумя конвоирами перебежчик был неимоверно худ, до предела изможден, с глубоко ввалившимися глазами. Он густо зарос щетиной, в иссиня-черных всклокоченных волосах торчали стебли соломы. Его мундир давно превратился в лохмотья, из разбитых вдрызг сапог торчали пальцы босых ног.

— Накормили? — спросил Кутузов у адъютанта.

— Так точно, ваше сиятельство.

— Сей испанец, — снова повернулся фельдмаршал к прапорщику, — переметнулся к нам минувшей ночью и сделал весьма… весьма интригующее сообщение. Вы, душа Владимир Петрович, как помню, свободно владеете испанским. Скажите пленнику, дабы рассказал свою историю еще раз.

— Прошу повторить мне то, что ранее сообщали господину главнокомандующему, — обратился прапорщик к перебежчику по-испански.

Пленник вопросительно взглянул на Кутузова и заговорил лишь после его утвердительного кивка.

— Я давно собирался покинуть французов, сразу после нашего отступления из Москвы. Однако подходящий случай представился только позавчера. Незаметно спрятавшись в деревенском сарае, я дождался прихода ваших войск и сдался в плен. А до этого стал свидетелем одного любопытного разговора… — И перебежчик почти слово в слово передал прапорщику содержание беседы между французским маршалом и капитаном, командиром уничтоженного казаками конвоя.

— Вы ничего не путаете? — недоверчиво спросил прапорщик, когда испанец смолк

— Никак нет, господин офицер. Я родился и вырос на французской границе, знаю язык соседей, как свой родной. К тому же я прятался в сарае в груде старой соломы рядом с костром, возле которого происходил разговор. Благодаря этому я слышал все отчетливо и до последнего слова. За правдивость своего сообщения ручаюсь головой.

— Что молчите, голубчик мой? — лукаво прищурился Кутузов, когда конвойные вывели перебежчика из кабинета.

— Думаю, испанец решил попросту смягчить собственную участь и хоть чем-то заслужить наше благорасположение. По долгу службы мне часто приходится допрашивать пленных, и чего только я от них не наслушался.

— Согласен, душа моя, всякое случается. Только, сдается мне, сей испанец правду говорит. О золоте и прочих драгоценностях, что вывозят французы из России, я извещен давно, однако на след их прежде никак напасть не удавалось. Во все века были лакомы иноземцы до нашего российского добра, и воинство Бонапарта по жадности ничем не уступает орде Батыевой. Верно молвил пленник, что награбленные российские богатства для бегущего француза ныне дороже всего на свете.

— Но ведь это сущее варварство, ваше сиятельство! Вандализм! — воскликнул прапорщик.

Кутузов тихо рассмеялся.

— Опять согласен с тобой, голубчик. Только в подобных делах мало негодовать да возмущаться, поскольку разбойник внемлет не слову, а силе.

— Но, коли мы знаем об обозе, извещены даже о его предположительном местонахождении, в нашей власти захватить его.

— Для того и позвал тебя, душа моя. Немало под моим началом смелых, отважных офицеров, лихих гусар и быстрых казаков, только не лежит душа поручать кому-либо из них это дело. Всяк из мной перечисленных мечтает изловить чужого полковника или генерала, получить за проявленное геройство внеочередной чин или быть возведенным в более высокую должность, и мое поручение покажется ему скучным и пустячным. Не всякому понять дано, что речь идет не о золоте и каменьях, а о стародавних памятниках истории нашей великой, о святых реликвиях веры православной, о достоянии державы нашей могучей и всего народа российского. А сие намного дороже всех иноземных генералов, коих доставлен мне уже не один десяток, чужих пушек и знамен, которые даже не знаю, куда девать. Поручить такое задание могу лишь человеку, который не только приказ мой исполнять станет, а также веление и потребность собственной души, разумея всю необходимость действий своих для государства нашего. Помню, голубчик Владимир Петрович, что ты, как и родитель твой покойный, неуемную тягу к древностям нашим питаешь. Потому и решил доверить тебе спасение сокровищ российских.

— Благодарю, ваше сиятельство, — растроганно произнес прапорщик.

— Любезничать потом будем, а сейчас надобно немедля отправляться на поиски обоза, покуда французы его к себе угнать не успели. Кого с собой взять желаешь: эскадрон гусар или сотню казаков?

— Казачков, ваше сиятельство.

— Одобряю: гусары больше любят «ура!» да атаку в широком поле, а казаки привычны, что волки, по лесам и оврагам рыскать. Ну, голубчик мой Владимир Петрович, с Богом. Желаю удачи…

2

Третьи сутки не покидали заболоченных лесов и занесенных снегом оврагов прапорщик и подчиненная ему сотня черноморских казаков, однако нужного обоза или каких-либо его следов им обнаружить не удалось. Владимир Петрович не винил в этом никого. Прежде чем выступить в путь, он со свойственной ему дотошностью разузнал в штабе главнокомандующего все, что касалось маршрута отступления корпуса генерала Жюва и ежедневного перемещения его штаба. Помимо этого, еще раз подробно допросил перебежчика-испанца, надеясь, что какая-нибудь кажущаяся на первый взгляд незначительной деталь поможет чем-либо нагляднее и точнее представить место расположения обоза. Не было у него претензий и к казакам: бывалые, закаленные в боях черноморцы, почти все увешанные крестами и медалями, не знали устали и покоя, обшаривая днем и ночью окрестности дорог, возле которых предположительно мог находиться разыскиваемый обоз.

Все дело заключалось в том, что неизвестный прапорщику французский капитан сделал единственно верный в его положении ход: опередив русских, он попросту покинул район отступления своей армии, избавившись таким образом от самого опасного для себя врага — по пятам преследовавших французов казаков и отрядов русской легкой конницы. Сейчас, оказавшись в стороне от мест боевых действий и никого не страшась, укрываясь днем для отдыха в лесах и двигаясь только ночью, он мог спокойно и без помех уводить обоз маршрутом, параллельным своим отступающим войскам. Затем, обогнав соотечественников и противника, ему ничего не стоило затаиться в укромном месте на пути своих приближающихся войск и без всяких осложнений соединиться с ними.

Для себя в сложившейся ситуации прапорщик видел только один разумный способ действий: смирившись, что французам удалось опередить его и завладеть обозом, немедленно начать их преследование. В этом случае можно было догнать и отбить обоз прежде, чем противник успеет соединиться со своими основными силами. Но сколь велико было число дорог, по которым французский эскадрон мог уходить от погони! Надежда обнаружить его имела столько же шансов на успех, как попытка отыскать иголку в стоге сена. И все-таки, посоветовавшись с командиром черноморцев, утром четвертого дня прапорщик велел прекратить поиски обоза и начать стремительное движение на запад. Впереди сотенной колонны по всем предположительным маршрутам вражеского эскадрона были высланы разведывательные дозоры.

Владимир Петрович хорошо знал и помнил поговорку, что смелым всегда улыбается счастье. Вечером четвертых суток поисков обоза он добавил бы, что счастье не обходит стороной также настойчивых. Дело в том, что через шесть часов после отдачи приказа о движении на запад ему удалось напасть на след исчезнувшего обоза. Прапорщик и командир сотни сидели у костра и хлебали из котелков походное варево, когда подскакавший урядник соскочил с лошади и замер против них по другую сторону огня.